Джон Диксон Карр - Отравление в шутку

Мы вдруг услышали, как кто-то спускается по лестнице, и разом замолчали. Сначала до нас донесся высокий протестующий голос женщины, затем низкий судьи. Росситер встал, бросил окурок сигареты в камин и подошел к окну. Когда судья вошел в библиотеку, он усиленно смотрел в окно.

Судья Куэйл выглядел старым и изможденным. Его слабые глаза щурились при газовом свете. Он сбросил с плеча руку Мери и сказал:

— Со мной полный порядок. Ты слышишь! Отпусти меня! Джентльмены, — обратился он к нам, заслоняясь рукой от света, показавшегося ему слишком ярким, — боюсь, я был не в лучшем виде некоторое время назад. Позвольте мне присесть.

Он стал шарить рукой стул. Продолговатое лицо выглядело изможденным, голова нервно подрагивала.

— Нервы… С нервами шутки плохи, — сказал судья. — Не всем доводилось видеть то, что видел я.

— Не надо об этом, папа! — воскликнула Мери, злобно посмотрев на меня.

— Я сорвался, — сказал судья отсутствующим голосом. Глядя в пространство, он пошевелил пальцами вытянутой руки, словно щупая воздух. — Я сорвался. Я полагаю, джентльмены, вам известно, что я был в подвале? — Красные глаза Куэйла уставились на меня.

Я кивнул.

— Да, сэр. Вам, наверное, нечего нам сказать по этому поводу?

— Самое странное, что я совершенно не помню, как я там оказался. Помню, как вышел отсюда, помню, как вошел в столовую, сел. Потом, — он поднес руку ко лбу, — я оказался на лестнице в подвал. Я подумал, что если поработаю руками, — он сжал и разжал кулаки, — то мне станет лучше. Поработаю пилой, рубанком…

Он вдруг стал приподниматься со стула. Мери схватила его за плечо.

— Не важно, — пробормотал он, садясь обратно. — Я вошел в подвал, щелкнул выключателем, но свет не зажегся. Мне даже не показалось это странным, джентльмены. Я отнесся к этому как к чему-то само собой разумеющемуся. Впереди я увидел огонек. То была свеча. Затем я обо что-то споткнулся и наклонился, чтобы…

— Это вы кричали? — поспешно спросил я.

Все еще наклонившись, он водил руками над полом, словно мыл их в луже. На лбу его набухли вены. Он поднял голову.

— А… Не знаю. Может быть, и я.

Мои прежние теории рухнули, как песчаные замки. Он и в мыслях не держал, что его могут в чем-то подозревать. Он ни разу не попытался заявить о своей невиновности, как обязательно сделал бы человек, которого увидели с окровавленными руками. Ему это просто не пришло в голову. Но тут я подумал: «А что, если все эти ужасы случились в те моменты, когда в его сознании возникали пустоты и он не отдавал отчета в своих действиях?» Я представил, как он тяжкой поступью идет по лестнице в подвал, как его худая фигура показывается в подвальной полутьме…

— Когда же вы отправились туда, судья? — спросил я. — Перед тем, как мы с мистером Росситером видели вас в холле?

— Наверное… Кажется, я пробыл там лишь мгновение.

— И вы никого там не видели?

— Боюсь, что я не помню. У меня нет никаких воспоминаний. Хотя у меня создалось впечатление, — сказал он, наморщив лоб, — что кто-то протиснулся мне навстречу, когда я спускался. Но я в этом не уверен.

— А ты знаешь, что произошло, Мери? — обратился я к его старшей дочери.

Она кивнула. Вид у нее был жалкий. И страх, и злость как ветром сдуло. Она застыла, положив руку на плечо отца.

— Ты слышала крик?

— Да, еще бы…

Передо мной стояла трудная задача. Судья Куэйл снова сел в кресло. Он сидел не шелохнувшись, и лишь по сопению можно было догадаться о его присутствии. Я подошел к нему и сказал:

— У меня для вас новости. Могли бы вы меня выслушать?

В его прищуренных глазах появилось вопросительное выражение, хотя в целом он особого интереса не проявил.

— Я в здравом рассудке и ясном сознании, мистер Марл, — ответил он, пытаясь быть резким. Но слова эти, похоже, резали его собственную душу.

— Вернулся ваш сын, Том. Спокойней!

Судья крепко вцепился в подлокотники. На несколько минут он окаменел, утратив дар речи.

— Значит, вы ничего не имеете против? — спросил я.

Медленно он перевел взгляд со стены на меня. В его глазах было страдание.

— Нет, — сказал он, — я даже рад.

Он снова закрыл глаза. Слова эти он произнес еле слышным шепотом. Но напряжение вдруг оставило его тело, морщины словно разгладились, он напоминал человека, который после ночи кошмаров и ужасов получил возможность отдохнуть. Не открывая глаз, он спросил:

— Я надеюсь, с ним все в порядке?

— Он побывал в больнице, но теперь ему лучше.

