Шторм продолжается, и дела наши, по-видимому, плохи. Днем ненадолго развели пары. Впервые за три года я не держу в этот день экзаменов[89].

Отправил старшего механика к капитану с невероятной информацией о финальном поединке. Самолюбие Джонни сильно уязвлено. Между прочим, был вчера на топе мачты и спускался также на лед. В 7.30 приветствовали «Гаральда Белокурого»[90]. Шторм все еще продолжается.


Пятница, 2 апреля

Шторм все бушует, и стадо несколько поредело. Боюсь, что планам нашим не дано осуществиться. Тем не менее каждый на своем месте должен сделать все, что только возможно, и знать, что большее – не в наших силах. Не ложился до 12, ждал, когда истечет время запрета.


Суббота, 3 апреля

Встали в 2.30 ночи. Шторм продолжается, что делает невозможной хорошую работу. К 4.30 спустили в спусковое отверстие боты. По распоряжению капитана, но против моего желания оставался на борту и помогал, как мог, затаскивать наверх шкуры[91]. Взрослых тюленей, способных плавать, били из ружей, несчастных же детенышей, которые не могли уплыть, приканчивали, колотя их дубинками по голове.

Мерзкая работа – вышибать мозги у несчастных зверенышей, когда они глядят на тебя большими темными глазами. Вскоре мы подняли лодки и вышли на лед, иными словами, все матросы попрыгали за борт и стали пробираться с одной плавучей льдины на другую, в то время как судно шло следом и подбирало шкуры. Требует немалой смекалки рассчитать, какая льдина выдержит твой вес, а какая – нет.

Я тоже мечтал проверить себя, но, едва прыгнув за борт, угодил между льдинами и был вытащен при помощи багра. Переодевшись, я вернулся на лед и преуспел, убив двух тюленей и оттащив их освежеванные шкуры к кораблю. Думаю, сегодняшний результат не ахти. Но мы надеемся на лучшее, основное – это киты.


Воскресенье, 4 апреля

Работа весь день, я трижды попадал в ледяную арктическую воду, но, к счастью, рядом оказывались люди и меня вытаскивали. Самое страшное, это во время такого шторма, как сейчас, оказаться между льдинами, которые, сдвинувшись, легко могут зажать тебя в тиски и разрезать пополам. Я успел сделать несколько ходок. Однако к вечеру был выведен из строя, так как вся моя одежда сушилась в машинном отделении. Между прочим, по рассеянности я вернулся на корабль без рукавиц, которые оставил на льду, но волоча обеими руками тюленя за задние ласты. Некоторые матросы работали очень хорошо, в то время как другие, главным образом шетландцы, если не считать некоторых приятных исключений, позорно отлынивали[92]. Такая работа – хорошая проверка, кто чего стоит: работаешь вдали от судна и капитанского глаза, а тащить добычу надо несколько миль. Так что при желании можно себя и не утруждать.

Присутствие помощника Колина, энергичного, совестливого, тут очень кстати. Слышал сегодня, как он пригрозил одному матросу отделать его дубинкой, если тот не перестанет лентяйничать. Видел я и мерзавцев, нарочно пропускавших жирных тюленей и убивавшим тех, что помельче, а то и вовсе сосунков, чтобы тащить потом не слишком большую тяжесть. Капитан целый день находился на топе, выглядывая в бинокль самые густые скопления тюленей. Добыли сегодня примерно 460 особей.


Понедельник, 6 апреля

Утром отправился с Колином на каждодневную теперь работу, начал ее с того, что опять упал в воду: стоя на большой льдине, [5-го] убил тюленя, но не удержал равновесия. Рядом не было никого, вода же оказалась просто ледяной. Я цеплялся за край льдины, чтобы не утонуть, но лед был слишком гладким и скользким и не давал выкарабкаться, однако в конце концов я ухватился за задние ласты тюленя и подтянулся на льдину. Это несчастный ластоногий, конечно, обрушил на меня свое проклятие[93]. Позже опять спустился на лед вместе со стюардом и неплохо поработал[94]. Добыли еще 400 тюленей.


Вторник, 6 апреля

Утром вышел на лед вместе с Колином. Капитан зовет меня «величайшим из ныряльщиков Севера». Добыли порядочное количество матерых тюленей и молодняка, после чего трону лись на машине на поиски других трофеев.

Пристрелил двух хохлачей, что было нетрудно, так как находились они от меня примерно ярдах в 70. Оттого, что гарпунеры промахнулись, а я попал, испытывал гордость. Это звери гигантские. Один из них, чьи кости я сохранил, достигает в длину 11 футов. Другое их название – «морские слоны». У них на морде сосудистое утолщение, которое, когда они сердятся, раздувается до огромных размеров. Видел «Ян-Майен» и прочих со спущенными шлюпками. Они бьют матерых тюленей. Мы же добыли 270 молодых и 58 матерых.


Среда, 7 апреля

Охота сегодня совсем никуда – тюленей попадается мало, и добыли мы их всего 133. Хегги Милну очень плохо, боюсь, помрет. У него заворот кишок[95], с жуткими рвотами и постоянной болью. Это не грыжа. Пользовал его сегодня мылом с касторовым маслом.


