Агата Кристи - Пассажир из Франкфурта

– Думаете, он больше не работает?

– Он даже не видится с друзьями. Наверное, ему больно видеть их. Всегда находит предлог, чтобы отказаться от встречи.

– Но он все еще жив, – задумчиво произнес адмирал Блант. – У вас есть его адрес?

– Есть в адресной книге. Он живет где-то на севере Шотландии. Да, когда-то это был чудесный человек… Но все это в прошлом. Сейчас он скорее мертв, чем жив. Во многих отношениях.

– Всегда есть надежда, – сказал адмирал Блант. – И вера.

– И доброжелательность, – добавила леди Матильда.

Профессор Джон Готлиб пристально смотрел на симпатичную молодую женщину, сидевшую напротив него. Характерным для него жестом, напоминающим обезьяний, он почесал ухо. Профессор вообще был похож на обезьяну: выступающая вперед челюсть, высокий лоб математика, немного контрастировавший с остальными чертами его облика, небольшое худощавое тело.

– Не каждый день молодая леди вручает мне письмо от президента Соединенных Штатов, – произнес он бодрым тоном. – Однако президенты не всегда понимают, что делают. Так о чем идет речь? Я так понимаю, вы облечены самыми высокими полномочиями.

– Я приехала, чтобы попросить вас рассказать, что вам известно о некоем «Проекте Бенво».

– Вы в самом деле графиня Рената Зерковски?

– Да, в самом деле. Но меня чаще называют Мэри Энн.

– Да, так написано в сопроводительном письме. И вам нужна информация о «Проекте Бенво»… Да, такой проект существовал. В настоящее время он мертв и похоронен – как, думаю, и человек, который работал над ним.

– Вы имеете в виду профессора Шорхэма?

– Именно так. Роберт Шорхэм – один из величайших умов нашей эпохи, наряду с Эйнштейном, Нильсом Бором и другими гениями. Но, к сожалению, его век продлился очень недолго. Огромная потеря для науки. Как там у Шекспира в «Леди Макбет»: «Она должна была умереть гораздо позже».

– Он не умер, – сказала Мэри Энн.

– Да? Вы уверены в этом? О нем ничего не было слышно многие годы.

– Он стал инвалидом. Сейчас живет на севере Шотландии. Частично парализован, плохо говорит и плохо ходит. В основном сидит и слушает музыку.

– Могу себе представить. Что ж, я очень рад. Тогда он не так уж и несчастлив. Иначе жизнь для столь блистательного человека, обреченного проводить большую часть времени в инвалидном кресле, была бы настоящим адом.

– Значит, «Проект Бенво» существовал?

– Да, Шорхэм возлагал на него большие надежды.

– Он рассказывал вам о нем?

– Да, первое время он делился с некоторыми из нас кое-какой информацией. Но вы, леди, насколько я понимаю, не принадлежите к научному миру.

– Нет, я…

– Вы просто агент, я полагаю. Надеюсь, действуете на стороне светлых сил. Сегодня нам остается только надеяться. Не думаю, что вам удастся извлечь из «Проекта Бенво» какую-то пользу.

– Почему? Вы сказали, он работал над ним. Если бы его работа увенчалась успехом, это стало бы великим открытием, не правда ли?

– Да, это было бы одним из величайших открытий столетия. Я не знаю точно, что произошло. Поначалу все было нормально, но на последних стадиях что-то пошло не так. Дело застопорилось. Судя по всему, у него получилось не то, на что он рассчитывал, и его охватило отчаяние. На месте Шорхэма вы сделали бы то же, что и он.

– Что же он сделал?

– Все уничтожил. Он сам рассказывал мне об этом. Сжег все записи с формулами и полученными данными до последнего листочка. А спустя три недели с ним случился инсульт. Мне очень жаль. Вы видите, я ничем не могу помочь вам. Мне не были известны детали, только основная идея. Да и ее я сейчас не помню. Помню лишь, что «бенво» означает «доброжелательность».

Лорд Олтемаунт диктовал.

Его голос, обычно резкий и властный, звучал мягко и даже неожиданно приобрел какое-то особое обаяние. Казалось, он исходил из тьмы прошлого, но при этом был эмоционально окрашен, что явно не соответствовало бы более властному тону.

Джеймс Клик записывал его слова, останавливаясь время от времени, когда следовала пауза, и терпеливо ожидая продолжения.

– Идеализм, – произнес лорд Олтемаунт, – может проявляться, и обычно проявляется, как естественная реакция на несправедливость, выражение чувства отвращения к вульгарному материализму. Молодежный идеализм вызывается стремлением к уничтожению двух зол современной жизни – несправедливости и вульгарного материализма. Такое стремление со временем усиливается и иногда трансформируется в любовь к разрушению ради разрушения. Постепенно насилие и причинение боли начинают доставлять удовольствие. Все это может поощряться теми, кто обладает сильной волей и природным даром лидерства. Подобного рода идеализм, присущий молодым людям, порождает жажду нового мира. Он должен внушать любовь к людям. Но те, кто однажды проникся любовью к насилию ради насилия, никогда не станут взрослыми. Они так и пребудут до конца жизни незрелыми подростками, задержавшимися в развитии.

Раздался телефонный звонок. Лорд Олтемаунт сделал жест рукой, и Джеймс Клик поднял трубку.

– Пришел мистер Робинсон.

– Ах да. Пригласите его. Мы продолжим после.

Отложив в сторону блокнот и карандаш, Джеймс Клик поднялся из-за стола.

В комнату вошел мистер Робинсон. Клик предложил ему кресло, достаточно широкое для того, чтобы оно могло вместить его внушительные формы. Мистер Робинсон благодарно улыбнулся и устроился поудобнее.

– Ну как, есть что-нибудь новое? Диаграммы, круги, пузыри? – спросил лорд Олтемаунт. В его тоне отчетливо прозвучала ирония.

– Не совсем, – невозмутимо ответил мистер Робинсон. – На сей раз это нечто вроде карты с руслом реки…

– Реки? – удивленно переспросил лорд Олтемаунт. – Что это за река?

– Река денег, – ответил мистер Робинсон слегка извиняющимся тоном, которым говорил всегда, когда разговор касался его профессиональной сферы. – Денежный поток действительно напоминает реку. Он откуда-то притекает и куда-то утекает. Это действительно очень интересно – если, конечно, вы интересуетесь подобными вещами. Видите ли, он сам рассказывает собственную историю…

Джеймс Клик смотрел на него с недоумением, но лорд Олтемаунт все понял.

– Ясно. Продолжайте, – сказал он.

– Река течет из Скандинавии, из Баварии, из США, из Юго-Восточной Азии, и по пути в нее впадают притоки.

– А куда она течет?

– Главным образом в Южную Америку, в штаб-квартиру Воинствующей Молодежи…

– И представляет четыре из пяти пересекающихся кругов, которые вы нам показывали, – вооружения, наркотики, научные разработки и боевые химические ракеты, а также финансы?

– Да. Теперь нам точно известно, кто контролирует все эти группы.

– А как насчет круга J – Хуанита? – спросил Джеймс Клик.

– Пока у нас нет полной уверенности.

– У Джеймса есть кое-какие идеи на этот счет. Надеюсь, что он ошибается. Да, я надеюсь на это. Начальная буква J – это интересно. Что она означает – справедливость? Приговор?[37]

– Специально обученная убийца, – сказал Джеймс Клик. – Некоторые женщины гораздо опаснее мужчины.

– Существуют исторические прецеденты, – согласился лорд Олтемаунт. – Иаиль, поднесшая Сисаре молоко в чаше, а затем вогнавшая в его череп гвоздь[38]. Юдифь, отрезавшая голову Олоферну на радость своим соплеменникам… Да, в этом что-то есть.

– Стало быть, вы считаете, что знаете, кто такая Хуанита? – спросил мистер Робинсон. – Очень интересно.

– Возможно, я ошибаюсь, сэр, но есть факты, свидетельствующие о том, что…

– Да, – сказал мистер Робинсон, – нам всем есть о чем подумать, не так ли? Лучше скажите, Джеймс, кто это, по-вашему?

– Графиня Рената Зерковски.

– Что навело вас на мысль о ней?

– Места, где она бывала, люди, с которыми она общалась. Слишком много странных совпадений. Она приезжала в Баварию, где посещала Большую Шарлотту. Более того, она привозила с собой Стаффорда Ная. На мой взгляд, этот факт весьма примечателен…

– Вы думаете, они заодно? – спросил лорд Олтемаунт.

– Мне не хотелось бы утверждать это. У меня о нем недостаточно информации, но…

– Да, – сказал лорд Олтемаунт. – В отношении его есть сомнения. Он с самого начала был под подозрением.

– Со стороны Генри Хоршэма?

– Не только. Мне кажется, полковник Пайкэвей не уверен в нем. Он находится под наблюдением. И, вероятно, знает об этом. Стаффорд Най отнюдь не дурак.

– Все они одинаковы, – зло произнес Джеймс Клик. – Удивительно получается: мы их пестуем, доверяем им, посвящаем в свои тайны и постоянно говорим: «Если и есть человек, в котором я абсолютно уверен, так это Маклин, Берджес, Филби или кто-то еще из этой братии». И вот теперь – Стаффорд Най.

– Он заразился идеями этой самой Ренаты, или Хуаниты, – сказал мистер Робинсон.

– Сначала странное происшествие в аэропорту Франкфурта, – сказал Клик, – затем визит к Шарлотте… Насколько мне известно, Стаффорд Най также ездил вместе с ней в Южную Америку. Что касается ее самой – нам известно, где она находится в данный момент?

– Осмелюсь предположить, это известно мистеру Робинсону, – сказал лорд Олтемаунт. – Я прав, мистер Робинсон?

– Сейчас она в Соединенных Штатах. Я узнал об этом от своих друзей в Вашингтоне, у которых гостил недавно. Она была в Чикаго, в Калифорнии, а затем выехала из Остина навестить одного видного ученого. Это последние сведения о ней, которыми я располагаю.