Мебель была современной — обычный комплект, состоявший из дивана и двух больших кресел, какие можно увидеть в витрине любого мебельного магазина. Тон обивки был нейтрален и сочетался с аксминстерским ковром цвета буйволовой кожи. Личный вкус мадам Гойи отражался в алых и переливчато-синих подушках и паре пледов из овчины, выкрашенных в своеобразные оттенки желто-зеленого и оранжевого. Открытый камин также был модернизован — выложен плиткой и превращен в электрокамин.

Вот что представляла из себя комната номер шестнадцать — место, где, согласно выводам, сделанным на основе показаний, девушка растворилась в воздухе.

Глава III. Защита имущества

Фому не требовалась помощь Эвклида, чтобы отвергнуть теорию об исчезновении как абсурдную. Если девушка действительно пропала где-то внутри Померании Хаус, то было логично полагать, что она все еще находится здесь, во плоти. Ему казалось, что у этой загадки есть два решения.

Первое: Эвелин Кросс добровольно выскользнула из здания. К несчастью, шансы на это были очень малы, ведь ей пришлось бы отыскать такой исключительный момент, чтобы ее ухода не заметили четверо свидетелей, не страдающих слепотой или чем-то подобным.

Второе: она была похищена, и в этом случае Гойя, должно быть, и была похитителем. Но и эта теория не являлась неопровержимой. Помимо того, что ей требовался сообщник (или сообщники) в Померании Хаус, Гойе пришлось бы отыскать оригинальный и надежный тайник для своей жертвы — ведь она понимала, что ее комнату неизбежно будут обыскивать.

Фом считал, что такое преступление было бы слишком рискованным, но у него не было выбора: ему нужно было либо найти девушку — живой или мертвой, либо опровергнуть подозрения отца. Кросс был не в том состоянии, чтобы спокойно ждать, когда будут найдены доказательства того, что Эвелин просто ускользнула. Кроме того, задержка была опасна из-за того, что в худшем случае девушке могли заткнуть кляпом рот и оставить связанной в каком-то ограниченном пространстве, где ей может не хватать воздуха.

Мадам Гойя сидела за маленьким столом у батареи в дальнем конце комнаты и шила перчатки. Регулируемая лампа бросала свет на ее работу, но ее лицо при этом оставалось в тени. Окно позади нее было закрыто плотно сдвинутыми шторами из коричневого бархата с подкладкой.

Фом осмотрелся вокруг в поисках какой-нибудь постели, помимо неудобного дивана, а затем задал вопрос:

— Вы спите здесь, мадам?

— Я? — иронично переспросила Гойя. — Что за ужасная мысль! У меня есть квартира на Сент-Джонс-Вуд. Это всего лишь место для работы, а не жилье.

Судя по подозрительному взгляду Фома, он не считал, что здесь может быть мастерская по пошиву перчаток: слишком чисто, нет обрезков ткани и обрывков ниток. Поэтому он предположил, что изготовление перчаток служит прикрытием для какого-то более сомнительного занятия. Также он вспомнил слова майора о нежелательных жильцах и пришел к выводу, что ее род деятельности может быть не слишком явным.

Фом обернулся к майору и спросил:

— Разумеется, вы тщательно обыскали комнату? Что насчет окна?

— Оно было закрыто и заперто на задвижку, — ответил Померой. — Эта комната почти герметично запечатана — мадам предпочитает работать при искусственном освещении.

Обоняние Фома подтвердило это заявление: жара здесь стояла как в теплице, а в воздухе пахло жжеными пастилками, гнилыми яблоками и сыростью. Он взглянул на открытую дверь гардероба, в котором висела меховая шуба, а затем перевел взгляд на высокое зеркало.

— Конечно, за ним нет никакой двери? — поинтересовался он, попытавшись дернуть раму.

— Посмотрите сами, — разрешил майор. — Все плотно подогнано, как в тисках, и никаких признаков вскрытия. Уж можете мне поверить — я лично осмотрел и проверил все крепления.

— Этого недостаточно. Все это нужно снять.

Он был удивлен, заметив облегчение в глазах Кросса.

— Надо отдать вам должное, — сказал тот Фому, а затем повернулся к Померою: — Майор, вы ведь знаете, как это снять. Этот парень, кажется, понимает, — Кросс крепко схватил руку Фома, как бы выказывая тому свою симпатию, и продолжил: — Вы понимаете, не так ли? Я чужак в этом странном городе, и моя дочь пропала в этом странном доме. Никого из друзей рядом. Никого, кому можно было бы довериться, на кого можно было бы положиться. Это как стучать в запертую дверь — я не могу войти.

— Работа ведется, — успокаивающе сказал майор. — Я уже позвонил своему подрядчику и попросил его заглянуть. Он скоро будет здесь.

— Скоро? — со злой насмешкой переспросил Кросс. — Прекратите кормить меня обещаниями, здесь все делается в час по чайной ложке. Мы тут теряем время, а что происходит с ней? Вам легко оставаться спокойным, ведь это моя дочь исчезла. Я разнесу этот дом на кирпичики, если мне придется заняться этим лично!

