— Том, дорогой, я действительно расстроена. Возвращайся быстрее, я сделаю все, чтобы ты забыл это.

— Хорошо, дорогая.

Лепски повесил трубку. Тяжело шагая, он пошел к машине и вернулся в комиссариат. Войдя в комнату, он остановился, открыв рот. Трое парней из уголовной бригады сидели за столами. Джейкоби и Дасти были на своих местах. Они все говорили по телефону.

Беглер взял пиджак из рук Лепски.

— Поторопись, Том. Эта передача вызвала лавину. Как только она закончилась, люди словно с цепи сорвались. Звонят не переставая. Похоже, что все жители города имеют важные сведения по поводу этого пиджака. Мы рискуем провести здесь всю ночь.

Лепски услышал, как звонит телефон на его столе. Он тяжело пересек комнату и сел за стол. Достал блокнот и карандаш, а затем снял трубку:

— Лепски, центральный комиссариат.

— Миссис Аплибаум. Я только что видела пиджак в передаче Хэмилтона. Мистер Хэмилтон сказал, что в случае чего связаться с полицией… Это так?

У нее был очень агрессивный голос.

— Да, мадам, — сказал Лепски.

— На будущей неделе будет день рождения моего мужа. Я не знаю, что купить ему в подарок.

Лепски уперся пальцами в стол.

— У вас есть сведения по поводу пиджака, мадам?

— Нет, это я хочу получить у вас сведения по поводу того… Полиция ведь для этого… не так ли?

Лепски сдвинул шляпу на затылок.

— Я не понимаю вас, мадам, — сказал он.

— Мне нужна информация! Я хочу купить точно такой же пиджак в подарок своему мужу. Где я могу его купить?

Лепски издал звук вспугнутой гиены и бросил трубку.

Глава 6

Клод Кендрик откинулся в массивном кресле и вздохнул. От этого сложенные на столе бумаги зашевелились. В мрачном настроении он осмотрел приемную, которую отказывался называть кабинетом, хотя именно здесь совершал все свои сделки. Это была большая комната, залитая светом, — гигантское окно выходило на море. Стены ее были украшены весьма дорогими картинами. Любой мог их купить, если имел деньги. Эти картины стоили целое состояние.

Эл Барни, старожил побережья, однажды дал такое описание Клода Кендрика:

«Позвольте нарисовать вам портрет Клода Кендрика. Это педераст, шестидесяти лет, высокого роста и крепкого телосложения. Он носит оранжевый парик, кстати очень плохо изготовленный, и красит губы бледно-розовой помадой. Он лыс как колено и носит эту паклю для красоты. Когда он принимает клиентку, он приподнимает парик, как шляпу… Настоящий цирковой номер! У него длинный толстый нос, маленькие зеленые глаза и основательный слой жира на лице. В общем похож на моржа, только не такой симпатичный. Несмотря на свой забавный вид и экстравагантное поведение, он является одним из самых крупных экспертов по антиквариату, драгоценностям и современному искусству. У него галерея на Парадиз-авеню, в самом шикарном квартале города. Здесь он работает вместе с несколькими молодыми гомосеками и зарабатывает кучу денег. Кроме того, Кендрик занимается подпольной деятельностью. К нему ходят крупные коллекционеры, разыскивающие интересующие их ценные картины. Они делают ему такие предложения, против которых он не может устоять. Он связан с бандой, специализирующейся на кражах произведений искусств, нанимает их для краж нужных клиентам вещей, продает их с громадной выгодой, а клиенты прячут эти сокровища в своих секретных музеях».

Этим солнечным утром Кендрик, в мрачном настроении, подводил десятидневный итог. Главная неприятность в общениях с богатыми клиентами заключалась в том, что они постепенно умирали. Новое поколение, похоже, равнодушно к старине и прекрасным картинам. Молодые хотят только любить, баловаться наркотиками, пить и разъезжать в шикарных машинах.

Он просмотрел длинный список богатых коллекционеров, включавший живых и уже мертвых. Он дошел до имени Сайроса Грэга. Вот кто был прекрасным клиентом. Кендрик снова вздохнул. Он вспомнил, как всучил ему подозрительного Пикассо, еще более сомнительного Шагала и много других дорогих вещей. С того времени как этот человек так внезапно погиб, счет его ликвидирован. Он предавался то грустным, то веселым воспоминаниям, когда дверь открылась и в комнату, прихрамывая, вошел его старший продавец Луи де Марни.

Ему можно было дать от двадцати пяти до сорока. Тощий как жердь, с длинными песочного цвета волосами, близко посаженными глазами и на редкость тонкими, почти незаметными губами, — он немного смахивал на крысу.

— Дорогой, угадай, кто к нам пришел? — проговорил он. — Криспин Грэг! Он покупает краски. Джо занимается им. Мне показалось, что ты захочешь об этом узнать.

Кендрик выбрался из кресла, снял парик и сунул его в руки Луи.

— Причеши его!

— Конечно, лапочка.

Луи вынул из кармана гребень, провел по волосам парика и вернул его Кендрику.

Подойдя к венецианскому зеркалу, которое стоило несколько тысяч долларов, он надел парик, оглядел себя, потом приветствовал свое изображение низким поклоном.

