Этим днем в Риверхеде на улице Эджерли двое молодых мужчин притаились под лестницей в цокольном этаже Ведомства досрочного освобождения заключенных и шепотом толковали на своем родном языке о первоапрельском Дне Дураков. В Колумбии первоапрельский День Дураков называется el dia de enganabobos, а одураченных в этот день дразнят un inocente. Сегодня двое молодых мужчин вознамерились одурачить служащего ВДОЗ, которого звали Аллен Мэгир. Каким образом? Убив его.

В нашем городе убить кого-нибудь — пара пустяков. В первом квартале этого года, например, было совершенно 546 убийств. Это может показаться чудовищным по сравнению с 50 одеялами, украденными из приюта на Храмовой улице за три месяца прошлого года, но на день приходится всего лишь шесть убийств. Это мало, если вспомнить, сколько людей разгуливают по городу с оружием в карманах. В нашем городе огнестрельным оружием совершается 61 процент всех убийств, но разве это может служить основанием для конфискации у населения оружия, а? Восемь процентов убитых были отправлены на тот свет кулаками и ногами, но кому же придет в голову предложить поотрубать людям руки и ноги? Разумеется, никому.

Двое мужчин, вознамерившихся убить Аллена Мэгира, вовсе не собирались пускать для этого в ход кулаки или ноги.

Оба были вооружены 9-мм полуавтоматическими пистолетами «интратек», способными создать огневой шквал, выпуская пять-шесть пуль в секунду. Итак, пистолеты «интратек» стали орудием первоапрельской шутки. Этих двух колумбийцев нанял риверхедский сбытчик наркотиков Флавио Гарсия по кличке Жирный, брошенный два месяца назад в тюрьму за нарушение запрета не носить огнестрельное оружие, а именно «интратек» девятого калибра. А обвинил в этом Гарсию после его ареста не кто иной, как Мэгир. И вот теперь Жирный, томившийся в уютной маленькой камере исправительной тюрьмы Кастельвью, приказал колумбийцам «серьезно наказать» служащего ВДОЗ. По разумению колумбийцев, это значило убить.

Никто не говорил им, что убийство следует совершить в первоапрельский День Дураков, и тем более никто не советовал им использовать для этой цели пистолеты «интратек».

Они сами решили, что коль скоро «интратек» был причиной заключения Гарсии, он должен стать орудием мщения. На убийстве служащего ВДОЗ они строили далеко идущие планы. Правда, в этих планах далеко не последнюю роль играло обещание Гарсии хорошо продвинуть обоих в случае успеха предприятия. В данный момент они были шестерками в колоде сбытчиков кокаина и торговали им на углах. Шестерка в иерархии сбытчиков зелья чуть выше шестерки в иерархии пачкунов. Мануэль и Марко очень надеялись изменить свое общественное положение в течение ближайших двадцати минут.

На деле им потребовалось всего лишь пятнадцать минут.

Ровно в семь минут третьего Аллен Мэгир, возвращаясь с обеденного перерыва, поднимался по ступенькам лестницы.

Последнее, что он увидел в своей жизни, были двое молодых мужчин, выскочивших с пистолетами в руках из-под лестницы. Он повернулся, чтобы убежать, но было поздно. Один из них завопил: «Inocente! Inocente!», и оба открыли огонь.

Изрешеченный двадцатью пулями, Мэгир упал замертво. А они, хихикая, переступили через истекающее кровью тело и выбежали из здания под проливной дождь.

* * *

В тот же день, в половине третьего, какой-то мужчина подошел к столу дежурного по 87-му участку и сказал, что желал бы побеседовать с детективами, расследующими дело Уилкинса. Сержант Мерчисон спросил его имя, позвонил наверх и сообщил Клингу, кто к нему пришел. Потом он предложил мужчине подняться по лестнице на второй этаж и пройти в комнату детективов, руководствуясь указателями.

Мужчина представился Дэйвидом Уилкинсом.

— Питер был моим братом, — сказал он.

Не больше 35 лет, определил на глаз Клинг. Кареглазый, рыжеволосый и рыжеусый. Стройный и хорошо сложенный.

Клинг подумал, что он, видно, регулярно тренируется. Какой же у него отличный загар! Уж не вернулся ли он только что из отпуска? Оттуда, где светит жаркое солнце?

— Вот почему я пришел к вам, — начал Уилкинс. — Сегодня утром я ходил в суд, ведающий делами о наследстве и опеке, узнать, есть ли у них завещание моего брата. Там мне сказали, что ничего подобного у них не зарегистрировано.

— Ну и что? — произнес Клинг.

— А мне кажется, что завещание есть.

— Вот как?

— Так почему же оно не зарегистрировано?

— Видите ли, прохождение документов в суде иногда занимает много времени. Порой два-три месяца. Еще слишком рано...

— Я думаю, что он упомянул меня в завещании, — талдычил Уилкинс. — И мне кажется, что именно поэтому оно до сих пор не зарегистрировано.

— У вас есть основания считать, что вы упомянуты в завещании?

— Брат кое-что говорил об этом. Намеками. Мы с ним были очень дружны.

Клингу захотелось спросить у него, знал ли он, что его брат был пачкуном-интеллигентом? У него никак не шли из головы 22 банки с красками, найденные в шкафу. Когда Дебра увидела их, она удивилась не меньше полицейских. И думать нечего, ее муж припас краску для своих ночных похождений.

— По-моему, Дебра знает, что я упомянут в завещании, и пытается скрыть его от меня, — продолжал Уилкинс.

— А вы спрашивали ее, упомянуты ли вы в завещании?

— Мы с ней не разговариваем.

— О!

Клингу сразу стало интересно. Ничто так не привлекает сыщиков, как семейные конфликты. В этой мутной воде они вылавливают мотивы преступлений. Незарегистрированное завещание? Утаенное завещание? Какие-то таинственные манипуляции с документами. А в полицейской работе не должно быть никаких тайн. Есть только преступления и их мотивы.

— Не разговариваем с самой свадьбы, — сообщил Уилкинс. — Вот уже три года. Она плеснула шампанским мне в лицо.

— Почему она это сделала, мистер Уилкинс?

Семейный конфликт. И Клинг, напустив на себя равнодушный вид, с интересом слушал.

— Я назвал ее шлюхой.

Клинг навострил уши. Это дело уже нешуточное.

— Почему вы это сделали, мистер Уилкинс?

— Потому что она такая и есть, — пожав плечами, ответил тот.

— Вы же сказали это не всерьез? — допытывался Клинг.

— Нет, но вы знаете, что я имею в виду.

— Нет, не знаю. Так что же вы имеете в виду?

— Она вешается на шею всем мужчинам, — ответил Уилкинс.

Хорошо, что ты не сказал ей это в лицо, подумал Клинг. Она бы разбила о твою голову бутылку шампанского.

— Вы никогда не говорили об этом брату? — спросил сыщик.

— Нет, конечно, — сказал Уилкинс. — Какую он постель постлал себе, на такой и спал. Я так думал.

Теперь он мертв, подумал Клинг.

— И вы считаете, что она утаила от вас завещание. Так?

— Я уверен, что она утаила его. И хочу, чтобы вы пошли к ней с ордером на обыск...

— Я не могу этого сделать, мистер Уилкинс.

— Почему?

— Сомневаюсь, что судья выдаст мне его. Нечего и думать идти туда искать завещание. Потому что здесь нет состава преступления.

— Она присваивает мои деньги — вот преступление.

— Мы не знаем, если ли завещание. Понимаете? А если оно и есть, неизвестно, упомянуты ли вы в нем. Если оно есть, то откуда вам известно, что она хранит его в своем доме? Вы видели когда-нибудь это завещание?

— Нет, но...

— Так как же я могу просить у судьи ордер на обыск, если неизвестно, существует ли завещание? Да судья выгонит меня в шею.

— Так, значит, она выйдет сухой из воды, да? Утаив от меня завещание?

— Ну... вы можете сделать вот что... Я не адвокат и не хочу давать вам никаких советов. Но если бы вы пошли к адвокату...

— Адвокаты! — фыркнул Уилкинс.

— ...я уверен, что он смог бы написать письмо вашей невестке...

— Этой суке!

— ...и спросить у нее, существует ли завещание. Если оно существует, спросить у нее, когда она собирается подавать заявление в суд, чтобы его там проверили и утвердили. Если же она не ответит по истечении установленного срока, он может изъять его.

— Как изъять его?

— Ходатайствуя в суде в вашу пользу. Я так думаю.

— Так, значит, по-вашему, я должен выложить свои собственные деньги, чтобы получить неизвестно какую сумму, которую оставил мне брат.

Если он тебе вообще что-нибудь оставил, подумал Клинг и произнес:

— Я думаю, это дело не входит в компетенцию полиции.

Но, может быть, он ошибался.

Старый Город.

Разбитый океанскими волнами мол все еще стоит там, где много столетий назад его соорудили голландцы. На нем красуются огромные пушки, и хотя их стволы уже давно залиты цементом, кажется, что они и сейчас оберегают побережье Атлантики от вторжения. Если посмотреть со стороны мола на оконечность острова, то можно увидеть пенящиеся воды Дикса и Харба. А там, где обе реки сливаются, бурлят встречные потоки. Ревет ветер, завывает на узких улицах, по которым когда-то ездили конные повозки, а теперь не могут разминуться две машины. В давние времена эти улицы были застроены двухэтажными деревянными тавернами, лишь немногие из них дожили до наших дней. Теперь там взметнулись в небо железобетонные здания, кишащие адвокатами и финансистами. В одном из этих зданий и расположилась фирма «Осборн, Уилкинс, Промонтори и Кольберт».

— Мне нравится открывающийся отсюда вид, — проговорил Паркер. — Эта часть города.

Они шли по коридору к огромному, во всю стену, окну, из которого были видны окутанные мглой небоскребы. Время приближалось к пяти часам. Они не позвонили заранее, и Клинг теперь гадал, примут их или нет. Паркер сказал ему, что очень любит являться к людям неожиданно, чтобы застать их врасплох. Паркер считал себя мастером на всякого рода сюрпризы. Может быть, он и был им на самом деле.

Сегодняшним сюрпризом было появление его на работе небритым. По мнению Клинга, вряд ли было разумно приходить в известную адвокатскую контору без предупреждения и к тому же небритым.