Артур Конан Дойл - Опасная работа

Со временем он надеялся получить место врача в какой-нибудь крупной клинике в большом городе, предпочтительно в Лондоне, однако конкуренция была значительная, и в ожидании лучших возможностей будущий писатель решил связать свою судьбу с блестящим, но не слишком щепетильным товарищем по Эдинбургскому университету доктором Джорджем Баддом (о нем см. в тексте), практиковавшем в Плимуте. Бадд хвастал, что зарабатывает по 3000 фунтов в год. Став его ассистентом, Конан Дойл убедился в том, что Бадд говорил правду по поводу дохода, однако умалчивал о том, что порой он приносит врачебную этику в жертву высокой прибыли.

Сотрудничество Конан Дойла с Баддом длилось всего полтора месяца и окончилось из-за недовольства со стороны Бадда. Расставшись с ним, Конан Дойл отбыл, чтобы начать собственную практику где-нибудь в другом месте.

Он был молод, неопытен и никого не знал в Портсмуте, крупнейшем городе на английской стороне Канала. Сев в июне 1882 года на пароход, отправлявшийся в Портсмут, он снял там в фешенебельном районе Саутси дом, в котором собирался и жить, и трудиться. «Перебираюсь завтра в мой дом № 1, Буш-Виллас, в Элм-Гроув, – сообщал он матери. – У меня остается несколько шиллингов на прожитье, так как 5 фунтов я заплатил в качестве ренты». Другу их семьи в Эдинбурге, миссис Шарлотте Драммонд, он так юмористически обрисовал ситуацию.

«Я нанял самый лучший из виденных мною домов, решив – была не была. Обставил на 3 фунта приемную, приобрел кровать, две громадные медные таблички с моим именем и жестянку мясных консервов. Сидя на кровати, я ел эти консервы в течение 6 дней, пока не началась вакцинация. Сыворотка, купленная в Лондоне, обошлась мне по два шиллинга шесть пенсов за порцию, а из пациентки мне удалось вытрясти лишь один шиллинг шесть пенсов платы. В итоге я пришел к выводу, что если пациентов будет много, мне придется продать мебель. Еще я пописываю в газеты, перемежая это занятие подметанием полов, чисткой обуви и прочими домашними хлопотами и порой отвлекаясь на то, чтобы хмуро взглянуть сквозь жалюзи, не читает ли кто-нибудь мою табличку».

Но и едва ли не голодая, он старался держать марку: «Приходится каждый вечер около полуночи, чтобы никто не видел, начищать две мои медные таблички, – писал он матери. – Газа у меня нет, только свечи». Но он был нацелен на успех и делал все возможное, чтоб добавлять к своим врачебным гонорарам плату за литературный труд.

Вскоре морем пришла посылка из дома – книги и личные вещи, которым он украсил приемную. «Вскрыл ящик и обомлел, – сообщал он матери. – Тебя бы поразила сейчас моя приемная. Выглядит она просто чудесно. Как же великолепно ты все это придумала! Особенно пригодились вещи из Арктики». Это были сувениры из плаванья на «Надежде», перечисленные им в дневниковой записи от 1-2 июля 1880 г. Наверно, в Южной Англии не нашлось бы другого доктора, чью приемную украшал бы скелет тюленя-хохлача, но арктическая тема помогла ему в писательских трудах, в которые он погружался, ожидая пациентов.

Увы, результаты первоначальных усилий разочаровывали. «Я высидел немало литературных птенцов, они разлетелись повсюду, но домой на насест никто из них еще не возвратился». Вышло так, что первые успехи принес ему арктический опыт.

В первую очередь это была опубликованная во второй половине 1882 г. мистическая повесть «Капитан „Полярной звезды“» – страшная история о призраке, посетившем затерянный в Арктических водах корабль. Для молодого человека рассказ этот может считаться значительным достижением. В январе 1883 г. Конан Дойл так писал миссис Драммонд: «Литература в последнее время проявила ко мне благосклонность. Хотел бы узнать Ваше мнение о рассказе «Капитан „Полярной звезды“», напечатанном в январском номере «Темпль-бара». За эту историю с призраком журнал прислал мне экземпляр и десять гиней, так что, по-моему, им она понравилась».

Успех подтолкнул Конан Дойла к тому, чтобы использовать тему Арктики и в документальных произведениях. «Пишу руководство по охоте на тюленей для „Дейли Телеграф“, – сообщал он матери примерно в это же время. – Если возьмут, напишу и другой – насчет китов». Попытка провалилась, но к морской теме он вернулся в художественной форме, на этот раз больше опираясь на второй свой опыт – плаванья в Западную Африку. «Я послал мое „Заявление доктора медицины Дж. Хабейкека Джефсона“ в „Корнхилл“. Пусть ему сопутствует удача!» – писал он матери 15 июня 1883 г., через год после того, как перебрался в Портсмут.

