Тот, кивнув головой, скрылся в доме, потом вновь появился на пороге теперь уже в старой, видавшей виды шляпе.

Мы вернулись на шоссе и проделали тот же самый путь, что и я. У изгороди остановились, и Пол вышел из машины и открыл калитку.

Когда мы подъехали к хижине, в которой жил Хэйнс, дымка из трубы уже не было. Мы вышли из машины.

У доктора Мензиса было узкое желтое лицо и большие глаза навыкате, так что он сильно смахивал на какое-то насекомое. Как и у всякого заядлого курильщика, пальцы у него пожелтели от табака. Тот, кого звали Пол, был подвижный, но уже начинавший полнеть, молодой человек, смуглый и темноволосый.

Мы подошли к краю озера и посмотрели в сторону, где были сходни. Билли Хэйнс, голый, сидел на полу, рядом с ним что-то лежало.

— Давайте-ка туда подъедем, не тащиться же пешком, — сказал Тинчфелд, и мы опять сели в машину.

То, что лежало с Биллом рядом, оказалось вытащенным из воды трупом. Тут же валялся протез, поблескивая на солнце. Тинчфелд полез в карман и, достав оттуда фляжку, откупорил ее и протянул Биллу:

— Хлебни-ка из нее как следует, Билл, — сказал он таким тоном, как будто они были на пикнике.

Тяжелый, сладковатый запах вызывал тошноту, но ни Хэйнс, ни Мензис, ни Тинчфелд, казалось, не замечали его. Лумис достал из машины брезент и накрыл им тело. Потом опять ушел к машине.

Хэйнс опустил бутылку между своей здоровой ногой и обрубком и, посмотрев на нее снизу вверх, заговорил тоном человека, вернувшегося с того света. Для меня в его рассказе не было ничего нового. Он рассказал, как раздевшись, полез в воду, и обвязав тело веревкой, вытащил его из воды. Потом он опустил голову на грудь и замолчал.

Тинчфелд достал из кармана рубашки плитку табака, откусил от нее и начал жевать. Потом, стиснув зубы, наклонился над трупом, отдёрнул брезент и осторожно, точно боялся, что труп рассыплется, перевернул его вверх лицом. На шее у нее блеснули зеленые, дешевые камушки — я их заметил еще в воде — и золотая цепочка. Тинчфелд выпрямился, достал носовой платок и высморкался.

— Что скажете, док?

— Чего вы от меня, черт побери, хотите? — ответил ему Мензис раздраженно. Голос у него был высокий, как у женщины.

— Причина смерти и время, когда она произошла. Больше ничего, — сказал Тинчфелд самым вежливым тоном.

— Перестань валять дурака, Джим, — взвизгнул доктор.

— Значит, ничего нельзя сказать?

— О, господи! Неужели ты не видишь, что стало с ее лицом?

Тинчфелд помолчал, и вздохнув повернулся ко мне.

— Как вы ее увидели?

Я рассказал. Глаза его были где-то очень далеко, и мне показалось, что он меня не слушает. Он отвернулся от меня, снова начал жевать табак, потом сказал:

— Правильное место выбрали. Вода здесь стоит без движения, не то течение давно бы ее вынесло к плотине.

Билл поднялся на одной ноге и запрыгал к своей одежде. Привязал сначала протез, потом стал натягивать на себя одежду. Вдруг заговорил, ни к кому не обращаясь:

— Она это сама сделала. Нырнула под доски и там уже захлебнулась. Может быть, ударилась головой. Все так и было. Ничего другого не могло и быть.

— Могло быть и другое, Билл, — спокойно сказал Тинчфелд, и задрав голову вверх, посмотрел куда-то в небо.

Хэйнс, порывшись в кармане рубашки, достал оттуда стершуюся на сгибах записку. Мы все трое, не сговариваясь, держались как можно дальше от трупа. Взяв у него записку, Тинчфелд поднял с пола фляжку, и сунув ее в карман, присоединился к нам.

— Без даты, — сказал он, прочитав ее — Говоришь, было это две недели назад?

— В пятницу будет две недели.

— Раньше она от тебя не уходила?

— Было дело, — сказал он, отводя взгляд, — два года назад. Я тогда связался с одной б… — Он захохотал, как сумасшедший.

Тинчфелд еще раз внимательно перечитал записку.

— Значит, эту записку она написала еще тогда?

— Хотите мне пришить дело, — зарычал Хэйнс.

— Да уж больно бумажка-то затертая, — сказал тихо Тинчфелд.

— Я таскаю ее в кармане десять дней, — выкрикнул Хэйнс и вдруг опять разразился диким хохотом.