— Это дар судьбы, — сказал он. — Я сейчас как раз думал о его покойном отце.

Он вышел в обширный зал галереи. В той части, где находились принадлежности для художников, стоял Джо, маленький блондин, и раскладывал тюбики с красками на подушке из черного бархата перед высоким стройным человеком, стоявшим спиной к Кендрику. Передвигаясь как испанский галеон под всеми парусами, Кендрик воскликнул:

— Мистер Грэг!

Высокий обернулся. Кендрик увидел молодого человека с коротко остриженными волосами. Бледное лицо, как у всех избегающих солнца, черты симметричные, длинный тонкий нос, высокий лоб, хорошо очерченные губы. Эти детали Кендрик схватил сразу же, но глаза этого молодого человека не только привлекли его внимание, но и заставили вздрогнуть. Они были какие-то пустые и затянутые дымкой, как опал.

— Позвольте представиться. Клод Кендрик, — сказал он. — Я имел удовольствие обслуживать вашего незабвенного отца и считаю честью и удовольствием познакомиться с вами.

Криспин Грэг кивнул. Он не улыбнулся, не протянул руки. На лице мелькнуло выражение скуки и ледяного безразличия. Кендрика, однако, это не смутило. Он часто имел дело с богачами, которые обращались с ним как со слугой, но, в конце концов, позволяли ему неплохо заработать.

— Я просто зашел купить краски, — объяснил Криспин.

— Надеюсь, вы нашли все, что нужно, мистер Грэг?

— Да, да. — Он повернулся к Джо: — Заверните, я возьму их с собой.

— С удовольствием, — произнес Джо, кланяясь.

Он взял тюбики и направился к концу прилавка, чтобы их запаковать.

— Мистер Грэг, — сказал Кендрик, — я знаю, что вы художник. И был бы весьма огорчен, если бы так и не познакомился с вами. Ведь с вашим батюшкой мы, можно сказать, были в дружбе.

— Меня не интересуют картины других художников, — небрежно бросил Грэг. — Только мои собственные.

— Разумеется… разумеется. — Кендрик изобразил улыбку, делавшую его похожим на тюленя, ожидающего, когда ему дадут рыбку. — Вы говорите как настоящий художник. — Он сделал паузу, потом продолжал: — Мистер Грэг, мне очень хотелось бы увидеть ваши картины. Совсем недавно я разговаривал с Германом Левенштейном, крупным художественным критиком, и он мне сказал, что ваша мать консультировалась у него по поводу ваших картин и что он имел счастье видеть некоторые ваши работы. Мистер Грэг! Знающие свое дело критики очень редки. Большинство из них шарлатаны, но мистер Левенштейн — настоящий специалист. — Он врал, так как считал Левенштейна одним из самых лицемерных критиков. — Он мне сказал, что ваши полотна замечательны. — Еще одна ложь, так как тот ему сказал, что картины Грэга — это довольно гнусная писанина, явно не имеющая никакой стоимости. — Он мне сказал, что цвета, воображение, идеи ваших картин современны и исключительны. А ваша техника! С того времени, как он мне это рассказал, я мечтал познакомиться с вашими произведениями. Мистер Грэг! Я могу с гордостью вам сказать, что у меня самая лучшая галерея на Западном побережье. Мне очень хотелось бы устроить выставку ваших полотен. Пожалуйста, не отказывайтесь!

«Ну, — подумал Кендрик, — если мне не удалось сдвинуть с места этот кусок гранита, то это не удастся никому и никогда».

— Но мои произведения очень специфичны, — возразил Криспин, который почувствовал некую дрожь удовлетворения.

Он знал, что мать показывала некоторые из его пейзажей Левенштейну, но впервые слышал, какое они произвели впечатление. Ему вдруг захотелось стать широко известным художником. У него много картин, помимо тех, где ужасные сцены. Почему бы не устроить выставку? А если никто не заинтересуется? Картины действительно специфичны.

Видя, что он колеблется, Кендрик медовым голосом произнес:

— Вы скромны, мистер Грэг. Левенштейн не мог ошибиться. Пожалуйста, позвольте мне организовать вашу выставку. Что было бы с нашими великими современными художниками, если бы они были робкими? Вы представляете, что бы потерял мир?

Криспин, все еще колеблясь, ответил:

— Я не думаю, что люди готовы принять мои произведения. Мне кажется, они слишком опережают время. Может быть, позднее. Я подумаю.

«Почти готов», — подумал Кендрик. Он изобразил понимающую улыбку.

— Как я вас понимаю, мистер Грэг! Но позвольте мне быть судьей. Дайте мне только одну картину и позвольте выставить ее на витрине. Я вам обещаю, что буду абсолютно искренним, и если она не вызовет никаких эмоций, — что немыслимо! — я вам об этом скажу. Предоставьте мне возможность содействовать молодому художнику необычайного таланта. Дайте мне только одну картину.

Криспин постепенно уступал. Он знал, что его полотна замечательные, но ему была невыносима мысль, что они будут оценены богатыми недоумками, живущими в этом городе. Тем не менее…