Она написала миссис Бартон-Кокс, выразив намерение забрать ребенка обратно. Миссис Бартон-Кокс ей наотрез отказала. Миссис Бартон-Кокс, как мне известно, не нуждалась в средствах после того, как овдовела вторично. Майор Бартон-Кокс был убит в Малайе, и она получила приличное наследство. Мисс Кэтлин Фенн, тоже вскоре скончавшаяся — а если быть точным, через полтора года, — оставила завещание, по которому все ее состояние — и весьма немалое — переходило к ее сыну Десмонду, в настоящее время носящему имя Десмонд Бартон-Кокс.

— Неплохо, — сказал Пуаро. — А причина смерти мисс Фенн?

— Мой осведомитель сообщил, что она умерла от белокровия.

— И мальчик получил наследство?

— Оно было оставлено доверенным лицам — он вступает в права наследования по достижении двадцати пяти лет.

— Значит, он станет независимым человеком и даже обладателем крупного состояния? А миссис Бартон-Кокс?

— Несколько неудачных вложений, как я понял Она не бедствует, но не более того.

— А Десмонд написал завещание? — спросил Пуаро.

— Это, — сказал мистер Гоби, — мне пока неизвестно. Но это можно легко выяснить. Я сразу вам сообщу.

На этом мистер Гоби распрощался, отвесив поклон электрическому камину. А Эркюль Пуаро начал что-то быстро строчить на лежащем перед ним листе бумаги. Время от времени от хмурился, крутил усы, вычеркивал и переписывал заново кое-какие строчки, затем писал дальше. Так прошло полтора часа. Услышав звонок, он поднял телефонную трубку.

— Благодарю, — сказал он. — Вот это, я понимаю, работа. Да… да, весьма вам благодарен. Уму непостижимо, как вы этого добиваетесь… Да, это вполне проясняет ситуацию. Теперь я уловил то, что прежде от меня ускользало. Да… я понимаю… да, слушаю… так вы твердо уверены, что так оно и есть? Он знает, что его усыновили… но ему до сих пор не говорили, кто его настоящая мать… да? Да, я понял.

Очень хорошо. Это вы тоже сможете прояснить? Заранее благодарен.

Он положил трубку и продолжил свои записи. Через полчаса телефон зазвонил снова.

— Я только что из Челтенхэма, — услышал Пуаро хорошо знакомый голос.

— A, chere madame, вы уже вернулись? Удалось встретиться с миссис Розантелль?

— Да. Она просто прелесть. Очень милая. И — знаете, вы были совершенно правы — она тоже оказалась слонихой.

— Что вы хотите сказать, мадам?

— Я хочу сказать, что она помнит Молли Равенскрофт.

— Она и парики вспомнила?

— Все до одного.

Миссис Оливер коротко пересказала то, что ей поведала миссис Розантелль.

— Так, — сказал Пуаро, — в точности совпадает с данными Гарроуэя. Четыре парика. Кудряшки, вечерний, и два попроще.

— Значит, я выяснила то, что вы и без меня знали?

— Нет, вы выяснили гораздо больше. Вы мне только что сказали, что, по словам миссис Розантелль, леди Равенскрофт заказала два парика позже — кроме тех двух, что у нее уже были, — и что это произошло примерно за месяц-полтора до трагедии. А ведь это весьма интересно, не находите?

— А что тут, собственно, интересного? — удивилась миссис Олвдер. — Вы же знаете, как люди — я хочу сказать женщины — могут привести в негодность любую вещь. Тем более парик. Подпалят по неосторожности прядь-другую, обольют лаком или покрасят не в тот цвет — тут уж ничего не исправишь — приходится заказывать другой. И чего вы так обрадовались…

— Да не могу сказать, что так уж обрадовался, — заметил Пуаро. — Но вам не кажется странным, что парики в мастерскую — чтобы их не то скопировали, не то подогнали по размеру — привезла француженка?

— Ну да. Как я поняла, компаньонка. Леди Равенскрофт была в больнице, а может еще в шоке… В общем, сама она приехать не могла…

— Понятно.

— Ну вот и послала француженку-компаньонку.

— А вы случайно не знаете имени этой компаньонки?

— Нет. По-моему, и миссис Розантелль об этом не знает. Обо всем договаривалась сама леди Равенскрофт, а француженка только подвезла парики.

— Что ж, — сказал Пуаро. — Ваше сообщение несомненно поможет нам в расследовании.

— А вы-то что новенького узнали? — строго спросила миссис Оливер. — Вы хоть что-нибудь сделали?

— Вечно вам кажется, что я ничего не делаю, сижу себе в кресле и что-то там фантазирую.

— А разве не так? Вы ведь в самом деле почти не выходите из дому.

— В ближайшем будущем я собираюсь выходить из дому и даже кое-что предпринять, — пообещал Эркюль Пуаро. — Надеюсь, вы будете мною довольны. Может быть, я даже пересеку Ла-Манш[354] — только не на пароме, а на самолете.

— Вот как, — сказала миссис Оливер. — Хотите, я составлю вам компанию?

Пуаро даже вздрогнул.

— Нет, — сказал он. — Двоим там делать нечего…

— Вы действительно собираетесь куда-то ехать?

