Утром к нам на борт поднялся капитан Дэвид. Выражал недовольство состоянием льда, говорил даже, что подобного не упомнит. Позднее появился доктор Уокер с тетрадью для записей, которую любезно прислал мне капитан. Утром у кромки льда заметили два плавающих предмета, в которых капитан признал двух огромных береговых тюленей редкого вида, величиной с хохлачей. Спустили бот, и, после восхитительной погони и демонстрации недостаточной меткости гарпунера, мы их закололи. Это были самка с детенышем. Самка – примерно футов 8,6. Кстати к вопросу о хохлачах. Колин однажды убил одного такого зверя в 14 футов длиной. Тюлень атаковал бот и чуть было не перекусил надвое гарпунную пушку. Надеемся, что теперь, после этой первой небольшой победы, счастье может вновь улыбнуться нам.

Между прочим, интереснейшим зоологическим феноменом стала поимка капитаном Дэвидом в прошлом году альбатроса на 80° северной широты. Откуда бы взяться этой породе? Похоже, полюс превращается в субтропики.


Понедельник, 31 мая

Снились киты в Каледонском канале[120], и как мы боимся, что баржи или лошади могут их спугнуть. 17 китов плывут под мостом, и все – бутылконосы. Странный сон.

С утра дует вест-норд-вест, лучше не придумаешь, и вода имеет зеленоватый цвет, что тоже прекрасно.

Кстати, это еще далеко не конец странного моего сна.

В разгар охоты на китов под мостом канала я услышал, как пробило два часа, и внезапно мне вспомнилось, что заключительный мой медицинский экзамен назначен на час. Бросив китов, я в ужасе помчался в университет: привратник отказался впустить меня в зал, где шел экзамен, и после отчаянной рукопашной вытолкал вон. Но и тут я не проснулся – вместо этого мне привиделось, будто кто-то все же передает мне бумагу с экзаменационными вопросами. Вопросов четыре, однако второй и третий память не сохранила. Первый вопрос звучал так: «Где именно вокруг Берлина глубина воды составляет десять миль?» Последний же вопрос, озаглавленный «Навигация», слово в слово был сформулирован следующим образом: «Если муж, жена и их лошадь находятся в лодке, каким образом жене спасти мужа и лошадь – вытащить их из лодки, не утопив в воде?»

Вопросы мне очень не нравятся, я ворчу и возмущаюсь несправедливостью включения проблем навигации в экзамен по медицине и потом решаю передать бумагу с вопросами капитану Грею – пускай, дескать, отвечает он. И только тут я, наконец, просыпаюсь. Сон удивительный по связности и красочности[121].

Вечером с фор-марса слетел рей, повредив кормовое заострение и сбив фалы – сломалась скоба. Ставили запасную перекладину. Целых четыре часа работа кипела. Капитан поднялся в «гнездо».

А я пишу свой дневник в каюте, где потрескивает веселый огонь. С палубы доносится стук молотков – чинят рей, а возле самой двери стюард выводит чистейшим тенором: «Морские волны светят мне улыбкою твоею»[122].

Похоже, улыбка эта впервые осветила морские волны для стюарда еще в полночь – во всяком случае, распевает он об этом уже чуть ли не сутки. Вечером к нам поднимался капитан Дэвид; он дал мне прочесть доклад о китах[123]. Вечером же занимался опытами с буревестниками. Взял четыре кусочка хлеба и пропитал их – один стрихнином, второй – карболовой кислотой, третий – сульфатом цинка и четвертый – скипидаром.

Затем я кинул хлеб птицам – проверить, какое снадобье ядовитее, но, к ужасу моему, вперед вышел старый предводитель стаи. Оттеснив всех, он заглотал все четыре кусочка, которые, как это ни удивительно, не причинили ему ни малейшего вреда.


Вторник, 1 июня

Не теряю надежды, что этот месяц будет для нас удачнее предыдущего. По всему горизонту тянется полоса Северного барьера. «Затмение» идет на всех парах на север, и, мне кажется, что, достигнув широту 78°, мы увидим бухту, откуда нас вытеснили, после чего устремимся в пролив Скорсби на Ливерпульском берегу[124].

Вода оливково-зеленого цвета и кишит простейшими.

О кит долгожданный,

Сокрытый от глаз,

Будь мы простейшими,

Ты слопал бы нас!

Капитан говорит, что видел фонтаны, которые киты пускали так густо, что это напоминало дымящиеся трубы большого города.

Образно сказано. Между прочим, температура воды вчера поднялась на восемь делений, из чего мы заключили, что попали в течение Гольфстрим. Видели плывущую в воде еловую корягу. Она преодолела тысячи миль пути, спускалась по какой-нибудь Оби или Енисею в Сибири, чтобы потом северозападное течение принесло ее в Арктику.

Вечером заметили двух хохлачей, но подстрелили только одного, потому что стреляли плохо. Надеялся удалиться и пострелять «курочек», но их не было. Утром Бьюкен добыл четверых.


Среда, 2 июня

Утром идем под парусом. Капитан мучается поносом. Очень холодно, как было и в апреле. У меня выпадают волосы, похоже, я преждевременно старею. Прочел забавный анекдот о докторе, похороненном посреди большого кладбища. Коллега-медик предложил высечь на камне такую эпитафию: «Si monumentum quaeris, circumspice» («Если ищешь его памятник, погляди вокруг»). По-моему, очень остроумно.

Быть остановленным льдами в виду китовых плавников – очень огорчительно. Как говорит стюард: «Хочется взвиться в воздух и не возвращаться на землю».

Сидни Смит так сказал о Джеффри: «Его уму тесно в столь хилом теле. Интеллект Джеффри постоянно и самым неприличным образом лезет наружу»[125]. Тоже сказано весьма неглупо. Вечером видел следы крупного медведя, а также хохлача, плывшего в воде. Сегодня вечером мы несколько приободрились, значительно продвинувшись в западном направлении, а значит, приблизившись к китовым рифам.


Четверг, 3 июня

Опять очень холодно. Все покрыто морозным инеем. Дует сильный северный ветер. Места – самые многообещающие из всех, виденных нами раньше, и, если ветер не стихнет, надо будет заняться всякой рыбной мелочью. Вечером спустился туман. Забросил за борт удилище с наживкой из свинины, но поклева не было. В этом месяце примерно 50 русских парусников вышло к Шпицбергену на ловлю трески, так что, вероятно, она ходит тут где-то рядом. Достал свой бредень и протащил его немного, проверяя, можно ли здесь чем-то поживиться.

Вытащил потрясающий экземпляр морской улитки, или липариса – в несколько дюймов длиной, и похож на какого-то чудно́го гномика. Я поместил моего гномика в склянку и дал ему имя «Джон Томас». Надеюсь, что он не сдохнет – в его домик мы сунули кусочек свинины и масла. Видел изрядное количество нарвалов, круживших вокруг очень большого, футов 15, нарвала. Белый как снег почти целиком, он срикошетил за кормой с характерным ворчанием, которое они всегда издают, всплывая. Кроме того, видел медуз – очень красивых[126].


Пятница, 4 июня

Джон Томас ужасно хандрит. Мы оставили склянку на холоде – далеко от очага, а так как температура там была 11°, склянка промерзла, и Джон простудился – забился в угол, сунув хвост в рот, как капризный младенец, размазывающий большим пальцем еду в тарелке. Мне пришлось приманивать его свининой и маслом, и он немного позавтракал, но потом его отвлекло что-то крайне интересное на дне склянки. Возможно, он вспоминает,

Как в грубом панцире лежал у теплых вод

И вкруг него липарисы резвились.

Он был их господин. А вот теперь,

За неимением кита, его поймали…

После часа дня, стоя на палубе, беседовал с Эндрю Халтоном о, в целом, не очень веселых наших делах. Эндрю – один из лучших гарпунеров. Я, в частности, спросил его: «Кстати, Эндрю, ведь при виде кита, я думаю, никто не кричит, как это описано в книгах: “Вот он, кит, я вижу, как он дышит!” Эндрю сказал: «Да нет, конечно. Кричат: “Рыба”! или что в голову взбредет. Но вот Колин поднялся на топ, так что мне пора на место». И едва очутившись на мостике, он проревел: «Рыба!»

Началась суматоха, все толклись на вахте возле ботов, пока капитан не положил этому конец: «Спокойно, – сказал он. – Распределитесь по ботам, когда я прикажу». Впереди, между льдин, мы заметили какое-то сильное двойное движение, две струи воды, мелькнула спина великана, и он нырнул. Мы спустили дозорные шлюпки и еще четыре бота, общим числом шесть, и мы преисполнись великой надежды, которой суждено было окончиться разочарованием. Появились еще два животных, и вчетвером они пошли на вест-норд-вест.

Мы устремились за ними и не оставляли погони четыре часа, плывя в ледяной гуще, но охота не удалась: китов что-то спугнуло. Однако напасть на след – уже приятно.

Впереди – открытое водное пространство, и, надо думать, там мы порезвимся. «Затмение» тоже погналось за двумя китами, но из-за неопытности второго помощника их потеряло, в результате чего второй помощник потерял также свою должность.


Суббота, 6 июня [5-го]

Джон здоров и бодр. Видели сегодня множество нарвалов, но из нужного – ничего. С завтрака до обеда стоял на мостике впередсмотрящим. Около полудня заметили на льду морского слона, и мы с Эндрю Халтоном спустились и пристрелили его. Он был 9 футов длиной и очень жирный. Разрезав ему брюхо, обнаружили в желудке изрядное количество разного вида каракатиц. Вечером капитан поднимался на «Затмение». Здешнее гуано – кроваво-красного цвета, что весьма необычно и производит странное впечатление.


Воскресенье, 6 июня

Джон проснулся раньше меня и плотно позавтракал. Сейчас он наматывает круги у самого горлышка склянки, видимо, обозревая новые свои владения и мысленно составляя морскую карту. Ветер переменился на северо-западный, чему я очень рад (вчера это был северо-северо-западный). Каждый вечер я помещаю его в ведро, чтобы часок-другой он мог наслаждаться свободой и плыть, куда глаза глядят. Теперь каждую секунду можно ждать появления кита – вода характерного темного серо-зеленого цвета. По-моему, вчера, стоя на палубе, я почуял кита. Часто еще прежде, чем его увидишь, можно уловить специфический запах китового жира. Наш шетландский юнга Аарон, сын нашего «пророка», старого Питера, вместе с другими гребцами его команды вчера поднимался на «Затмение». По возвращении он сразу же направился к отцу, и я слышал их разговор: