– Почему в дни моей молодости не было никакой лейбористской партии? Никто не смог бы тогда сказать, что означает это название. Его назвали бы чушью. К сожалению, все гораздо серьезнее. Ну еще, конечно, эти либералы, но они ужасно глупы. Потом тори, или консерваторы, как они себя сейчас называют.

– А эти-то чем вам не угодили? – спросил сэр Най с едва заметной улыбкой на лице.

– Там слишком много серьезных женщин. Им недостает веселости.

– Ни одна политическая партия сегодня не приветствует веселость.

– Вот именно, – сокрушенно произнесла тетушка Матильда. – И именно поэтому ты ведешь себя неправильно. Ты хочешь привнести в жизнь немного веселья и подшучиваешь над людьми, а им, разумеется, это не нравится. Они говорят: «Ce n’est pas un garcon serieux»[13], как сказал тебе однажды рыболов.

Рассмеявшись, сэр Най окинул взглядом комнату.

– Куда ты смотришь?

– На картины.

– Ты ведь не хочешь, чтобы я продала их, правда? Сегодня все продают свои картины. Взять, к примеру, старого лорда Грэмпиона. Он продал полотна Тёрнера и портреты своих предков. А Джеффри Голдман продал свои замечательные картины с изображениями лошадей. Они принадлежат кисти Стаббса, не так ли? Что-то вроде того. А какие за них выручают деньги! Но я не хочу продавать свои картины. Большинство из тех, что находятся в этой комнате, представляют настоящий интерес, поскольку это портреты предков. Знаю, сегодня предки никому не нужны, но я старомодна. Я отношусь к предкам с уважением. К своим, конечно. На чей портрет ты смотришь? Памелы?

– Да. На днях я вспоминал о ней.

– Удивительно, насколько ты и она похожи, хотя вы и не близнецы. Говорят, что даже близнецы, если они разнополы, не могут быть идентичны друг другу. Понимаешь, что я имею в виду?

– В таком случае Шекспир совершил ошибку, сделав Виолу и Себастьяна[14] похожими как две капли воды.

– Ну, обычные братья и сестры могут быть похожи друг на друга. Вы с Памелой всегда были похожи – внешне, я имею в виду.

– А в других отношениях – нет? Вы не считаете, что и характерами мы тоже были похожи?

– Нет, ни в коей мере, хотя это и странно. Но ты и Памела обладаете тем, что я называю семейным лицом. Лицом не Наев, а Болдуин-Уайтов.

Стаффорд никогда не пытался конкурировать с тетушкой Матильдой в вопросах генеалогии.

– Я всегда считала, что вы с Памелой пошли в Алексу, – продолжала она.

– А кто это – Алекса?

– Ваша прапра… думаю, еще раз прабабка. Она была родом из Венгрии. Венгерская графиня или баронесса. Твой прапрапрадед влюбился в нее, когда служил в посольстве в Вене. Да, точно, она была венгеркой. Очень спортивная. Они, венгры, все спортивные. Она охотилась верхом с собаками, великолепно ездила на лошади…

– В доме есть ее портрет?

– На первой лестничной площадке, в верхнем ряду, чуть правее центра.

– Обязательно взгляну на него, когда пойду спать.

– Почему бы тебе не пойти взглянуть на него сейчас, а потом ты мог бы вернуться сюда и высказать свое мнение.

– Пожалуйста, если хотите, – с улыбкой произнес Стаффорд.

Он вышел из комнаты и поднялся по лестнице. Да, у старой Матильды острый глаз. Это было то самое лицо. То самое лицо, которое он уже видел и запомнил. Запомнил из-за сходства не со своим собственным лицом и даже не с лицом Памелы, а с образом, запечатленным на этом портрете. Миловидная девушка, привезенная сюда его прапрапрадедом, если количество «пра» соответствовало истине; тетушка Матильда никогда не удовлетворялась слишком малым – по ее мнению – их количеством. Девушке было тогда около двадцати лет. Она была отважной, великолепно ездила на лошади, прекрасно танцевала, и мужчины сходили по ней с ума. Но, как всегда говорили, она хранила верность прапрапрадеду – солидному и здравомыслящему сотруднику дипломатического корпуса. Она уезжала с ним в зарубежные страны, где он получал назначения в посольства, возвращалась домой, где рожала детей – всего их было трое или четверо. Через одного из этих детей ему и его сестре Памеле передались по наследству ее черты. Интересно, подумал Стаффорд, не является ли молодая женщина, которая уговорила его отдать ей плащ и паспорт, утверждая, что в противном случае ее жизнь подвергнется смертельной опасности, потомком женщины, изображенной на этом портрете, в пятом или шестом поколении? Вполне возможно. Они принадлежали к одной нации и имели большое внешнее сходство. В опере она сидела с той же горделивой, прямой осанкой, что и дама на портрете, а ее тонкий нос имел такую же легкую горбинку. И обе они излучали сходную ауру.

II

– Нашел его? – спросила леди Матильда, когда ее племянник вернулся в гостиную. – Интересное лицо, правда?

– Да, довольно красивое.

