Эд Макбейн - Опасно: Динозавры!

— Ну, и каковы тогда принципы? — спросил Мастерсон.

— Ну, мы должны изобразить время как… — Оуэн почесал затылок. — Нужно подумать, как бы получше все это вам объяснить. — Он думал несколько секунд, затем продолжил: — Ну, можно представить время как запись фонографа. Пластинка с бороздками в воске. Пластинка вращается. Вы ставите иголку на самую дальнюю от центра бороздку, и постепенно она прокладывает себе путь к центру. Картина понятна?

— Да, — с сомнением в голосе согласился Гардель.

— Хорошо. Поехали дальше. Представьте себе, что самая далекая от центра бороздка — прошлое, а самая близкая — настоящее. Когда мы проигрываем пластинку, то игла путешествует из прошлого в настоящее.

Оуэн снова взглянул на часы.

— Нужно поторопиться. Скоро мы отправляемся.

— Я все равно не понял, — отмахнулся Мастерсон.

— Все очень просто. Большинство из нас ошибочно считает, что прошлое давно исчезло. Но если мы сравниваем время с пластинкой, то можем увидеть, что прошлое так и осталось там, сосуществуя с настоящим. Например, когда мы проигрываем пластинку и первые такты песни прозвучали, а игла ушла дальше, но они вовсе не умерли и не исчезли. Они так и остались на пластинке. И все, что нам нужно сделать, — это переместить иголку в первую бороздку, и мы услышим начало песни снова и снова.

— Вы пытаетесь нам сказать, что прошлое существует прямо сейчас, как и настоящее? — поинтересовался Гардель.

— Верно. Все, что делает Времялаз, это перемещает иглу. Другими словами, он обманывает пластинку, перемещая иглу от центра в более далекие бороздки, которые и являются прошлым.

— Но как?

— Толкая ее по пластинке, — ответил Оуэн. — Когда играет фонограф, резкий толчок может заставить иголку скользнуть по пластинке. Здесь тот же принцип. Мы получим серию резких ударов, настолько быстрых, что даже не ощутим их. И каждый удар отбросит нас в прошлое, как игла, перескочившая по пластинке через несколько бороздок. И с каждым ударом мы окажемся все дальше и дальше в прошлом.

Оуэн снова посмотрел на часы.

— Начинаем через десять секунд. Боюсь, здесь я должен прерваться. — Лицо Оуэна стало серьезным, и он не спускал глаз с секундной стрелки часов на запястье.

— Девять секунд, — сказал он. — Стойте неподвижно.

Чак почувствовал, как что–то сжало его горло. До сих пор он сдерживал эмоции, но сейчас они были готовы выплеснуться наружу. Сейчас они полетят назад, в прошлое, к началу времен!

— Восемь секунд!

Его сердце забилось еще быстрее. Он прикусил нижнюю губу. Его взгляд упал на высокую траву, и он подумал о том, во что же она сейчас превратится…

— Шесть, пять…

— И кто управляет всем этим? — спросил Мастерсон.

— Диспетчерская, — ответил Чак и удивился, что еще может говорить.

— Три, два…

— С нами Бог, — тихонько прошептал Артур.

— Один…

Чак сперва решил, что это колотится сердце. Казалось, разом исчезли все звуки — пение кузнечиков, далекая пульсация воздуха от двигателей пролетающего самолета, гудок идущего вдалеке поезда — всего, всего мгновенно не стало. Затем так же резко звук вернулся, но не сразу, а короткими волнами, стихающими и нарастающими. И эти удары сопровождались слабыми вспышками света.

Чак стоял неподвижно, не смея шелохнуться, едва осмеливаясь дышать. Звуковые удары били ему в уши. Ничего вокруг отмеченного бревнами квадрата не стало видно, кроме мерцающего света. Чак понял, что это и были «толчки», о которых только что сказал им Оуэн. И каждый «толчок» уносил их все дальше в прошлое. Множество красок искрились вокруг–зеленых, красных, темно–си–них. Несколько раз Чаку казалось, что он различает в окружающем мерцании какие–то движущиеся фигуры. Цвета кружились вокруг и плясали: белый, черный, черный, оранжевый, все быстрее и быстрее по мере того, как они летели в прошлое.

Честно говоря, Чак был несколько разочарован. Он ожидал чего–то более зрелищного, более драматичного. Гигантскую машину с громадными дисками, рычагами и переключателями, с суетящимися возле нее учеными в белых халатах; то и дело вспыхивающие молнии, легкое покалывание электричества, и, конечно же, громадный экран, на котором проходили бы картины прошлого. Он думал увидеть крестовые походы, Колумба, пересекающего на легких суденышках океан, или войну за Независимость. А потом громадные диски перестали бы вращаться, гул машины затих. Он, Чак, нажал бы нужную кнопку, открывающую широкие двери машины, и все вышли бы в прошлое…

Но вместо этого были лишь буйные краски и беспорядочные звуки, бьющие в уши.

И даже это закончилось.

Звуки исчезли, цвета испарились. Чак несколько раз моргнул и огляделся. Исчезла ухоженная, хотя и высокая, трава Времяла–за. Исчезли белые блоки. Четыре красных блока, полузакопанные в землю, тоже исчезли. И не было больше на горизонте приземистого здания управления Времялазом.

Земля с более пышной растительностью стала чужой даже на первый взгляд.

— Ну вот, — тихонько сказал Оуэн. — Теперь мы в Юрском периоде Мезозойской эры, примерно на сто миллионов лет назад в прошлом.

Все казались ошеломленными. Осматривались и ничего не говорили. Первым нарушил молчание Гардель.

— Что такое Юрский период? — спросил он. — И Мезо… Мезо…

— что?

— Мезозойский. Это геологические периоды. Мезозойский означает «промежуточная жизнь». Геологи так называли эту Эру, потому что в ней появилось очень много различных форм жизни.

— А Юрский?

— Один из периодов Мезозойской эры, — улыбнулся Оуэн, — получил свое название от гор Юры между Францией и Швейцарией, где были открыто и хорошо изучено много скал этого периода.

— Оуэн щелкнул пальцами. — Нужно сразу же включить силовое поле. Это не просто так называют эрой динозавров.

Оуэн сбросил с плеч лямки и поставил на землю увесистую упаковку. Отвернув сверху пару винтов, он снял крышку и открыл панель с многочисленными циферблатами. Там были также две кнопки. Оуэн нажал одну из них и стал медленно подкручивать какой–то диск.

— Теперь энергия окружает нас, — пояснил он, — как зонтик. Как только он очистит первый метр… — Он глянул вперед и добавил: — Вот именно, там.

Он щелкнул другим диском и стал поворачивать его, на этот раз быстрее.

— Теперь силовая стена движется по земле и отгонит любое животное, которое встретит на своем пути. И она будет расширяться до тех пор, пока не превратится в круг радиусом в одну милю. Так что у нас будет много места, где можно ходить безопасно.

— Как невидимый, перевернутый круглый аквариум, — уточнил Артур.

— Да, вот именно так, — сказал Оуэн, глядя на циферблаты. — Или как навес из чистой энергии.

— А откуда вы знаете, что в защищенном пространстве не будет никаких животных? — спросил Мастерсон.

— Я опустил силовое поле вплотную к земле, — принялся объяснять Оуэн, наблюдая за приборами. — Электрические разряды по мере расширения поля отгонят все живое. Можете быть уверены, что эта площадка будет очищена. — Не отрывая взгляд от приборов, он нажал на панели вторую кнопку. — Все готово. Теперь можно расходиться.

Внезапно все, казалось, осознали, где находятся, и глядели вокруг, потеряв дар речи; их глаза жаждали подробностей.

Они были у начала времен. Мир был юн и свеж, и дикая местность, состоявшая из странных деревьев и скал, казалась такой же чуждой, как самая далекая планета.

Чак сглотнул, его взгляд блуждал. Землю повсюду покрывали папоротники, от которых, как дым, поднимались плотные слои тумана. Земля под ногами шла под уклон, фунт состоял из темносерого сланца с крупнозернистым известняком и песчаником. Вдалеке, среди высокой растительности что–то двигалось. Чак видел неясные силуэты животных, бродивших по краю силового поля. Дрожь предчувствия пробежала у него по позвоночнику.

Из земли торчали гигантские хвощи, внешне напоминающие пальмы с короткими стволами и пучками длинных листьев. Кроме того, Чак с удивлением увидел сосны и другие вечнозеленые растения. Местами, как взрывы красок на монотонно–зеленом холсте, росли кусты, усыпанные крупными цветами. Это были, как вспомнил Чак, прадеды покрытосеменных растений, которые в настоящее время составляют девять десятых всех наземных растений.

Воздух был насыщен какими–то миазмами, бьющими в ноздри с почти физической силой, заставляя их сжиматься от отвращения. Влажность висела в воздухе с той тяжестью, что предшествует летней фозе. Тем не менее, ярко светило солнце, пробиваясь тяжелыми золотистыми лучами к земле сквозь плотный покров растительности.

Веерообразные листья вечнозеленых растений были развернуты к солнцу. Чак узнал среди них гинкго и адиантум с мясистыми фруктами и съедобными орехами.

Глаза его воспринимали все это, а сам он был преисполнен смешанным чувством удивления и страха. Тем не менее, он знал, что перед ним всего лишь пустая сцена. Актеры все еще прятались за кулисами, ожидая нужного момента для появления. Их смутные тени он и видел на границе силового поля — тяжелые, неповоротливые фигуры, характерные для Юрского периода. Динозавры.

Он снова посмотрел на стену растительности и попытался себе представить стегозавра, жующего листву, или зауропода, расхаживающего среди деревьев. Но ничего не получалось. Эти существа все еще были для него чем–то воображаемым, просто теорией, которую ученые вывели из древних костей. Он знал все названия, перед глазами у него были картинки с изображением любого из них, но все равно это оставалось неживым, книжным. Подсознательно его разум проводил строгую границу между воображением и действительностью. Кости, книги, теория — все это части действительности. А вот сами гигантские динозавры все еще оставались нереальными, каковыми и останутся, пока он не увидит их живыми.