— Вот как? — Его пальцы снова крепко сжали подлокотники. — Да. Он писал нам об этом. Я был рад выслать ему необходимую сумму. Я без труда смог ее выделить…

«Небольшая и жалкая ложь, судья Куэйл. Деньги выслал Твиллс, потому как у вас их не было. Вы сделали вид, что не одобряете этого, чтобы не признаваться, что у вас нет ни гроша. А теперь вы мягко постукиваете пальцами по ручке кресла. Теперь-то я понял, почему вы так отреагировали на мой стук в дверь вчера вечером. С тех пор как Том ушел из дому, вы думали, что это вы его выгнали, а после того письма вы представляли, как ему худо одному, среди чужих людей, без денег, с подорванным здоровьем, как он думает, что вы его ненавидите. А для вас это было уж слишком, судья».

— Скоро он встанет на ноги, сэр, — сказал я. — У меня такое впечатление, что он хочет остаться.

Старик кивнул, словно во сне. Мы пребывали в молчании до тех пор, пока дверь не отворилась и в библиотеку не вошли Джоанна и Джинни.

Тогда судья вздрогнул, открыл глаза и стал озираться. Он по-прежнему сохранял бесстрастный вид, но, по-моему, не прочь был увидеть Тома. Джинни искрометно посмотрела на меня, словно желая спросить: «Ты ему все рассказал?» — и я кивнул. Бледное лицо Джоанны маячило у дверей.

— Мне надо поговорить с вами, Джоанна, — строго, подражая Сардженту, сказал я. — Вы меня слышите?

— Да. А что я сделала? Я ничего не сделала.

— Миссис Куэйл говорит, сегодня днем вы чистили серебро на заднем крыльце. Это так?

Джоанна выпятила нижнюю губу и ответила:

— Ну да, чистила. Я была тут весь день. Никуда не уходила.

— Вы выходили в передний холл?

— А? Ну да, один раз. Мне показалось, кто-то у переднего входа. Я вышла. Но просто уезжали двое мужчин. Один детектив и с ним другой. А в холле вы. Я и ушла.

— Вы кого-нибудь видели у двери в подвал?

— Ну да. Кто-то просунул голову. Вот так. — Она показала.

Я шагнул вперед, споткнувшись о ногу судьи. Все вокруг как-то сразу напряглись. В этой тишине мой вопрос прозвучал неестественно громко:

— Вы кого-то, значит, видели. Кого же?

— А!

— Кто это был?

— А! Вот кто! — сказала Джоанна и показала на Джинни.

Первым звуком, раздавшимся после этого признания, было раблезианское фырканье. Это Росситер выразил свое неудовольствие самым тихим образом. Он отошел от окна. Вид у него был самый удрученный.

— Я надеялся, что смогу в этом не участвовать, — сказал он. — Но нет, все зашло слишком далеко. Пожалуй, мне придется кое-что объяснить. — Наморщив лоб, он посмотрел на Джинни. — Ну так вот, юная идиотка! Я радовался, что ты не навлекла на себя подозрений. Неужели ты и впрямь совершила такую глупость, неужели ты подходила к этой лестнице?

Джинни пристально на меня посмотрела. Ее губы были плотно сжаты, а зеленые глаза смотрели не моргая.

— Подходила, — ясным голосом сказала она. — Джефф, это первое, что я утаила от тебя. И на этом споткнулась.

— Никто тебя ни в чем не обвиняет, — сказал я, сражаясь с неприятным ощущением где-то в желудке. — Что же именно ты сделала?

— Я не спускалась в подвал. Хочешь — верь, хочешь — не верь, но не спускалась. Я сказала, что пойду к Клариссе, и так и поступила. Я сказала, что она, возможно, отправилась в подвал за виски. Вот я и пошла по задней лестнице взглянуть. Но я дошла до начала лестницы и остановилась. Не знаю, но я не могла заставить себя спуститься. В подвале было так темно! Я стояла и боялась. — Джинни сделала неопределенный жест и продолжила: — Вот, собственно, и все. Тогда я поднялась по задней лестнице обратно к себе. Я там и остановилась, как я тебе уже говорила.

— Но почему же ты не сказала об этом раньше?

В глазах ее появилось лукавое выражение. Она кивнула на Росситера:

— Вот причина. Я решила, что раз я не увязла в этой самой грязи, то для нас все складывается хорошо. Наверное, это ужасно с моей стороны так говорить… Но мне все равно. Я рассказываю то, что думала, и ничего не приукрашиваю. Так вот, мне совсем не хотелось попасть под подозрение, раз до поры до времени все шло гладко. Это так неприятно, когда тебя подозревают в ужасных вещах. Ты меня понимаешь?

— Я успел понять, — мрачно заметил Росситер, — что виноватыми себя чувствуют, как правило, те, кто невиновен. Они считают, что остальные следят за ними… В общем, с твоей стороны это было очень неразумно, милая.

— Ты ничего не видела и не слышала — я имею в виду в холле?

— Кажется, слышала, — призналась Джинни.

— Что же?

— Какое-то хихиканье. Вот это-то меня и напугало. Этот смех… — Она уже с трудом сдерживала себя. Ее начала колотить дрожь, и вот-вот могла начаться истерика. — Получается, — поспешно сказала она, — что все это шутка. Страшная бессмысленная шутка.

Судья Куэйл застыл в кресле. Не открывая глаз, он поднял руку. Он стал похож на старого актера, которого слепят огни рампы, и заговорил, словно против собственной воли, двумя голосами:

— «Вы знаете содержанье? В нем нет ничего предосудительного?» — «Нет-нет. Все это в шутку. Отравленье в шутку. Ровно ничего предосудительного».[3]