— Мне безразлично. Не могу ли я остаться в этом платье? Переодеваться очень утомительно.

— Но читателям «Кантри Лайф» было бы так приятно увидеть вас в неглиже. Что-нибудь не строгое.

Болван, что же, по-твоему, я должна надеть? Черный шелк с блестками и эгретку в волосы. Знаю, что я сделаю. Завтракать я не буду, это не так важно, да и для фигуры полезно. Я съезжу в школу к Кэролайн. Она моя. Она принадлежит мне. Расскажу Кэролайн, что случилось. Она уже достаточно взрослая, она поймет. Я все расскажу ей, пока этого не сделал Чарльз.

— Муж и дети здоровы, мисс Делейни?

— Да, все прекрасно.

— Наверное, они уже совсем большие?

— Да, они быстро растут.

— Колдхаммер превосходное место. Мне бы очень хотелось вас там сфотографировать. Всего несколько снимков.

— Его еще не вернули. Мы, видите ли, там не живем.

— Ах, ах, понятно. А теперь, мисс Делейни, лягте, пожалуйста, во всю длину. Одна рука свисает с дивана. Да, да, вот так. Очень характерно.

Характерно для чего, скажите на милость? Все думают, будто я только и делаю, что валяюсь на диване. Ну, дальше. Дальше.

— Пьеса идет хорошо, мисс Делейни?

— Вполне. Но время года не из лучших.

Вовсе нет. Что ни на есть лучшее. Дурак, разве он не знает?

— Видите ли, мисс Делейни, публика больше всего любит вас в ролях мечтательных героинь. Героинь не от мира сего, понимаете? Вы, наверное, назвали бы их бесплотными, призрачными. Вы всегда производите именно такое впечатление. Нечто неземное и бесплотное. Подбородок чуть повыше… Не двигайтесь… Благодарю вас.

Все, конец. Больше ни одного снимка.

— В час я завтракаю в «Риц».

— Боже мой. Нам бы очень хотелось сделать еще несколько снимков в спальне. Вы не могли бы вернуться после завтрака?

— Совершенно невозможно. У меня очень загруженный день.

— Как жаль… Впрочем, нам надо сделать еще несколько интерьерных снимков. У вас есть какие-нибудь любимцы, мисс Делейни? Я их не вижу.

— У меня нет любимцев.

— Читатели очень любят видеть, как их кумиры ласкают своих любимцев. Мы можем сказать, что ваши любимцы сейчас за городом.

Да, все мои любимцы за городом, и их ласкает женщина с рыжими волосами. Если угодно — женщина с рыжими волосами, от которой пахнет.

— Очень вам благодарен, мисс Делейни. Вы были чрезвычайно терпеливы. За квартиру не беспокойтесь. Мы все уберем.

— Не забудьте прислать мне пробные отпечатки.

— Разумеется, мисс Делейни. Разумеется.

С улыбками и учтивыми жестами они раскланялись с мисс Делейни на пороге ее квартиры и наблюдали из окна, как она садится в такси на три минуты позднее начала назначенного в «Риц» завтрака. Такси довезло мисс Делейни до ее гаража во дворе многоквартирного дома. Так и не позавтракав, мисс Делейни отправилась за город навестить Кэролайн. До школы был час езды к югу от Лондона.

Слишком оживленное движение, слишком много трамвайных линий… А я толком не решила, что сказать, когда приеду, ведь неожиданно для себя самой я вдруг осознала, что по-настоящему не знаю Кэролайн. Сказать ей: «Дорогая», вручить подарки — вот и все мое знакомство с собственной дочерью. Чем я занималась в ее возрасте? Разыгрывала из себя кого-то другого. Гримасничала перед зеркалом. Поддразнивала Найэла… Почему эта тощая женщина смотрит на меня с таким удивлением?

— Ах! Миссис Уиндэм? Мы вас не ждали.

— Да. Я случайно проезжала мимо. Я могу видеть Кэролайн?

— Она сейчас играет в нетбол… Однако… Жан, дорогой, сбегай, пожалуйста, на Вторую площадку и скажи Кэролайн Уиндэм, что к ней приехала мама.

— Хорошо, мисс Оливер.

У мальчика округлились глаза, и он вприпрыжку убежал.

— Родители обычно приезжают по субботам и воскресеньям, а в других случаях всегда предупреждают о своем приезде. Вот новые фотографии. Не хотите посмотреть? Сделаны в день Учредителей. Жаль, что вы не смогли приехать. Кэролайн была очень разочарована. Да, она мне говорила. Утренний спектакль. Такие вещи часто мешают личной жизни, не правда ли? Мне всегда казалось, что вам приходится разрываться между домом и театром. Да, весь персонал школы. Позвольте взглянуть, Кэролайн сидит впереди, скрестив ноги. Младшие у нас всегда сидят.

Ряды и ряды девочек как две капли воды похожих друг на друга, и без помощи мисс Оливер Мария никогда бы не нашла среди них Кэролайн. Это мой ребенок?

— Да, кажется, она вполне счастлива. Видите ли, она в третьем «А». Там собралась веселая маленькая компания. Не хотите пройтись до игровой площадки и встретить Кэролайн там?

По правде говоря, я бы хотела сесть в машину и вернуться в Лондон. Я не спала всю ночь и не завтракала. Одному Богу известно, зачем я здесь.

— Благодарю вас, мисс Оливер, с удовольствием. Замечательный день. Как чудесно хоть на полчаса оказаться за городом.

Я должна играть свою роль и улыбаться. Должна оставить за собой ауру очарования; чего же и ждут от меня, как не этого. А день вовсе не такой уж и замечательный. Холодно. И туфли на мне неподходящие. Они будут застревать в идиотском гравии, которым усыпаны дорожки. Что это за разгоряченная, запыхавшаяся девочка в голубой юбке бежит к нам? Да это Кэролайн.

— Привет, мамочка.

— Привет, дорогая.

— Папа с тобой?

— Нет. Я приехала одна.

— Ах.

А что мне теперь делать? Куда пойти? Куда-нибудь по этой дорожке?

— Боюсь, я приехала в неудачный день.

— Ну, откровенно говоря, на неделе все дни неудачные. Видишь ли, мы готовимся к соревнованиям между разными классами, которые будут в конце семестра. Мы играем на очки. И наш третий «А» имеет такие же шансы выиграть кубок, как шестой класс. Потому что, хоть они, конечно, победят нас в самой игре, в финале могут проиграть нам по очкам.

— Да, понимаю.

Да ничего я не понимаю. Для меня это китайская грамота. Полная бессмыслица.

— У тебя все в порядке, дорогая? Ты хорошо играешь?

— Ей-богу, нет. Просто ужасно. Хочешь посмотреть?

— Не очень. Дело в том…

— Тогда, может быть, мы посмотрим художественную выставку в Боттичелли?

— Что посмотрим?

— Художественную выставку. А Боттичелли мы называем мастерскую шестого класса. Некоторые ребята сделали очень хорошие рисунки.

— Дорогая, я бы хотела просто куда-нибудь пойти.

— Ах да, конечно. Я отведу тебя наверх.

Расписания на стенах. Странные девочки, пробегающие мимо. Чисто вымытые лестницы, потертый линолеум. Почему не использовать хранящиеся на складе запасы и не покончить с этим? Краны гудят и пропускают воду. Бачки текут. Надо кому-нибудь сказать об этом. Заведующей хозяйственной частью.

— Это твоя кровать? Кажется, она очень жесткая.

— Нормально.

Семь одинаковых кроватей в ряд, с жесткими, твердыми подушками.

— Как папа?

— Хорошо.

Вот он, подходящий момент. Я сажусь на кровать как ни в чем не бывало, пудрю нос. Во мне нет ни капли горечи.

— Дело в том, дорогая, я затем и приехала, чтобы рассказать тебе — видимо, ты услышишь об этом от самого папы, — он хочет со мной развестись.

— Ах.

Не знаю, чего я ожидала от нее. Возможно, думала, что она испугается, заплачет или обнимет меня — этого мне хотелось бы больше всего — и это будет началом чего-то нового, доселе неведомого.

— Нет. Мы не поссорились, ничего такого между нами не было. Просто он должен жить в деревне, а я в Лондоне. А это не очень удобно ни ему, ни мне. Гораздо лучше, если мы будем жить отдельно.

— Значит, почти ничего не изменится?

— Нет, конечно, нет. За исключением того, что я больше не буду приезжать в Фартингз.

— Но ты и так там не часто бывала.

— Да.

— Мы будем приезжать к тебе в Лондон?

— Конечно. Когда захотите.

— Хотя в твоей квартире не так много места, правда? Мне бы больше хотелось жить у тети Селии.

— Вот как?

Но отчего эта боль? Отчего эта внезапная пустота?

— У девочки, которая спит на этой кровати, родители тоже развелись. И ее мама снова вышла замуж. У нее отчим.

— Видишь ли, по-моему, у тебя тоже, возможно, будет мачеха. Я думаю, папа может снова жениться.

— Наверное, на Морковке.

— На ком?

— Мы всегда звали ее Морковкой. Знаешь, она учила нас ездить верхом. Прошлым летом. Они с папой большие друзья. Я не против Морковки. Она очень веселая. Ты тоже за кого-нибудь выйдешь замуж?

— Нет… Нет, я не хочу ни за кого выходить замуж.

— А как тот мужчина в твоей пьесе? Он очень милый.

— Он женат. Кроме того, я не хочу.

— Когда папа женится на Морковке?

— Не знаю. Это не обсуждалось. Мы еще не развелись.

— Нет. Конечно, нет. Можно мне рассказать об этом здесь?

— Нет, разумеется, нет. Это… это очень личное дело.

Мне бы следовало почувствовать облегчение, видя реакцию Кэролайн, но это не так. Я потрясена. Я растеряна. Я не понимаю… Если бы Папа развелся с Мамой, это был бы конец света. А ведь Мама мне не родная мать. Папа и Мама…

— Мама, ты останешься на чай?

— Нет, не думаю. К шести мне надо быть в театре.

— Я напишу тете Селии и спрошу, нельзя ли мне приехать к ней на каникулы.

— Да, дорогая, конечно.

Вниз по намытой лестнице, через увешанный расписаниями холл, в парадную дверь к ожидающей ее машине.

— До свидания, дорогая. Мне жаль, что из-за меня ты пропустила игру.

— Все в порядке, мама. Я сейчас побегу. Осталось еще полчаса.

Кэролайн помахала рукой и, прежде чем Мария успела тронуть машину, скрылась из вида за ближайшим кирпичным зданием.

Вот оно, одно из тех страшных мгновений, когда мне хочется плакать. А я не часто плачу, я не из слезливых. Селия всегда плакала, когда была маленькой. Но сейчас слезы принесли бы мне облегчение. Сейчас мне ничего на свете не хотелось бы так, как расплакаться. Передать кому-нибудь руль, откинуться на спинку и расплакаться. Но я не позволю себе. Что станет тогда с моим лицом, глазами? К шести надо быть в театре. Итак, вместо того чтобы плакать, я буду петь. Очень громко и фальшиво. Для того и писал свои песни Найэл, чтобы, встретив свой Ватерлоо, я могла бы петь.