Эйприл была разочарована. Свет фонарика погас, но она не стала подниматься. Подождав с секунду, он спустился вниз. На ней был надет мужской жакет, слишком большой для нее, рукава неуклюже завернуты. Джона? Она отвернула в сторону голову, по ее голосу можно было понять, что она плачет.

— Я гуляла по берегу, когда увидела огни ваших фар. Я подумала, что на этот раз это Питер.

— Я его еще не нашел. К вам больше никто не приходил?

Она печально покачала головой, спустилась вниз и отошла.

— Нет. И когда Джон был здесь, мы были этому рады. Теперь все стало иначе.

Он прошел вместе с ней по мягкому песчаному склону до черного края о чем-то шепчущего залива. Ветер не унимался. Окна домов, приютившихся на самой вогнутой части берега, поблескивали желтыми огнями, огни плясали в неровной воде. Тени некоторых лодок скользили сквозь дорожки света.

Дэйв сказал:

— На пасхальной неделе сюда приезжал доктор де Калб и Джей Мак-Фейл.

— Это был замечательный день. Вы бы видели, как счастлив был Джон.

— И с тех пор его больше никто не навещал? Ни один человек?

— Кто-то ужинал с ним в тот день, когда он…

Она не смогла договорить, ускорила шаги, так что он едва поспевал за нею. Все же она договорила, изменив формулировку:

— В тот последний вечер. Но это должен был быть Питер. Я говорила вам… О… А друзья Джона его не навещали.

— Ну а посторонние люди?

Она остановилась.

— Я думала, что вас интересует только Питер. Он убил отца, не это ли вы говорили? Из-за тех несчастных денег, которые компания не желает ему выплачивать. А теперь вы спрашиваете о посторонних. Почему?

— Джон Оутс употреблял морфий. Вы слышали об этом на дознании. Но у него не было рецепта. Я проверил это сегодня у доктора де Калба и у Джея Мак-Фейла.

— В аптеке при торговом центре?

— Однажды ранним утром Джей застал там Джона Оутса. Он забрался в аптеку и искал наркотики, умолял Джея дать ему хотя бы одну ампулу.

— Нет. Ах, нет!

— Джей привез его сюда на машине. Где были вы?

— Полагаю, уехала на работу. Я не имела понятия, что он уходил куда-то из дому в мое Отсутствие, когда машины не было на месте. До торгового центра ведь далеко.

— Дальше, чем он предполагал.

— Он ничего мне про это не рассказывал… И я никогда не видела — понимаете, — он не хотел, чтобы я смотрела на него. Из-за шрамов, как он мне говорил. Обычно они впрыскивают наркотики в руки, не так ли? Они у него всегда были закрыты, в любую погоду он носил рубашки с длинными рукавами, свитера, пижамы. И он не позволял нам купаться вместе с ним. Ни мне, ни Питеру. Правда, один раз он плавал при докторе де Калбе, но это совсем другое дело — он же был его врачом.

Она шумно вздохнула:

— А когда мы занимались любовью, всегда было темно.

— Практически каждый день?

— Да…

Она стояла в стороне ох него, засунув руки в карманы. Ветер трепал ее волосы, и она на что-то смотрела. На что? Дэйв прищурился.

Скалы. В тридцати футах от берега, черные и острые при свете звезд, окаймленные белой кромкой морской пены. То самое место, где она нашла Джона Оутса.

— Мне больно об этом слышать, — сказала она. — Вы приносите с собой горе.

— Кто доставал ему наркотики, мисс Стэннард?

— Не знаю.

Она с минуту смотрела в сторону, потом повернулась к нему, положила холодные пальцы ему на руку. Глаза ее молили.

— Пойдемте вместе домой… выпьем по рюмочке… Я… я больше не могу быть одна.

— Спасибо, — сказал он, — но меня кое-кто ожидает.

Это была уже третья бензозаправочная станция. Чернокожий паренек, облаченный в желтый комбинезон, присел на корточки, смывая из шланга невидимую грязь с асфальтированной площадки. Он зажимал отверстие трубы большим пальцем, чтобы струя была понапористее. Но когда Дэйв затормозил возле сверкающих насосов, парень бросил на землю шланг и побежал с улыбкой к нему.

— Заполните до самого верха, — распорядился Дэйв и стал наблюдать, как ловко и быстро парень делал свое дело.

Немного подождав, Дэйв спросил:

— Несколько дней назад девушка, ехавшая на стареньком «форде», останавливалась у какой-то станции обслуживания, чтобы исправить неполадки в двигателе. Скажите, это было не у вас случайно?

Улыбка на лице парня исчезла, карие глаза осмотрели его. Без всякого выражения он спросил:

— Если бы это была новая машина, стали бы вы спрашивать?

Дэйв не ответил. Парень, повернув голову, наблюдал за цифрами, прыгающими за стеклом насоса. Когда работа была закончена, он аккуратно все убрал на место. Дэйв расплатился с ним и только тогда посмотрел ему в лицо. Парень глубоко вздохнул, потом выдохнул воздух. Вид у него был самый несчастный.

— Хорошо. Да, я помог ей устранить неполадку. У нее барахлил карбюратор, пришлось в нем кое-что заменить. Надеюсь, она примчалась сюда не на угнанной машине?

