— Заставьте ее пить медленно, — уходя, предупредила Марию нянька. — Ей надо постараться. Она не должна делать большие глотки.

Хорошо ей говорить. Но как заставить грудного младенца есть медленно? «Кау энд Гейт» через резиновый наконечник фонтаном бил в рот Кэролайн, но стоило Марии на секунду отобрать у нее рожок, как она начинала кричать и драться, точно разъяренный мужчина в приступе белой горячки. Кормление, которое должно было продолжаться двадцать минут, заняло всего пять. Кэролайн лежала на спине у Марии на коленях: живот раздут от переедания, челюсть отвисла, глаза закрыты. Она напомнила Марии бездомную старуху, которая после полуночи обычно спала в аллее около театра. Мария снесла ее вниз и снова уложила. Потом надела пальто и уличные туфли.

— Я схожу погулять с Кэролайн, — крикнула она в сторону кухни.

Ее никто не услышал. Горничные и кухарка разговаривали и смеялись под аккомпанемент включенного граммофона, который Чарльз подарил им на Рождество. Они ополаскивали чайные чашки, и до нее им не было никакого дела. Они, видите ли, развлекаются, тогда как она должна везти ребенка на прогулку.

Воздух был холодным и пронзительно свежим. Коляска Кэролайн, белая с черным верхом, была гораздо красивее колясок, попадавшихся навстречу. Мария уверенным шагом шла по направлению к Ричмонд-Парку и немного досадовала, что поблизости нет никого, заслуживающего внимания… Какого-нибудь знакомого или фотографа. Если бы хоть кто-нибудь знал, что она здесь, да еще с детской коляской. А так… пустая трата времени. Едва она успела перейти дорогу и войти в парк, как Кэролайн опять принялась плакать. Повторился утренний ритуал похлопывания по спине. Безрезультатно. Мария закатила коляску за дерево и принялась за кошмарную процедуру — смену пеленок. Кэролайн кричала пуще прежнего. Мария плотно укутала ее пледом и очень быстро пошла по дорожке, раскачивая коляску сверху вниз. Из-под пледа доносились приглушенные крики. День стоял ясный, и народа в Ричмонд-Парке собралось больше, чем обычно. Везде были люди. И все они слышали крики Кэролайн. Когда Мария почти бегом проходила мимо них, толкая перед собой коляску, они оборачивались, чтобы посмотреть на нее, останавливались, чтобы послушать. Всех привлекали крики младенца, летящие из коляски.

Девушки, занимавшиеся дрессировкой собак, сочувственно улыбались Марии; юноши на велосипедах пролетали мимо и громко смеялись.

— Успокойся, — в отчаянии шептала Мария сквозь зубы, — пожалуйста, успокойся.

В панике она развернула коляску, почти выбежала из парка и, дойдя до угла, остановилась у телефонной будки.

Она набрала номер театра, где репетировал Найэл, и после недолгого ожидания привратник, дежуривший у служебного входа, разыскал его.

— В чем дело? — спросил Найэл.

— Кэролайн, — сказала Мария. — Противная нянька оставила ее на меня, Чарльза нет дома, а она кричит не переставая. Я не знаю, что делать. Я говорю из телефонной будки.

— Я приду и заберу тебя, — тут же предложил Найэл. — Я возьму свою машину. Мы куда-нибудь поедем. Шум машины заставит ее замолчать.

— У тебя репетиция?

— Да. Но это не имеет значения. Скажи, где ты. Опиши телефонную будку. Если я сейчас выйду, то приеду минут через двадцать пять.

— Нет, доезжай до конца дороги, — сказала Мария. — И жди меня там. Мне надо оставить коляску в саду. И захватить еще один рожок. Может быть, рожок, который я дала ей после завтрака, был не той температуры.

— Возьми все, какие найдешь, — сказал Найэл.

Мария вышла из телефонной будки. Полисмен, стоявший на углу улицы, внимательно наблюдал за ней. Кэролайн ни на секунду не умолкала. Мария развернулась и покатила коляску в другую сторону. Ни в чем нельзя быть уверенной. Кто знает, возможно, закон запрещает позволять ребенку плакать.

Мария вернулась к дому и спрятала коляску в саду, за кустами рядом с гаражом. Она поднялась к себе и тут же спустилась с двумя рожками и кипой пеленок в руках. Она чувствовала себя взломщиком в собственном доме. К счастью, по дороге ей никто не встретился. Слуги все еще были внизу. Как только Мария вынула Кэролайн из коляски, малышка перестала плакать.

Нагруженная пледами, рожками и пеленками Мария пряталась в гараже, пока с дороги до нее не донесся шум приближающейся машины и резкий визг тормозов. Это, конечно, Найэл. Мария с полными руками поклажи вышла из гаража и направилась к машине.

Найэл являл собой довольно странное зрелище. На нем были старые выходные брюки и свитер с короткими рукавами и потравленным молью воротником.

— Я приехал в чем был, — сказал он. — Оставил их продолжать репетицию, сказав, что кое-кого надо отвезти в больницу.

— Но это неправда, — сказала Мария, забираясь вместе с Кэролайн в машину.

— Можно сделать так, что будет правдой, — сказал Найэл. — Мы можем отвезти в больницу Кэролайн и оставить на день в детском отделении.

— Ах нет, — встревожилась Мария. — Чарльз может узнать. Ни в коем случае. Подумай обо мне. Какой позор.