Говоря это, разгневанный отец вцепился в зеркало и попытался оторвать его от стены.

Несмотря на его дерзость и укоренившееся подозрение по поводу его эмоций Фом почувствовал некоторую симпатию к своему клиенту. Недавно на прогулке в одном из парков он потерял любимого пса. Правда, вскоре он смог вернуть его, ведь его профессия позволяла ему бороться с похитителями собак. Но он до сих пор помнил, как болезненно и глухо забилось его сердце, когда кокер-спаниель не ответил на его свист, а вокруг был лишь пугающе пустой газон.

Чтобы дать Кроссу возможность перевести дух, сыщик обратился к майору:

— Кто тот подрядчик, за которым вы послали?

— Человек, который все здесь перестраивал. У него лишь небольшая строительная фирма, зато он честный и способный. Его зовут Морган. Чтобы сэкономить время, — Померой сделал ударение на этих словах, чтобы успокоить Кросса, — я велел ему на всякий случай прихватить с собой еще пару рабочих с кирками.

— Хорошо. Я посмотрю, приехал ли он.

Радуясь появившемуся предлогу покинуть душную комнату, Фом вышел на лестничную площадку и посмотрел вниз, в холл. Ожидая прибытия подрядчика, он осмотрелся. Очевидно, верхние этажи здания недавно были отремонтированы — грубые пергаментные обои были чистыми. Однако на покрашенной эмалевой краской стене у лестницы было несколько царапин, видимо, оставленных при переносе мебели.

Повреждения заставляли прийти к выводу, что, несмотря на систему майора, его жильцы надолго не задерживались. Сыщик начал размышлять об этом, когда майор подтвердил его соображения. Тот вышел из шестнадцатого номера и встал рядом с Фомом.

— Было бы справедливо предостеречь вас, — быстро зашептал он, — я не могу ручаться за Кросса — я его совсем не знаю. В ваших интересах будет заранее попросить у него чек.

— Спасибо. Это…

Фом умолк при виде Кросса. Жуя сигарету и выпуская уйму дыма, тот стал мерить шагами лестничную площадку, будто был не в силах оставаться на месте. Когда он проходил мимо пятнадцатого номера, его дверь открылась и оттуда медленно вышла брюнетка в слаксах.

С ее появлением в жизни Фома наступил новый период. Он был одним из тех мужчин, которые почитают прошлое волшебным и вспоминают о детстве, как о самой счастливой поре жизни. Хотя он все еще жил в том же самом доме (что ему нравилось), дом этот как-то сжался и изменился в худшую сторону. Еда была уже не так вкусна, как раньше, родители, увы, состарились, а прочие родственники превратились в чуждых ему взрослых и завели собственные семьи. Даже погода, которая раньше казалась ему вечным летом, стала совсем ни к черту.

Среди друзей его детства был садовник — тот самый, на которого походил швейцар Померании Хаус. Но самым драгоценным воспоминанием Фома оставалась темноволосая школьница, которая однажды проводила каникулы в доме по соседству. Она приехала из деревни и приобщила его к новым приключениям, которые придумывала сама.

Он никогда не забывал то волшебное лето и ту девочку, которая научила его разным играм. Он никогда больше ее не видел, но, увидев девушку из пятнадцатого номера, он почувствовал прилив радости, будто вновь встретил подругу детства. Даже зная, что леди в слаксах — это мисс Грин, «маленькая негодяйка», по описанию майора, сыщик все равно был очарован ею.

Определенно, мисс Грин была не из застенчивых, ибо на лестничную площадку она вышла, как на сцену. Ее взгляд прошелся по собравшимся мужчинам, как луч прожектора. Когда он неосознанно встретился со взглядом Фома, тот подумал, что еще никогда не видел столь приковывавшего к себе внимание лица. Даже когда она выработанным на сцене голосом заговорила с Рафаэлем Кроссом, сыщик не стал обвинять ее в дерзости. Он инстинктивно чувствовал, что она воспользовалась редкой возможностью испытать свои способности и завладеть вниманием публики.

— Вы уже нашли свою дочь? — спросила она.

Кросс молча покачал головой. Поскольку девушка выглядела сочувствующей ему, Фом вдруг ощутил нелепую зависть к прекрасному телосложению и светлым вьющимся волосам своего клиента.

— Разумеется, нет, — продолжила девушка. — Вы идете совсем неверным путем. Почему вы не сказали этому парню, — она указала взглядом на Фома, — что потеряли эксклюзивное платье? О девушке, на которой оно было надето, можно вовсе не упоминать. Она только мешает делу… Неужели вы не понимаете, что никто не заботится о самом человеке? Ведь все законы направлены на защиту имущества.

— Разве это не беспочвенное обвинение? — возмутился майор.

— Я называю это сдержанным высказыванием, — невозмутимо заявила девушка. — По закону воровство карается тюремным заключением, а жестокость — всего лишь штрафом. Если бы я вас убила, пресса сделала бы из меня народную героиню. Меня бы назвали красивой молодой брюнеткой. Но если я стащу у вас печать, меня посадят в тюрьму, а газеты опишут меня как «юную особу». Ведь печати являются собственностью, а собственность священна.