Дэйв покачал головой. На станции был телефон. Он позвонил Мадж, чтобы она его напрасно не ждала.

9

Дом был совершенно темным. Дэйв посмотрел на свои часы. Еще нет двенадцати. И «феррари» находился и своем «стойле». Странно. Он запер дверь гаража, прошел к черному входу, поднялся на несколько ступенек, повернул выключатель и осветил кухню. На плите поблескивала кофеварка, рядом стояла сковородка с едой. В раковине валялись ножи и вилки.

Дэйв повернулся к свободно вращающейся на петлях двери и заметил квадратик бумаги, прикрепленный к телефону. Почерком Дуга на нем было написано: «Кэмпос», а под ним эльмолинский номер телефона. Он отцепил записку от аппарата, сунул себе в карман и толкнул дверь. Пока ее створки порхали за ним, осмотрел помещение. На столе стояли два прибора, пустые чашки и бокалы, опустошенная бутылка из-под вина. Уж не привез ли Дут к ужину свою мать? Едва ли. Миссис Сойер не оставила бы после себя немытой посуды.

В общей комнате тоже никого не было.

Через спинку кушетки была переброшена спортивная куртка из блестящего орлона пурпурного цвета. Нахмурившись, он взял ее в руки. На спине зелеными буквами было написано: «Европейские моторы». Он знал эту фирму. Выключив свет, он вернулся в кухню и набрал номер телефона, указанный в записке.

На запястье тоненькими синими линиями были вытатуированы слова «Рожден, чтобы умереть». Чуть выше, менее артистическая — непристойная — картинка была выполнена погрубее. Парень упорно тер это место. Потом Дэйв сообразил, что таким образом он старался избавиться от следа совсем другой иглы. На парне была рубашка, жокейские брюки и дешевые носки. Он сидел на металлическом стуле в старой комнатушке, стены которой были недавно выкрашены. На столе перед ним лежала его форменная роба из зеленого хлопка, на нагрудном кармане которой белыми нитками было вышито «Больница Эль Молино». Глазами цвета грязной воды он смотрел поочередно то на Кзмпоса, сидящего напротив, то на Дэйва, прислонившегося к дверному косяку и курившего сигарету. Парень не замечал, что трет себе руку.

— Получил инфекцию в этом месте? — спросил Кэмпос.

Парень непристойно выругался.

— Прекрати, это тебе не поможет.

Кзмпос был высоким, худым человеком с совершенно лысой головой, черные волосы остались лишь сзади в виде забавного венчика. Зато усы у него были, как у настоящего мексиканского бандита, и бакенбарды, как у английского детектива.

— У тебя не было бы воспаления, если бы ты пользовался больничными иглами.

— Я сдавал кровь, — заявил парень, — в Красный Крест. Иглы у них не в порядке, это верно.

Кэмпос покачал головой.

— Кровь сдается раз в три месяца. Слишком много следов.

— У меня слишком маленькие вены. А медсестры у них в основном практикантки. Знаете, сколько раз они проткнут тебе руку, прежде чем попасть в вену?

— Да, и как это ты только стерпел?

Перед Кэмпосом на столе лежала карточка с двумя фотографиями, отпечатками пальцев, анкетными сведениями и всем прочим, заведенным на этого парня. Кэмпос повернул карточку лицевой стороной вниз. Здесь шариковой ручкой было написано несколько строчек.

— Припоминаешь, что после того, как тебя доставили сюда и зарегистрировали, тебя осматривал врач. По его просьбе ты пописал в колбу. Лаборатория сделала анализ мочи. В ней обнаружен морфий. И морфий в больших количествах пропадает в аптеке при больнице.

— Это же снотворное.

Парень, очевидно, задумал завести дружбу с часами, висевшими на стене над головой Дэйва. Он упорно смотрел на них. Но казалось, это его не удовлетворяло.

— Я страдаю от бессонницы.

— Так оно и будет, — пообещал Кэмпос, — но тебе от этого станет тошно.

Голос парня приобрел пронзительные ноты:

— Больничная аптека! Да в ней любой человек берет то, что ему нужно. Но вы их не хватаете. Вы схватили меня.

— «Рожден, чтобы умереть»? — сказал Кэмпос. — Правильно.

— Поверьте мне, что я не выдумываю. Многие врачи в этой больнице наркоманы. Но если бы доктор пописал в эту бутылку, ваша лаборатория нашла бы, что там полно тропических рыбок.

— Один закон для богатых, другой для бедных? — спросил Кэмпос. — Мне знакома эта песенка. Ты вырос в этом городе и выучил, где и что надо петь. Но если ты хочешь, чтобы к тебе закон отнесся справедливо, ты неудачно стартовал Толстый коричневый конверт размером девять на двенадцать лежал под карточкой с фотографиями и отпечатками пальцев. Кэмпос вытащил из него дешевый бумажник.

Он высыпал из него какую-то мелочь, помятый спичечный коробок и сигарету, маленькие ножницы и цепочку с тремя ключами на колечке. Кэмпос выбрал один из ключей и стал подбрасывать его на ладони. Парень смотрел на него такими глазами, как будто это был единственный предмет во всем помещении.