— Так что же делать?

— Не знаю. Просто поедем куда-нибудь.

Найэл нажал на стартер, и машина рванула с места. Это был старенький «моррис», который когда-то принадлежал Фриде. Найэл вел машину из рук вон плохо; она двигалась резкими рывками, то слишком быстро, бросаясь из стороны в сторону, то медленно ползла посреди дороги. Найэл не понимал сигналов полисмена.

— Этот человек… — сказал он. — Почему он делает мне какие-то знаки? Что он имеет в виду?

— Думаю, тебе следует извиниться, — сказала Мария. — По-моему, ты едешь по встречной полосе.

Машина то врезалась в гущу движущегося транспорта, то выныривала из нее. Прохожие кричали ей вслед. Кэролайн, которая мгновенно замолкла, как только мерное движение коляски сменилось новым, прерывистым и нервным, снова заплакала.

— Ты ее любишь? — спросил Найэл.

— Не очень. Но полюблю позже, когда она начнет говорить.

— Она похожа на лорда Уиндэма, — сказал Найэл. — На каждый день рождения я буду дарить ей часы, как другие крестные отцы дарят жемчужины.

Кэролайн продолжала кричать, и Найэл сбросил скорость.

— Дело в темпе, — сказал он. — Ей не нравится темп. Вот что я тебе скажу: надо спросить совета.

— У кого?

— У какой-нибудь милой, скромной женщины. Поблизости должна оказаться хоть одна милая, скромная женщина, у которой куча детей и которая сумеет дать дельный совет, — сказал Найэл.

Он внимательно посмотрел направо, налево, затем, вынуждаемый потоком попутных машин прибавить скорость, свернул на забитую транспортом улицу. По обеим сторонам тянулись бесконечные магазины, на тротуарах бурлили толпы народа.

— Вон та женщина с корзинкой, — сказал Найэл. — У нее приветливое лицо. Что, если спросить ее?

Он остановил машину, протянул руку перед Марией и, опустив окно, окликнул проходящую мимо женщину.

— Извините, — сказал он, — не могли бы вы подойти на минуту?

Женщина обернулась, на ее лице было написано явное удивление, и вблизи оно казалось не столь приветливым, как на расстоянии. Один глаз у нее слегка косил.

— Эта дама не знает, что делать с ребенком, — сказал Найэл. — Он не перестает плакать. Не будете ли вы любезны и не поможете нам?

Женщина внимательно посмотрела на Найэла, затем перевела взгляд на Марию и заливавшуюся во все горло Кэролайн.

— Прошу прощения? — сказала она.

— Младенец все плачет и плачет, — объяснил Найэл. — Никак не может остановиться. И мы не знаем, что нам делать.

Женщина густо покраснела. Она решила, что это какая-то нелепая шутка.

— Я бы не советовала вам дурачить людей подобным образом. Здесь недалеко стоит полисмен. Хотите, чтобы я его позвала?

— Нет, — сказал Найэл. — Конечно, нет. Мы просто подумали…

— Бесполезно, — прошептала Мария. — Поезжай дальше… поезжай.

Она высокомерно кивнула женщине, которая отвернулась, издавая возмущенные восклицания.

Найэл дал газ, и машина рывком устремилась вперед.

— Что за мерзкая баба, — сказал он. — Во Франции такое не могло бы случиться. Во Франции нам предложили бы целый день посидеть с ребенком.

— Мы не во Франции, — сказала Мария. — Мы в Англии. Такое отношение типично для этой страны. Вся эта шумиха по предупреждению жестокого обращения с детьми и вместе с тем не найти никого, кто помог бы нам успокоить Кэролайн.

— Поедем на Милл-Хилл, — сказал Найэл, — и оставим ее у Труды.

— Труда рассердится, — возразила Мария. — И скажет Селии, Селия — Папе, а там не успеешь оглянуться, как об этом узнает весь «Гаррик». Ах, Найэл…

Она прильнула к его плечу, он обнял ее левой рукой и поцеловал в голову: машину тем временем бросало из стороны в сторону.

— Мы могли бы бесконечно ехать на запад, — сказал Найэл. — Сейчас мы движемся в сторону Уэльса. Возможно, тамошние женщины умеют ухаживать за детьми. Что, если нам отправиться в Уэльс?

— Я знаю, почему матери оставляют своих младенцев в магазинах, с тем чтобы их кто-нибудь усыновил, — сказала Мария. — Они не в силах вынести нагрузку.

— Не оставить ли нам Кэролайн в магазине? — спросил Найэл. — Не думаю, чтобы Чарльз стал особенно возражать. Разве что из гордости. Дело в том, что ни один человек, если он в здравом уме, не будет в восторге от Кэролайн в этом возрасте. Возможно, через несколько лет, когда она совершит свой первый выезд в свет.

— Чего бы я не дала, чтобы это уже случилось, — сказала Мария.

— Пышные перья и прочее, — сказал Найэл. — Никогда не понимал, что это дает. Несколько часов кряду проторчать на Мэле.

— Зато какое пышное зрелище, — сказала Мария. — По-моему, это прекрасно. Почти так же, как быть королевской любовницей.

— Не вижу ни малейшего сходства, — сказал Найэл. — Подъехать к дворцу в наемном «роллс-ройсе», как ты в прошлом году, да еще с леди Уиндэм, которая как приклеенная ни на шаг не отстает от тебя…