— Естественно. И думаю, вы будете мною очень довольны, мадам.

Закончив разговор, он тут же набрал еще один номер.

— Добрый день, Гарроуэй, это Пуаро. Вы сейчас не слишком заняты?

— Нет, нет, — сказал инспектор Гарроуэй. — Так… Подрезаю розы в саду.

— Мне нужно выяснить у вас одну вещь. Сущую мелочь.

— Относительно того самоубийства?

— Угадали. Вы упомянули, что в доме жила собака. И хозяева брали ее с собой на прогулки.

— Да, у них действительно была собака. Кто-то из прислуги вроде говорил, что в тот день они брали ее с собой.

— На теле леди Равенскрофт не было следов от собачьих укусов? Может, уже зарубцевавшихся?

— Странно, что вы об этом спрашиваете. Сам бы я и не вспомнил. Действительно было несколько мелких шрамов. А экономка говорила, что собака не раз рычала на хозяйку, ну могла и цапнуть. Но никакого бешенства там и в помине не было и не думайте об этом, Пуаро. Леди Равенскрофт была точно застрелена — они оба. И ничего похожего на столбняк или заражение крови.

— Да я так и не думаю, — сказал Пуаро. — Просто хотел кое-что уточнить.

— Один шрам был довольно свежий. Там вроде бы даже обошлось без укусов. Зажило, как на… Гм… Простите, такое выражение… И еще одно: «Однако от укуса скончалась сама собака»[355]. Точно не помню, откуда это, но…

— В данном случае скончалась не собака, — сказал Пуаро. — Да, в сущности, дело и не в ней. Хотя очень жаль, что я не был с ней знаком. Умная, видать, была собака…

Поблагодарив Гарроуэя, Пуаро положил трубку и пробормотал:

— Умный песик. Уж вам бы инспектор он наверняка дал бы фору.

Глава 7

Пуаро объявляет о своем отъезде

— Мистер Геркулес Порротт, — доложила мисс Ливингстон и чинно удалилась.

Эркюль Пуаро плотно закрыл за ней дверь и слегка понизив голос, сообщил:

— Я покидаю вас.

— Что-что? — сказала миссис Оливер, которой никогда не удавалось сразу сообразить, что имеет в виду ее друг, и нет ли тут подвоха.

— Я покидаю вас. Улетаю в Женеву.

— По вашему тону можно подумать, что вы отправляетесь по меньшей мере с международной миссией в штаб-квартиру ЮНЕСКО[356].

— Нет. Это частный визит.

— Нашли там какого-то слона?

— Пожалуй. Возможно, даже и не одного.

— А мне больше ничего не удалось узнать, — вздохнула миссис Оливер. — Собственно говоря, я в тупике — не знаю, куда дальше идти, у кого спрашивать.

— Вы, помнится, упоминали, что у вашей крестницы есть младший брат.

— Да. По-моему, его зовут Эдвард. Я его почти не знаю. Правда, он гостил у меня пару раз на каникулах. Но это было очень давно.

— А где он сейчас?

— Вроде бы в Канаде. Учится там в университете на инженерном факультете… или проходит стажировку. Вы что же, собираетесь завернуть потом в Канаду — чтобы задать ему парочку-другую вопросов?

— Да нет, пока не собираюсь. Я просто хотел знать, где он сейчас. Ведь и тогда его тоже не было дома..

— Уж не думаете ли вы, что это его работа? Застрелил собственных отца и мать? Конечно, мальчишки бывают иногда агрессивны… Переходный возраст…

— Его там не было, — повторил Пуаро. — Это отражено в отчетах полиции.

— Вы что-то раскопали, признавайтесь? Слишком уж у вас ликующий вид.

— Ну в общем угадали. Я наткнулся на некоторые детали, которые могут пролить свет.

— Ну, выкладывайте скорее — что там может пролить свет и на что именно?

— Теперь я, кажется, понял, зачем миссис Бартон-Кокс вдруг понадобились точные сведения о родителях мисс Селии.

— Значит, она не просто экзальтированная мамаша, сующая нос куда не следует?

— Нет, тут все сложнее. Полагаю, не исключена пресловутая корысть.

— Корысть? Но зачем ей деньги? Она же состоятельная женщина?

— Да, она не бедна и многое может себе позволить, но этого ей, полагаю, недостаточно. Так вот, я узнал, что ее сын, как только ему исполнился двадцать один год, написал завещание. Возможно, с подсказки миссис Бартон-Кокс или ее друзей. А может быть, ее стряпчий дал ему такой «дельный» совет. Но как бы то ни было, он пожелал оставить все, что у него есть, своей приемной матери. Впрочем, тогда ему, кроме нее, и некому было оставлять.

— Но при чем тут Равенскрофты?

— Неужели не понимаете? Она не хочет, чтобы он женился. Он уже сделал предложение, которое вроде бы благосклонно приняли. Если они с Селией поженятся, миссис Бартон-Кокс уже не видать его денежек, так как при вступлении завещателя в брак существующее завещание аннулируется. А новое он наверняка напишет в пользу жены.

— Значит, по-вашему, миссис Бартон-Кокс боится остаться на бобах?