Агата Кристи - Пассажир из Франкфурта

Agatha Christie

Passenger to Frankfurt

© Сахацкий Г. В., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Говорит писатель:

Первый вопрос, задаваемый писателю, лично или посредством почты, звучит так:

– Где вы черпаете свои идеи?

Велико искушение ответить:

– Я постоянно хожу в «Хэрродс».

Или:

– Я черпаю их в универмаге Армии и Флота.

Или с раздражением:

– Вероятно, в «Маркс энд Спенсер»[1].

Похоже, в головах людей твердо укоренилось мнение, будто писатели нашли дорогу к некоему волшебному источнику идей.

Вряд ли кому-то под силу послать корреспондента в елизаветинскую эпоху с вопросом к Шекспиру:

Ответь мне, где фантазия родится:

В умах или в сердцах?

И что ее, растя, питает?

Ответь, ответь[2].

Вы твердо заявляете:

– В моей голове.

Это, разумеется, никому ничего не объясняет. Если вам нравится внешний вид вашего корреспондента, вы смягчаетесь и становитесь чуть откровеннее.

– Если какая-то определенная идея представляется привлекательной и вам кажется, что из нее может что-то получиться, вы носитесь с нею, обдумываете ее и постепенно придаете ей форму. Затем вам, естественно, нужно приступать к ее изложению на бумаге. Это отнюдь не развлечение, но тяжкий труд. Можно также оставить ее про запас, тщательно спрятав в тайнике памяти, чтобы использовать потом, через год-другой.

Второй вопрос – или, скорее, утверждение – обычно звучит так:

– Полагаю, большинство персонажей вы заимствуете из реальной жизни?

Это чудовищное предположение вызывает негодование.

– Нет. Я придумываю их. Они мои. Они должны делать то, что я хочу, и быть такими, какими мне нужно, – живыми, иногда имеющими собственные идеи, но только потому, что они являются реальными по моей воле.

Таким образом, писатель вырабатывает идеи и создает персонажи. Но необходим также и третий компонент – декорации. Первые два компонента появляются из внутренних источников, но третий – из внешнего – он уже существует и ждет своего часа. Его не придумывают, он реален.

Вероятно, вы плавали на круизном судне по Нилу и помните, в каких декорациях вам хотелось бы видеть события данного романа. Вы обедали в кафе в Челси. Там вспыхнула ссора – одна девушка вцепилась другой в волосы. Прекрасное начало для вашей следующей книги. Вы путешествуете в «Восточном экспрессе». Как не сделать его местом действия для сюжета, над которым вы работаете? Вы отправляетесь на чашку чая к подруге. Когда вы приходите к ней, ее брат закрывает книгу, которую читал, и швыряет в сторону со словами:

– Неплохо, но почему не Эванс?

Вы тут же принимаете решение: книга, которая в скором времени выйдет из-под вашего пера, будет носить название «Почему не Эванс?»

Вы еще не знаете, кем будет Эванс. Не имеет значения. Эванс появится в свое время – название обязывает.

Таким образом, в определенном смысле, вы не изобретаете свои декорации. Они существуют независимо от вас. Они окружают вас. Достаточно протянуть руку и выбрать то, что вам нужно. Поезд, больница, лондонский отель, берег Карибского моря, деревня, светская вечеринка, школа для девочек…

Действует лишь одно правило – декорации должны существовать. Реальные люди, реальные места. Определенное место во времени и пространстве. Если действие происходит здесь и сейчас – как вы будете получать полную информацию, помимо того, что видят ваши глаза и слышат ваши уши? Ответ на этот вопрос ужасающе прост.

Это то, что пресса каждый день преподносит вам в вашей утренней газете под общим заголовком «Новости». Изучайте сообщения, содержащиеся на первой странице. Что сегодня происходит в мире? Что люди говорят, думают, делают? Смотрите на зеркальное отражение Англии 1970 года. Изучайте эту первую страницу каждый день в течение месяца, делайте записи, анализируйте и классифицируйте.

Каждый день случается убийство.

Задушена девушка.

Ограблена пожилая женщина, лишившаяся своих скудных накоплений.

Напали или подверглись нападению молодые люди или подростки.

Разбиты телефонные будки и обворованы дома.

Процветает контрабанда наркотиков.

Пропали дети, тела которых найдены неподалеку от их дома.