В положенный срок этот рассказ, вдохновленный таинственным исчезновением судна «Мария Селеста» в водах восточной Атлантики в 1872 г., был принят «Корнхиллом», видным литературным журналом, издававшимся Джоном Пейном, человеком, бесконечно чтимым Конан Дойлом.

Вслед за принятием рассказа последовало приглашение Конан Дойла этой же осенью на званый ужин, который Лондонское литературное общество устраивало для авторов «Корнхилла» в таверне, носившей, кстати сказать, весьма знаменательное название «Корабль». «Помню, с каким благоговением приблизился я к Джеймсу Пейну, который был для меня чем-то вроде стража у священных врат, – писал Конан Дойл в «Приключениях и воспоминаниях». – Возвращался я как на крыльях». Тем же восторгом полнится и его описание вечера в письме домой, отправленном сразу же после этого события: «Все были крайне милы, и вечер прошел грандиозно… Там были одни знаменитости, и каждый блистал и сверкал, за исключением бедного меня». Вечер разжег в Конан Дойле стремление занять прочное место в литературных и научных кругах. И очень скоро он докладывает: «Зимой состоится моя лекция перед литераторами и учеными. Думаю, что говорить я стану об американских юмористах, но окончательно я еще не решил».

За восемь с половиной лет его жизни в Портсмуте город не раз позволял ему проявить себя, но особенно много дало ему в этом плане Общество литераторов и ученых, введшее его в круг городской интеллигенции, открывшее перед ним новые интеллектуальные горизонты, подарившее ему друзей из самых различных сфер жизни – и новых пациентов для его практики. Одним из таких друзей стал председатель Общества, генерал-майор в отставке Альфред Дрейсон, астроном-любитель, которого Конан Дойл комплиментарно сравнивал с Коперником. При этом Дрейсон поощрял зародившийся у Конан Дойла интерес к экспериментальной физике, интерес, ставший основополагающим в последние годы жизни писателя. «В памяти моей сохранилось множество воспоминаний об этом Обществе, воспоминаний приятных, а иногда комических, – писал Конан Дойл в «Приключениях и воспоминаниях». – Мы поддерживали священный огонь, горевший в жителях старинного города, поддерживали еженедельниками и диспутами, устраиваемыми в долгие зимние вечера. Именно на них я научился выступать перед аудиторией, что сыграло важную роль в моей жизни и так пригодилось в работе. От природы я человек нервный, робкий и не склонный доверять себе, оставаясь перед аудиторией. Мне рассказывали, что поначалу знаком того, что в дискуссию собираюсь вступить я, было дрожание общей скамьи, на которой все сидели: скамья вибрировала от сотрясавших меня эмоций. Но я научился переламывать себя, научился прятать свой страх и подбирать слова, выражающие мысль.

В упомянутой выше лекции 4 декабря 1883 года он не стал говорить об американских юмористах, а выбрал вместо этого тему, связанную с личным его опытом, отразив это впоследствии в «Приключениях и воспоминаниях» следующим образом.

«Я представил три доклада – один об Арктических морях, второй – о Карлейле и третий – о Гиббоне. Благодаря первому моему докладу я совершенно незаслуженно завоевал репутацию охотника-спортсмена, так как позаимствовал у местного таксидермиста все имевшиеся у него чучела зверей и птиц, которые могли бы встретиться за Полярным кругом. Я вывалил все это богатство на кафедру, чем заставил аудиторию прийти к выводу, что это мои собственные трофеи. Присутствующие смотрели на меня с огромным почтением. Наутро я вернул чучела таксидермисту».

«Обстановка будет самая торжественная», – писал он миссис Драммонд, и она, не оставшись безучастной, – послала ему костюм, чтобы Конан Дойл произвел на аудиторию должное впечатление. Писатель был в восторге. «Какой же я негодяй, что не написал вам в ответ, не рассказал, как угодили вы мне рубашкой, – писал он ей за день-два до выступления, – но вы же знаете, как неаккуратен я в корреспонденции, а, к тому же, я был по уши в работе. Воротничок – это шедевр. У меня есть палка из черного дерева с серебром, которую я выиграл. И с этой палкой и в воротничке я буду не просто щеголь, я буду пижон – это словцо, которым американцы именуют разодетых в пух и прах щеголей!

Лекция моя готова. От всей души надеюсь, что примут ее хорошо. Это было бы крайне важно для меня, так как сделало бы мое имя известным большому количеству хороших людей. Я располагаю отрядом крепких и хорошо подготовленных друзей-холостяков, на которых можно положиться в смысле организации аплодисментов».

Основой его выступления об Арктике стали вопрос о том, как добраться до Северного полюса и соображения насчет выбора курса. В книге протоколов Портсмутского Общества литераторов и ученых за 1883 г., находящейся ныне в Центральной библиотеке Портсмута, содержатся три газетных отчета о выступлении Конан Дойла в Лекционном зале на Пенни-стрит 4 декабря, самый полный из которых был напечатан в «Хемпшир-Телеграф» 8 декабря. Вот он: