— Как это могло повлиять на нее? — поинтересовался Фом.

— Вы сами же это и сделали. Как? Вы ведь задали ей несколько вопросов в тот день, когда пропала мисс Кросс, и этого хватило, чтобы напугать нашу мисс Пауэр. Возможно, она считает, что Померания Хаус косвенно связана с преступлением, раз отец девушки с таким подозрением относился к этому зданию. Вы видели Кросса в последнее время?

— Иногда, — неопределенно ответил Фом. — А вы?

— Нет. Откровенно говоря, я и не хочу этого после того, как он переложил на меня ответственность. Его паника доставила мне неудобства и стоила затрат, и я до сих пор расхлебываю ее последствия. Мисс Пауэр — хороший арендатор. Но, конечно, это убийство показывает, что он действительно был в сложной ситуации. На самом деле, если позабыть о деловой стороне, мне жаль этого беднягу.

Пока они стояли и разговаривали, мимо них, выходя на улицу, прошло несколько человек. Фом узнал Марлен, рыжеволосую машинистку, прекрасно выглядящую в пальто из белого искусственного меха, а затем он увидел, что по лестнице спускается мадам Гойя.

На ней были соболиная накидка и крошечная шляпка с облаком развевающейся вуали. Меха придавали ее необычайно объемный вид, но, несмотря на избыточный вес, она отлично держалась на высоких испанских каблуках. Когда она узнала Фома, ее темные глаза с мешками под ними выпучились, а накрашенный лягушиный рот широко раскрылся.

— Снова вы? — пронзительно воскликнула она. — Бесполезно задавать мне вопросы, я ничего не знаю. Ничего!

Майор вдруг схватил Гойю за руку, но, когда он поспешно разъяснял мадам поручение Фома, его голос был вкрадчивым. Та немедленно успокоилась и издала виноватый смешок.

— Глупо с моей стороны. Но ваш прошлый визит был катастрофой. Вы страшно меня расстроили — вытурили меня из моей квартиры и не дали мне принимать клиентов. Неудивительно, что, увидев вас, я сразу сказала себе: «Снова неприятности».

— Это своего рода ваша репутация в этом доме, Фом, — заметил майор. — Я посмотрю, у себя ли мисс Пауэр.

Хотя обычно ему были свойственны неторопливые движения, на этот раз он взбежал по лестнице. Его поспешность и само его предложение передать сообщение поразило Фома как нехарактерное для майора, и ему стало любопытно.

«Кажется, я нагоняю страх на обитателей этого дома, — подумал он. — Почему? Он хочет подготовить мисс Пауэр к шоку от моего появления?»

Детектив уже собирался отправиться вслед за майором, чтобы иметь возможность наблюдать реакцию девушки, когда его остановила мадам Гойя.

— Вы действовали от лица мистера Кросса, не так ли? Какой была его дочь? В моей газете не было ни одной фотографии, но говорят, что она была блондинкой. Она была светловолосой, как ее отец? У нее были голубые глаза?

— Я видел ее только один раз, — ответил Фом. — Это было… уже после того. Ее лицо было багровым, а глаза выпучены как у рыбы на разделочной доске у торговца. Я не хотел смотреть на них снова, поэтому не могу сказать вам, какого они были цвета.

Детектив намеренно хотел испугать Гойю, так как она не нравилась ему, и он ей не доверял. Но теперь она была настороже и, казалось, вздрогнула от ужаса, потому что такая реакция была ожидаема. Тем не менее, Фом заметил у нее признаки шока — испуганные глаза и затрясшийся подбородок.

«Может быть, это возраст, или последствия несчастного случая, а может быть, джин, — решил он. — Ведь против старушки нет никаких улик. Ее квартира выглядела как стены Иерихона[18] после того, как те люди выполнили свою работу».

Непричастность Гойи к делу Кросса была доказана слишком убедительно, чтобы подвергать ее сомнению. Тем не менее, у Фома создалось неприятное впечатление, что она удерживает его от того, чтобы он последовал за майором. Все то время, что женщина расспрашивала его, ее глаза были обращены на площадку лестницы, а когда на верху лестницы показалась мисс Пауэр, Гойя поспешила прочь.

У Фома осталось довольно смутное воспоминание о мисс Пауэр, за исключением того факта, что у нее были светлые волосы, и она носила одежду из твида. Взглянув на нее более внимательно, он понял, что она могла бы, скажем так, считаться привлекательной, хотя его она не заинтересовала. Она была стройной блондинкой с отличным цветом лица и хорошими зубами, но ее лицо было немного узковатым, а ее взгляд — жестким.

Про себя Фом отметил, что она выглядела как типичная старшая дочь викария. На ней был тот же сине-зеленый костюм в крапинку и такие же плотные чулки и прочные ботинки. И все же у детектива было ощущение, что в ее внешности что-то изменилось.

Пока он внимательно смотрел на мисс Пауэр, тщетно пытаясь понять, в чем заключается эта перемена, она намекнула ему, что не стоит тратить ее время.

— Как я понимаю, у вас есть для меня сообщение от мисс Грин.

Фом объяснил ей просьбу Виолы и получил закономерный ответ.

— Я съезжаю отсюда, — сказала мисс Пауэр. — Но вы можете сказать мисс Грин, что я полью ее луковицы, прежде чем уеду. Они должны остаться влажными до тех пор, пока она не вернется. Конечно, мне придется попросить у майора Помероя ключ от ее квартиры. Прежде чем он даст мне его, мисс Грин должна дать ему разрешение на это. В противном случае я могу поставить себя в неловкое положение.

— Я передам майору Померою ее телефонный номер, — пообещал Фом.

Пока он ехал на метро домой в Хайгейт, он мысленно вернулся к своему недавнему визиту.

«Дело пропавшей девушки завершено. Теперь это не имеет никакого значения, и чем скорее я выброшу это из головы, тем лучше».

Вдруг детектив вспомнил о блокноте, в который он записывал свои первые впечатления о людях, фигурировавших в каждом новом деле. В некоторых подобных случаях этот блокнот доказывал свою ценность: он констатировал значительную потерю веса, которая указывала на беспокойство, а также выявлял изменение характера — признак преднамеренной попытки создать ложное впечатление.

Только чтобы удовлетворить свое любопытство, Фом порылся в карманах. Обнаружив, что оставил свои записи в офисе, он выбросил эту мелочь из головы.

Рассматривая это дело позднее, он нашел оправдание своему поведению — пропавшая девушка была найдена, а искать какие-то улики теперь было делом полиции.

Тем не менее, факт оставался фактом: если бы тогда он смог освежить в памяти эти детали, это могло бы возбудить ряд подозрений и таким образом предотвратить второе преступление.

Глава XVI. Перчатки ручной работы

События быстро двигались к катастрофе. Подобно процессии теней, перекатывающихся через освещенную стену, фраза или контакт были прогнозом будущих событий. Обуреваемый вихрем увлечения, разум Виолы не был достаточно ясным, чтобы отмечать эмоции или заметить, что Беатрис лишила ее доверия.

Ясный взгляд карих глаз девушки потерял свою искренность и сузился от ревности, когда, войдя в номер Виолы тем вечером, Беатрис, к своему удивлению, обнаружила ту у телефона. Ее компаньонка была поглощена своим разговором, уже сумев создать особую волнительную атмосферу.

— Нет, — сказала она, — я ничего не слышала, но я знаю этого человека. Он ждет, пока я перееду. Для него ничего не значит то, что он тратит драгоценное время… Да, я свяжусь с ним и разрешу передать мой ключ.

Чувствуя себя исключенной из некой тайны, Беатрис вернулась в свою комнату и стала ждать там свою компаньонку. Не зная о том, что способствует усилению эмоционального кризиса своей подопечной, Виола растягивала время своего звонка. На самом деле, то, что звучало мелодраматично в Мейфэре, превращалось в обычное дело, когда эти слова доходили на другой конец провода, в Хайгейт. Узнав, что майор Померой еще не связался с Виолой, чтобы организовать передачу ключа, Фом просто позвонил ей, чтобы передать сообщение от мисс Пауэр.

В звуках голоса Алана слышалось волнение, и Виола не осознавала, как быстро пробежало время, пока не взглянула на часы. Сделав короткий звонок майору Померою, она поспешила в комнату Беатрис.

— Я просто звонила в Померанию Хаус, — пояснила она.

Беатрис пришлось приложить усилия, чтобы ответить, как ни в чем не бывало, ибо ее разум обвинил ее в брюзжании. Так как ее растили как сказочную принцессу, и она в равной степени привыкла к уважению и ограничениям, ее подростковые инстинкты были подавлены. Теперь она была охвачена первой юношеской страстью и, вместо того чтобы, как водится, растратить ее на свою юность, пережив ряд увлечений, она ​​идеализировала Виолу с силой своей ласковой и щедрой натуры.

— Померания Хаус, — повторила она, будто бы припоминая. — Разве это не адрес твоей квартиры?

— Квартирки, — поправила ее Виола, начиная фыркать, словно один из ее неисправных кранов. — Я хотела бы показать ее тебе. Особенно ванную комнату.

— Твой душ очень старомоден?

Виола ухмыльнулась, вспомнив о деревянной перегородке, которая отгораживала объединенные кухню, буфет, кладовую и ванную.

— О, ты должна это увидеть, — заявила она. — Это покажет тебе, как живут бедные. Послушай, принцесса, на ванной есть крышка, и я держу сверху свои тарелки.

Никак это не прокомментировав, Беатрис отвернулась и закурила сигарету. Так как она редко курила или пила, Виола посмотрела на нее с некоторым удивлением. Ее удивление сменилось беспокойством, когда она заметила, что руки девушки дрожат.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Ничего, — напряженно ответила Беатрис. — Просто мне совсем не нравится, как некоторые люди — интересные люди, вроде тебя — презирают людей, у которых есть деньги. Ты, кажется, не понимаешь: чтобы сделать большое состояние, требуется ум, и проницательность, и твердость. Ты знаешь только о личной жизни папы. Я знаю, что он невыразителен и что ты смеешься над ним, потому что все, о чем он думает или говорит, все, что он делает, основано на его любви к маме и ко мне… Но в финансовом мире он является авторитетом.