Четверг, 8 апреля

Сегодня наши письма взяли на «Арктику». Меня предупредили поздно, и я успел написать только одно письмо, а хотел бы написать их множество. Добыча в эти дни скудная – тюленей 30 или около того. Вечером на море волнение.


Письмо матери в Эдинбург

73° сев. широты, 2° вост. долготы.

«Надежда». Гренландия, апрель 1880

Дражайшая матушка!

Я жив-здоров и до безобразия весел, как и все это время с тех пор, как, покинув остров Ян-Майен, очутился за Полярным кругом. 10 марта мы отчалили от Шетландов, шли прекрасно и при безоблачной погоде, и так до 16 марта. Спать легли, когда перед нами, куда хватало глаз, расстилался синий водный простор, а выйдя на палубу утром, увидели море, покрытое кусками льда, белыми сверху и голубовато-зелеными внизу. Была качка, их раскидывало по сторонам. Целый день мы пробивали путь среди льдов и не видели никаких тюленей, но на второй день мы приметили молодого морского слона, расположившегося на льдине, и целые роты молодых тюленей, плывших в северо-западном направлении. Мы последовали за ними, и 18-го увидели дымки от 6 пароходов, шедших туда же в надежде обнаружить основное лежбище. На следующее утро с палубы были видны уже 11 судов и множество морских слонов, так что и мы преисполнились надежды. Должен сообщить тебе, что до 3 апреля за Полярным кругом всякое кровопролитие запрещено[96]. 20 марта мы увидели лежбище. Тюлени лежали на льду плотной массой 15 миль в длину и 8 в ширину. Их были буквально миллионы. 22-го мы приблизились к краю лежбища и стали ждать. В поле нашего зрения было 25 судов, занятых тем же самым. 29-го разразился шторм, и лежбище, как ни печально, стало рассредоточиваться. Парочка норвежских неофитов, дымя, врезалась в стадо, распугав маток. 3 апреля началась эта кровавая бойня, так до сих пор и продолжающаяся. Маток стреляли из ружей, а детенышам вышибали мозги дубинками с шипами. Потом туши свежевали прямо там, где они валялись, а шкуры вместе с налипшим жиром тащили на корабль. Такую работу легкой не назовешь, потому что часто, как это было со мной и сегодня, приходится преодолевать целые мили, прыгая с льдины на льдину, пока не найдешь себе жертву, а потом волочить эту жуткую тяжесть назад. Экипаж, должно быть, считает меня чудаком за мое рвение в работе, которая считается самой трудной, но, по-моему, мой пример вдохновляет и их. Я стер себе плечи веревками[97]. Надо сказать, что за последние четыре дня я пять раз падал в воду – ни много, ни мало. В первый раз это случилось, когда я пытался спуститься на хорошую, прочную льдину. Я спускался по веревке и уже был на льдине, но тут корабль дернулся, и меня как ветром сдуло со льдины прямиком в воду, и это когда температура 28° мороза! Меня вытащили, зацепив багром за бушлат; переодевшись, я опять спустился на лед, на этот раз благополучно. Однако на следующий день я уже не был столь удачлив, так как падал в воду целых три раза, и одежда моя, вся до нитки промокшая, была отправлена сушиться в машинное отделение. Назавтра меня угораздило упасть в воду всего единожды, и вот уже два дня, как я пребываю в целости и сохранности.

Решить, где лед прочный, а где нет, помогает только практика! Вокруг нам попадались медвежьи следы, но самих медведей мы еще не встречали. Вчера я застрелил чудесного морского слона. Это страшные зверюги, перед которыми и медведь может спасовать. Промысел молодых тюленей мы завершили с относительно провальным результатом – 25 тонн, но мы последуем за матерыми, когда они поплывут на север, а дальше, за Шпицбергеном и возле восьмидесятого градуса широты нас ожидает охота на китов, которая, как мы надеемся, будет удачнее.

Мне, дорогая моя, очень нравится мое путешествие, и единственное, чего мне остается желать, это чтоб и ты так же радовалась и веселилась. Не думаю, чтобы ты узнала меня в том виде, в каком я явился сейчас в каюту. Капитан говорит, что такого страшного дикаря ему еще не доводилось видеть – волосы дыбом, руки в крови. На мне какие-то обноски, в сапогах хлюпает вода, а сверху они покрыты снежной коркой. Нож у меня за поясом не вынимается из чехла, потому что на нем запеклась кровь, одежда тоже запачкана кровью, плечи обвиты веревкой, в руках – абордажный топор. И это твой ангелочек, мама! До этих пор я и понятия не имел, что такое чувствовать себя совершенно здоровым, а сейчас я уверен, что могу отправиться куда угодно и выдержать что угодно.

И ты, дорогая, еще месяц-другой постарайся не волноваться – если кто-то и ощущал себя когда-либо целиком и полностью в своей тарелке, так это я. Кланяйся от меня всем на Гринхилл-плейс, миссис Уоллер и доктору[98], поклон также миссис Нилсон и всем в Лондоне[99]. Я бы написал и на Гринхилл-плейс, и в Лондон, но корабль уже подошел и ждет наших писем, а я уверен, что одно подробное стоит трех кратких.

Нежнейшие приветы миссис Бадд и самому Бадду[100]. Не теряй его адреса.