— Это, конечно, личностная проблема, — продолжал Роджер. — Наш старый друг Закон не обращает на это ни малейшего внимания (неосознанно, конечно, хотя именно личностный фактор в конце концов привел Седдона к подножию виселицы). Личность играет дьявольски важную роль в любом случае, где совершается намеренное убийство. Да, каждый человек может убить под влиянием аффекта или в силу провоцирующих обстоятельств. Но есть лишь горстка людей, которые могут сознательно планировать уничтожение другого только потому, что им нежелательно его существование. Разумеется, это требует известного хладнокровия. Французы, как правило, придают значение личностному фактору, по ведь их судебное законодательство основано на криминологической науке, в то время как наше — на прецеденте.

— А я думал, что французская судебная система чрезвычайно жестока! Разве они не считают человека виновным до тех пор, пока не будет доказано, что он не виноват? Мы же исходим из противоположного тезиса: человек не виноват, пока не доказана его вина.

— А разве не так же поступает и сыщик, разгадывая тайну убийства? Я не защищаю всю систему французского судопроизводства. Ни в коем случае. Она действительно гораздо суровее, чем наша, она более жесткая, но у нее есть немало преимуществ по сравнению с нашей. Французам важно лишь одно докопаться до истины, но им безразлично, какими способами эту истину добывать. Мы же больше озабочены защитой интересов каждого человека, связанного с расследуемым делом; от самого подсудимого До его адвокатов и кошки судейского пристава. Французы предъявляют обвиняемому труп жертвы и наблюдают, словно в увеличительное стекло, за реакцией обвиняемого. Мы же тратим два часа только на споры о том, можно ли представленное свидетельство вины, которое судейским хорошо известно, расценивать как таковое с формальной точки зрения или нет. Французы относятся к разбираемому делу как бизнесу, мы разыгрываем в суде партию, с которой жизнь подсудимого — приз для той стороны, что оказалась находчивей и умнее.

— Все это одно красноречие и ничего больше, — пробормотал Алек. — Однако продолжай. Все равно чертовски интересно.

— Благодарствую. И — продолжу. Ты сказал, что французы относятся к подсудимому как к преступнику, пока не доказано, что он не преступник, а наше отношение к подсудимому прямо противоположно. И уже давно все твердят, словно попугаи, о разнице между двумя системами судопроизводства. Смысла в этих спорах столько же, сколько в попугайской болтовне. Если бы я хотел поразить твое воображение, то стал бы с тем же успехом утверждать, что не французы относятся к подсудимому как к преступнику, а наоборот, мы, и был бы так же прав, как в том случае, если бы утверждал обратное. Истина лежит посередине. Французы не всегда и не сразу относятся к подсудимому как к преступнику, а мы определенно не всегда считаем его невиновным, пока не доказано, что он преступник. Я могу привести тебе массу доказательств, если ты сомневаешься, что я прав, но ограничусь только двумя. Вина Седдона в отравлении мисс Бэрроу никогда не была доказана. Еще менее можно считать доказанным, что миссис Томсон подстроила убийство своего мужа. И тем не менее обоих повесили. Почему? Потому что они не могли доказать свою невиновность. Заметь, я вовсе не утверждаю, что оба эти приговора были несправедливы, это совсем другой вопрос. Я хочу лишь сказать, что если бы наше законодательство действовало так, как, по нашему мнению, оно должно действовать, — ни ту, ни другого не осудили бы на повешение. А то, что их осудили, свидетельствует о том, что осуществление закона опровергает общепринятую болтовню о благодетельности сомнения, которое якобы лежит в основе нашего судопроизводства. Конечно, это односторонний подход к проблеме. Если рассматривать вопрос с двух сторон, то можно привести множество примеров того, как обвиняемому повезло, так как в цепи обвинений какое-то из них, и очень важное, не было доказано. Но дело не в этом. Дело в том, что не должно быть такого положения, когда отсутствует хотя бы одно доказательство вины.

— Возражение принято, — торжественно возгласил Александр, — но как насчет доказательств необходимости ночного сна?

Роджер рассмеялся:

— Ты совершенно прав, Александр. Боюсь, я опять сел на своего конька. В следующий раз ущипни меня легонько, а то я его заезжу.

— Обязательно, — пообещал Алек, и они встали.

— Значит, спать. Ну что же, dormez bien, Alexandra[5], завтра у нас напряженный день — надеюсь на это!

Глава 8

Тройственный союз

На следующее утро Шейла Пьюрфой приехала за ними в гостиницу "Человек из Кента" в двухместном автомобильчике. Роджер и Алек с трудом втиснулись в него со своими вещами, причем Алек прямо-таки выпирал с заднего сиденья, словно Гулливер. Шейла благополучно доставила их домой. Миссис Пьюрфой приветствовала гостей на пороге дома и отвела в предназначенные им комнаты.

— А теперь оставляю вас до ленча наедине с вашими заботами, — улыбнулась она. — Хозяйки дома, как вам известно, народ занятой. Пожалуйста, делайте что хотите, а Шейлу я оставляю для присмотра за вами.

— Ты хочешь, чтобы мы за ней присматривали, — усмехнулся Алек. — Это больше похоже на правду. Ладно, Молли, мы возложим на себя твои обязанности.

Вскоре Роджер появился в комнате Алека.

— Ты готов? — выпалил он. — Тогда спускаемся вниз, я хочу пощекотать молодую леди прямо сейчас. Представилась отличная возможность, и чем раньше мы примемся за дело, тем лучше.

— Замечательно! Пойдем, и я подержу ее, чтобы тебе удобнее было щекотать, — вызвался Алек.

Шейла ждала их в гостиной.

— Приве-ет, распаковали свои пожитки? — заботливо осведомилась она. По-видимому, мисс Пьюрфой и думать забыла о своей роли смертельно уставшей от жизни и ко всему равнодушной особы, которую она разыгрывала накануне вечером.

— Да, — поспешно ответил Роджер. — А теперь послушайте, Шейла, мне надо с вами перекинуться словечком.

Брови мисс Пьюрфой молниеносно взлетели на целый дюйм.

— Тогда валяйте, Роджер.

Грубоватая резкость этих слов произвела на него такое же впечатление, как шарик от пинг-понга, нечаянно попавший в спину. Более того, эта фамильярность Роджеру даже понравилась.

— Заметано, — одобрительно сказал Роджер. — Теперь мы достаточно хорошо познакомились. Дело вот в чем, Шейла. Мы с Алеком приехали в Уичфорд с определенной целью. Нам необходимо более тщательно вникнуть в дело Бентли, чем это возможно на расстоянии.

— Ого! — заметила мисс Пьюрфой. — Вы собираетесь роман написать об этом деле?

— Этой причиной я объясняю наш приезд всем посторонним. Но — нет. Я не собираюсь сочинять на эту тему роман, по крайней мере, в ближайшем будущем. Мы с Алеком приехали сюда потому, что, по-нашему, дело это гораздо глубже, чем представляется на поверхностный взгляд. Проще говоря, миссис Бентли может оказаться невиновной.

Мисс Пьюрфой присвистнула:

— Но каким образом, во имя всего святого, вы собираетесь это выяснить?

И Роджер стал объяснять.

По мере того как он перечислял сомнительные моменты в деле, рассказывал о подозрениях, возникших в связи с ними, а также излагал выводы, которые в результате можно было из всего этого сделать, на лице мисс Шейлы можно было наблюдать борьбу противоречивых эмоций. Когда же через довольно продолжительное время Роджер закончил свое повествование, она решительно посмотрела на него и сказала:

— Я приму участие.

— Вот поэтому я и решил вам обо всем рассказать.

— Это чертовски интересно! В том, что вы говорите, действительно что-то есть, и просто удивительно, как я сама ничего не заметила прежде, чем вы мне не указали на эти сомнительные моменты. Однако запомните, вы не должны больше ни с кем здесь, в доме, делиться своими сомнениями. Все уже давным-давно и навсегда всё решили.

— Знаю, и не только здесь, но и вообще по всей стране Но от этого все становится только интереснее, и, предположим, мы-таки окажемся правы?

— И выложим им все как есть, а они будут только глазами хлопать, возбужденно воскликнула мисс Пьюрфой. — Да, я — в деле! Интересно будет понаблюдать, как миссис Бентли выпутается из всего этого. Она стоит пятидесяти таких ничтожеств, как ее супруг. Я на ее стороне.

Но тут лицо Шейлы омрачилось:

— Госп'ди! Но каким же это образом вы сумеете справиться со всеми свидетельскими показаниями и обвинениями вроде пузырька микстуры и прочим?

— Но прежде чем пытаться это опровергнуть, надо во что бы то ни стало узнать, как миссис Бентли сама это объясняет. И надо узнать прежде, чем ее адвокат велит ей держать язык за зубами и никому ничего не объяснять. Вот в чем наша первоочередная задача. В то же самое время необходимо узнать, кто находился рядом с Бентли в те роковые полчаса до появления первых симптомов отравления.

— Хм! Все это не так просто делается. Однако вы можете рассчитывать на меня. Что вы сами собираетесь предпринять и в чем будет заключаться моя работа?

— Понимаете, я набросал вчерне весь план наших военных действий. Перво-наперво надо опросить всех, кто имеет отношение к делу. Получить, так сказать, свидетельские показания со стороны обвинения. И в личном плане мы можем начать с миссис Сондерсон, когда вы нас с нею познакомите. Если можете, устройте мне с ней свидание сегодня к вечеру.

— Вас ждет тот еще подарочек! Насколько я знаю эту женщину, она вас оседлает.

— Ну и хорошо. В таком случае я увижусь с ней в качестве писателя Роджера Шерингэма. А если она относится к числу тех, кто не слишком интересуется Роджером Шерингэмом-писателем, я, словно по волшебству, преображусь в Роджера Шерингэма, специального корреспондента "Дейли курьер". Таким образом, у нас на руках будет два козыря, чтобы вытянуть из миссис Сондерсон нужную информацию. И знаете, наверное, мне лучше встретиться с этой Сондерсон наедине, а пока я буду занят этим делом, я хочу, чтобы вы разузнали побольше о том, что собой представляет миссис Бентли — о ее характере, привычках, о разных случаях в ее жизни, о том, какое впечатление она производит на разных людей, словом, обо всем, что может дать нам более ясное представление об этой даме. И еще мне понадобится ее фотография.