Может ли это происходить в Англии? Неужели Англия действительно такова? Вроде бы нет – пока, – но могла бы быть.

Страшно проснуться – страшно увидеть то, какой бы она могла быть. Не столько из-за реальных событий, сколько из-за стоящих за ними возможных причин. Некоторые из них известны, другие неизвестны, но ощущаются. И не только в нашей стране. На других страницах напечатаны менее объемистые статьи с известиями из Европы, Азии, Америки – всемирные новости.

Угоны самолетов.

Похищения людей.

Насилие.

Беспорядки.

Ненависть.

Анархия.

И ситуация с каждым днем только усугубляется.

В результате в обществе формируется культ разрушения и жестокости.

Что все это означает? Эхом из прошлого звучит определение, данное Жизни в елизаветинскую эпоху:

…это повесть,

Которую пересказал дурак:

В ней много слов и страсти, нет лишь смысла[3].

И все же люди знают – из собственного опыта, – сколько доброты существует в этом нашем мире – милосердия, сострадания, взаимопомощи.

Так почему же образовалась эта фантастическая атмосфера повседневных новостей – отражающих реальные факты?

Для того чтобы написать историю в этом, 1970-м, году, нужно примениться к фону, на котором разворачиваются описываемые события. Если этот фон фантастический, то и история должна быть фантазией – фантасмагорией. Декорации должны включать в себя фантастические факты повседневной жизни.

Можно ли представить себе фантастическую причину? Тайный заговор с целью захвата власти? Способна ли маниакальная жажда разрушения привести к созданию нового мира? Можно ли сделать еще один шаг и предложить спасение с помощью фантастических, кажущихся невозможными средств?

Нет ничего невозможного, учит нас наука.

Эта история, в сущности, представляет собой фантазию. Ни на что большее она не претендует.

Тем не менее большая часть происходящих в ней событий происходит или обещает произойти в современном мире.

Это отнюдь не невозможная история – она лишь фантастическая.

– Пристегните, пожалуйста, ремни.

Пассажиры в салоне самолета не спешили подчиниться. Никто не верил, что они уже снижаются над Женевой. Многие громко зевали. Наиболее сонных вежливо, но настойчиво будили представительные стюардессы:

– Пристегните, пожалуйста, ремни.

Голос из громкоговорителя фирмы «Танной» звучал сухо и властно. На немецком, французском и английском он сообщил, что в скором времени последует кратковременный период болтанки. Зевнув во весь рот, сэр Стаффорд Най выпрямился в кресле. Ему снился чрезвычайно приятный сон о том, как он ловил рыбу в английской реке.

Это был мужчина сорока пяти лет, среднего роста, с гладким, чисто выбритым лицом оливкового цвета, склонный к экстравагантности в одежде. Происходивший из прекрасной семьи, в сфере портняжного искусства он мог позволить себе любые причуды. Ему доставляло злобное удовольствие, когда его более традиционно одетые коллеги морщились при взгляде на него. В нем было что-то от щеголя девятнадцатого века. Он любил, чтобы его замечали.

Во время поездок сэр Най обычно привлекал к себе внимание купленным однажды на Корсике плащом, похожим на бандитский. Этот плащ имел очень темный лилово-синий оттенок, алую подкладку и капюшон, который он натягивал на голову, когда хотел защититься от дождя или ветра.

В дипломатических кругах Стаффорд Най вызывал всеобщее недоумение. Отличавшийся в молодости талантами, сулившими ему большие успехи в карьере, он странным образом не сумел оправдать возлагавшихся на него надежд. Своеобразное, сатанинское чувство юмора доставляло ему неприятности в самые серьезные, ответственные моменты. Когда наступали такие моменты, он не мог удержаться от того, чтобы не продемонстрировать свою утонченную, шаловливую злость. Он был хорошо известен в обществе, но так и не достиг высокого положения. Чувствовалось, что Стаффорд Най, несмотря на несомненную яркость его личности, не был – и, вероятно, никогда не стал бы – надежным человеком. Во времена сложных политических перипетий и запутанных международных отношений такое качество, как надежность – в особенности если человек собирался получить ранг посла, – было более предпочтительным, нежели яркость личности. Сэр Най был отодвинут на задний план, хотя время от времени ему доверяли миссии, которые требовали владения искусством интриги, но не имели слишком большого значения и заметного общественного резонанса. Журналисты иногда называли его темной лошадкой дипломатии.