– Совершенно верно. Купи магнитофон и с его помощью научись воспроизводить призыв рога Зигфрида. Ты всегда отличался музыкальностью. Думаю, тебе это удастся.

– Похоже, вы отводите мне весьма скромную роль в спасении мира, но, надеюсь, с этим я справлюсь.

– И подготовься, поскольку… – тетушка постучала по столу футляром для очков, – возможно, однажды тебе понадобится произвести впечатление на врагов. Это может оказаться полезным. Они встретят тебя с распростертыми объятиями, и ты сможешь кое-что выяснить.

– Вам приходят в голову поистине блестящие идеи! – с восхищением произнес Стаффорд.

– А что еще мне остается в моем-то возрасте? – откликнулась старая леди. – Я редко выхожу из дома, мало общаюсь с людьми, не могу работать в саду… Остается лишь сидеть в кресле и размышлять. Лет через сорок вспомнишь мои слова.

– Меня заинтересовало одно ваше замечание.

– Только одно? – удивилась тетушка Матильда. – Странно, что так мало, с учетом того, сколько я говорю. Так о чем я?

– Вы сказали, что я мог бы произвести впечатление своим магнитофоном. Вы ведь это имели в виду?

– Ну, в общем, да. Друзья не в счет. Но враги… Ты должен выуживать у них информацию, проникать в их замыслы, словно жук-точильщик, – задумчиво произнесла она.

– Стало быть, мне придется нарушать тишину по ночам?

– Ну да. Однажды у нас в левом крыле дома завелся жук-точильщик, и вывести его оказалось делом весьма дорогостоящим. Подозреваю, что спасение мира тоже обойдется недешево.

– Что ж, хорошее дело стоит дорого, – заметил Стаффорд.

– Это не имеет значения, – сказала леди Матильда. – Люди всегда охотно тратят деньги. Это вдохновляет их. Когда экономишь, у тебя обычно ничего не выходит. Мы – я имею в виду, жители этой страны – именно такие люди, и всегда были такими.

– Что вы хотите этим сказать?

– Мы способны на большие свершения. Мы эффективно управляли империей, но потом империя стала нам не нужна. И мы признали это. Слишком обременительно владеть ею. Это мне разъяснил Робби.

– Робби?

Это имя показалось ему знакомым.

– Роберт Шорхэм, мой старый друг. У него парализована левая часть тела, но он не утратил дара речи, и его слуховой аппарат сравнительно неплох.

– Кроме того, это один из самых известных физиков в мире, – заметил Стаффорд. – Значит, и он один из ваших друзей?

– Я знала его еще мальчишкой, – сказала леди Матильда. – Кажется, тебя удивляет, что мы с ним дружны, имеем много общего и получаем удовольствие от общения друг с другом?

– Да нет, просто я не думал, что…

– Что у нас могут быть общие темы для разговора? Действительно, я ничего не смыслю в математике. К счастью, когда я была девочкой, меня даже не пытались обучать ей. А Робби математика давалась легко – с четырехлетнего возраста. Сегодня говорят, что это естественно. С ним есть о чем поговорить. Он всегда любил меня, поскольку я была легкомысленна и забавляла его. К тому же я умею слушать. И он действительно рассказывает иногда интересные вещи.

– Не сомневаюсь, – сухо произнес сэр Най.

– Не будь таким заносчивым. Мольер женился на своей горничной – не так ли? – и этот брак оказался чрезвычайно успешным. Если у мужчины есть мозги, ему вовсе не нужна в качестве собеседницы женщина с мозгами. Это очень утомительно. Он обязательно предпочтет милую дурочку, которая может позабавить его. В молодости я была недурна собой… – На лице леди Матильды появилось самодовольное выражение. – Конечно, у меня нет ученых степеней, и я отнюдь не интеллектуалка. Но Роберт всегда говорил, что во мне более чем достаточно ума и здравого смысла.

– Вы замечательный человек, – сказал Стаффорд. – Общение с вами доставляет мне невыразимое удовольствие. Я буду помнить все, что вы сказали мне. Уверен, вы могли бы сказать мне гораздо больше, но, очевидно, не станете делать этого.

– Пока не наступит нужный момент, – сказала леди Матильда. – Но я принимаю близко к сердцу твои интересы. Сообщай мне время от времени, как у тебя обстоят дела. Ты ведь ужинаешь в американском посольстве на следующей неделе?

– Да, я получил приглашение.

– И, насколько я понимаю, принял его.

– Это входит в круг моих служебных обязанностей. – Он взглянул на нее с любопытством. – Откуда вам известно об этом?

– О, мне сказала об этом Милли.

– Милли?

– Милли Джин Кортман, жена американского посла. В высшей степени привлекательная женщина. Невысокая и чрезвычайно симпатичная.

– А-а, так вы имеете в виду Милдред Кортман…

– Да, ее полное имя Милдред, но она предпочитает называться Милли Джин. Мы разговаривали с ней по телефону о каком-то благотворительном утреннем концерте. Таких, как она, мы обычно называли «карманная Венера».

– Интересное прозвище, – заметил Стаффорд.

Глава 8. Ужин в посольстве

I

Когда миссис Кортман вышла ему навстречу, протягивая руку, сэр Най вспомнил, как назвала ее его тетка. Ей было лет тридцать пять – сорок. У нее были тонкие черты лица, большие серо-голубые глаза, идеальная форма головы и тщательно уложенные серебристые, с синеватым оттенком волосы. В Лондоне она пользовалась большой популярностью. Ее муж, Сэм Кортман, был крупным, несколько тяжеловесным мужчиной. Он очень гордился своей женой. Говорил он медленно и довольно нудно, так что собеседники быстро уставали от его чрезмерно подробных, излишних пояснений.