– Оно не столько красивое, сколько интересное. Но ты ведь не был в Венгрии или в Австрии, не так ли? А в Малайе вряд ли можно встретить женщину, похожую на нее. Она не из тех, кто будет, сидя за столом, делать записи или составлять речи. Все в один голос утверждали, что она была пылким, необузданным созданием. Обладала изысканными манерами и все такое прочее, но при этом была необузданной, словно дикая птица. И презирала опасность.

– Откуда вам так много известно о ней?

– Да, конечно, я не была ее современницей, поскольку родилась спустя несколько лет после ее смерти. Тем не менее она всегда вызывала у меня интерес. Она была авантюристкой. Самой настоящей. О ее приключениях рассказывали весьма необычные истории.

– И как на это реагировал мой прапрапрадед?

– Думаю, его это очень сильно тревожило, – ответила леди Матильда. – Кстати, Стаффи, ты читал «Пленника замка Зенда»?[15]

– «Пленник замка Зенда»? Что-то очень знакомое.

– Конечно, знакомое. Это книга.

– Да-да, я понимаю, что это книга.

– Едва ли ты что-нибудь знаешь о ней, поскольку принадлежишь своему поколению. Но когда я была молода, популярностью пользовались не поп-певцы или «Битлз», как сейчас, а романтическая литература. Нам тогда не разрешалось читать романы. Во всяком случае, утром. Их можно было читать вечером.

– Странные правила, – заметил Стаффорд. – Почему утром читать романы предосудительно, а вечером нет?

– Видишь ли, считалось, что утром девушка должна делать что-то полезное. Например, поливать цветы или чистить серебряные рамки фотографий, заниматься с гувернанткой… То, чем обычно занимались девушки в наше время. Вечером нам разрешалось читать, и «Пленник замка Зенда» был обычно одной из первых книг, попадавших к нам в руки.

– Наверное, это интересная и приличная книга? Кажется, я помню ее. Возможно, я даже ее читал. Полагаю, там вполне пристойное содержание. Не слишком много секса?

– Конечно, нет. У нас не было книг с сексом. Мы читали романтические произведения. «Пленник замка Зенда» – чрезвычайно романтичная книга. Девушки, как правило, влюблялись в главного героя, Рудольфа Рассендилла.

– Кажется, я помню это имя. Несколько цветистое, вы не находите?

– Мне было тогда лет двенадцать, но я и сейчас склонна считать, что оно звучит довольно романтично… Знаешь, когда ты пошел смотреть портрет, мне вспомнилась принцесса Флавия.

Сэр Най улыбнулся.

– Вы очень сентиментальны. Помолодели прямо на глазах, – заметил он.

– Я все это ощущаю сердцем. Современные девушки неспособны испытывать подобные чувства. Они млеют от любви и падают в обморок, когда кто-нибудь играет на гитаре или поет очень громким голосом. Но они не сентиментальны. Однако я не была влюблена в Рудольфа Рассендилла. Я была влюблена в другого – его двойника.

– У него был двойник?

– О да, король. Король Руритании.

– А-а, вот теперь я вспомнил… Да, действительно, я читал эту книгу. Рудольф Рассендилл, выступавший в роли короля Руритании, влюбился в принцессу Флавию, с которой король был официально обручен.

Леди Матильда печально вздохнула.

– Да. Рудольф Рассендилл унаследовал от своей прапрапрабабки рыжие волосы, и однажды – по сюжету книги – он склоняется перед портретом и говорит что-то о… я не помню имя, кажется, ее звали графиня Амелия или что-то в этом роде, у которой он позаимствовал внешность. И вот сейчас я представила, что ты – Рудольф Рассендилл. Ты пошел взглянуть на портрет женщины, которая могла быть твоей прапрапрабабкой, чтобы увидеть, не напоминает ли она тебе кого-то. Таким образом, ты впутался в романтическую историю, тебе не кажется?

– Почему вы так решили?

– Знаешь, в жизни не так уж много схем, и они сразу распознаются, как только начинают осуществляться. Это как учебник по вязанию. Около шестидесяти пяти различных узоров. Увидев тот или иной узор, ты сразу его узнаешь. Так вот, твой узор в данный момент – романтическое приключение… – Она вздохнула. – Но, похоже, ты ничего мне об этом не расскажешь.

– Мне нечего рассказывать, – сказал Стаффорд.

– Ты всегда был отъявленным лжецом… Ладно, не обращай внимания. Привези ее как-нибудь сюда, я хотела бы на нее взглянуть. И поторопись, пока доктора не уморили меня новым антибиотиком, который они только что открыли. Ты не представляешь, сколько мне приходится принимать этих разноцветных пилюль!

– Никак не пойму, кого я должен сюда привезти?

– Не поймешь? Ну хорошо, я узнаю ее, когда увижу. В твоей жизни появилась женщина. Меня лишь удивляет, где ты мог отыскать ее. В Малайе, на конференции? Кто она, дочь посла или министра? Может быть, симпатичная секретарша из посольства?.. Нет, кажется, ни один из этих вариантов не подходит. Познакомился с нею на корабле, когда возвращался домой? Нет, вы сейчас на кораблях не плаваете… Может быть, в самолете?