– Вы вернулись из Малайи, не так ли, сэр Стаффорд? Должно быть, это очень интересно, хотя для поездки туда я выбрала бы другое время. Мы рады снова видеть вас. Так, подождите. Вы ведь знакомы с леди Олдборо, сэром Джоном, герром и фрау фон Рокен, мистером и миссис Стэггенхэм…

Все эти люди, в той или иной степени, были известны Стаффорду Наю. Среди приглашенных присутствовал также голландец с супругой, которого он не знал, поскольку тот только что получил назначение. Стэггенхэм занимал пост министра социального обеспечения. Сэр Най всегда считал их с супругой чрезвычайно неинтересной парой.

– И с графиней Ренатой Зерковски. Кажется, она говорила, что встречалась с вами прежде.

– Это было около года назад, когда я в последний раз приезжала в Англию, – сказала графиня.

И вот опять она, пассажирка из Франкфурта. Спокойная, уверенная в себе, в великолепном серо-голубом платье с отливом, с высокой прической (парик?) и рубиновым крестом старинного дизайна на шее.

– Синьор Гаспаро, граф Райтнер, мистер и миссис Арбатнот.

Всего двадцать шесть гостей. За столом Стаффорд Най сидел между унылой миссис Стэггенхэм и синьорой Гаспаро. Рената Зерковски располагалась прямо напротив него.

Такие ужины ему доводилось посещать довольно часто, и состав гостей всегда был традиционным: сотрудники дипломатического корпуса, министры, промышленники, разбавленные горсткой общественных деятелей, которых приглашали по той причине, что они обычно оказывались интересными собеседниками и приятными людьми, хотя, согласно мнению Стаффорда Ная, далеко не всегда. Во время беседы с чрезвычайно обворожительной, весьма словоохотливой и слегка кокетливой синьорой Гаспаро его мысли блуждали, как и его взгляд, хотя это не бросалось в глаза. Вряд ли кто-то мог заметить, что он оценивает окружающую обстановку и делает соответствующие выводы. Зачем его пригласили сюда? Очевидно, по какой-то причине, а может быть, без особой причины. Зачастую его имя автоматически возникало в составляемых секретарями списках приглашенных – либо в силу занимаемого им положения, либо когда для поддержания баланса за столом требовался дополнительный мужчина. В последнем случае на него всегда имелся спрос. «О да, – говорила хозяйка очередного приема, – Стаффорд Най – прекрасная кандидатура. Посадите его рядом с мадам такой-то…»

Скорее всего, его пригласили только для того, чтобы заполнить пространство за столом. Но все же, по опыту, Стаффорд знал, что могла быть и другая причина. И поэтому его подчеркнуто доброжелательный взгляд непрестанно скользил по лицам присутствующих, подолгу ни на ком не задерживаясь.

Вполне вероятно, среди гостей находился кто-то, чье присутствие имело особое значение. Кто-то, кого пригласили отнюдь не для того, чтобы он заполнил пространство за столом, – напротив, остальных гостей подбирали таким образом, чтобы они соответствовали ему. Кто-то, представлявший собой важную персону. Он пытался понять, кто из них мог быть этим человеком.

Кортман знал это наверняка. Милли Джин – возможно. От этих жен можно было ожидать чего угодно. Некоторые из них проявляли куда большее дипломатическое дарование, нежели их мужья. На некоторых из них можно было положиться только благодаря их обаянию, приспособляемости, готовности угодить, отсутствию любопытства. Некоторые же представляли собой настоящее несчастье. Те, кто, возможно, и одаривал своих мужей-дипломатов деньгами и престижем, могли в любой момент совершить опрометчивый поступок и создать тем самым неловкую ситуацию. Порой для того, чтобы разрешить ее, требовалось присутствие среди гостей одного, двух, а то и трех профессиональных миротворцев.

Значил ли этот ужин нечто большее, чем обычное светское мероприятие? Быстрый, внимательный взгляд сэра Ная, сканировавший присутствующих, выделял тех из них, чью сущность он еще до конца не уяснил для себя. Американский бизнесмен: приятный, но лишенный светского блеска человек. Профессор одного из университетов Среднего Запада. Супружеская пара: муж – немец, жена – типичная, даже чересчур, американка. Очень красивая, чрезвычайно сексуально привлекательная женщина, отметил Стаффорд. Был ли кто-нибудь из них значимой персоной? В его сознании замелькали аббревиатуры – ФБР, ЦРУ… Бизнесмен, являвшийся, вероятно, сотрудником ЦРУ, находился здесь с определенной целью. Сегодня все было не так, как прежде. Как там гласил этот девиз? «Большой Брат следит за тобой»[17]. Да, сейчас дело зашло еще дальше. Заокеанский Кузен следит за тобой. Большие Финансы для Средней Европы следят за тобой. И этот дипломатический ужин был организован для того, чтобы ты следил за ним. О да. Сегодня за многим скрывался потаенный смысл. Но было ли это отражением нового девиза, новой формулы? Могло ли это действительно означать нечто большее, нечто жизненно важное, нечто реальное? Как сегодня описывалось положение дел в Европе? Общий рынок. Да, это было справедливо, это имело отношение к торговле, экономике, международным отношениям. Таковой представлялась сцена, на которой разыгрывалось представление. Но было еще и закулисье, ожидавшее реплики и готовое дать подсказку, если бы в этом возникла нужда. Что же происходило в большом мире и за пределами большого мира? Эта мысль не давала покоя сэру Наю. О чем-то он знал, о чем-то догадывался, о чем-то думал: «Я ничего не знаю об этом, и никто не хочет, чтобы я об этом что-либо знал».