— Чего тебе так весело, Билл?

— Вы бы взяли да попробовали затащить человека под сваи. Там глубина футом семь.

— У меня бы не получилось, Билл.

— Я хоть и плаваю с одной ногой, но и у меня не получилось бы тоже.

— Можно ведь и по-другому, Билл. Привязать ей на шею и к ногам камни и опустить в воду. Потом затащить ее под сваи и обрезать веревку. Вот так-то, сынок.

— Ну конечно это я. — Он опять залился смехом. — Это я убил Берил. Ну так берите меня, суки!

— Придется, — сказал Тинчфелд спокойно. — Посидишь пока у нас, а мы проведем расследование. Я ведь не сказал, что это сделал ты. Я только говорю, что ты мог это сделать. Только и всего.

Хэйнс трезвел прямо на глазах.

— Была у нее страховка? — спросил Тинчфелд и опять посмотрел куда-то в небо.

Хэйнс вздрогнул.

— Пять тысяч. Теперь мне не отвертеться. Ну ладно, пошли.

Тинчфелд повернулся и крикнул стоявшему у машины Лумису:

— Принеси еще каких-нибудь тряпок из хижины, Пол. Придется, когда поедем, держать под носом бутылку с виски.

Лумис двинулся по тропинке к дому Хэйнса. Мы втроем остались на сходнях. Хэйнс, стиснув кулаки, смотрел куда-то себе под ноги. Вдруг он размахнулся и с силой ударил себя кулаком по лицу.

— У, сволочь! — выдохнул он. Он зашатался и чуть не упал. На верхней губе, а потом, и на подбородке появилась кровь и закапала на доски и ему на грудь.

5. Золотой браслет

Я позвонил Мелтону, когда уже совсем стемнело. Здание почты находилось довольно далеко от главной улицы, так что сюда едва долетали звуки джаза из отеля «Голова индейца».

Когда телефонистка наконец дозвонилась до него, она предложила мне пройти в кабинет начальника почты. Я сел за его небольшой письменный стол и взял трубку.

— Ну, нашли что-нибудь? — спросил он, и я даже здесь почувствовал запах виски.

— Ничего особенного. Боюсь то, что я сейчас сообщу, вам не понравится. Как вы хотите, чтобы я выложил все начистоту или вам больше подойдет щадящая а диета?

— Лучше начистоту, — прочистив горло, ответил Мелтон.

— Билл Хэйнс утверждает, что ваша жена переспала с ним. Из-за этого он поцапался со своей женой и поехал к приятелю, чтобы утопить свою злость в вине. Вернулся домой уже ночью часа в два, наверное. Все это с его слов, разумеется.

Я ждал ответа секунд пятнадцать.

— Я вас понял, Далмас. Что у вас еще? — спросил он как человек, которого это совершенно не касается.

— Когда он приехал домой, он нашел записку жены. Она сообщала, что уходит от него, потому что после всего, что случилось, она не может больше жить с ним — для нее это хуже смерти.

Мелтон вдруг закашлялся. Он все еще кашлял, когда в разговор влезла телефонистка и сказала, чтобы я заканчивал. Мне пришлось сказать ей пару ласковых слов. Наконец, откашлявшись, Мелтон спросил:

— Все эти интимные подробности вы узнали от Хэйнса? Ведь вы, кажется, с ним незнакомы.

— Стоит людям вместе выпить, как они становятся друзьями. Я уже сказал, что она ушла от него, и он с тех пор ее больше не видел. Так вот, сегодня они, наконец, увиделись. Ее труп всплыл на поверхность озера. Вы представляете, как она выглядела?

— О, боже! — воскликнул Мелтон.

— Труп все это время находился под сваями. Там, где киношники построили сходни. Джим Тинчфелд, здешний констэбль, подозревает, что это убийство. Билл Хэйнс задержан в качестве подозреваемого, труп отправлен на вскрытие в Сан-Бернардино.

— Значит Тинчфелд думает, что это он ее убил?

— Откуда мне знать, о чем он думает? Ясно, как божий день, что он неглупый человек и что никакими трюками ему нельзя заморочить голову. Хэйнс, например, притворившись, будто сошел с ума, разбил себе кулаком нос. Но Тинчфелд ему не поверил и арестовал его.

— Он сделал обыск в домике Хэйнса?

— Пока я был там, нет. Может быть, потом.

— Понятно, — сказал он устало.

— Дело в том, что в округе скоро выборы, и если шериф раскроет это дело, то его шансы на переизбрание сильно поднимутся. Во всяком случае, у меня будут обязательно брать показания. Так что, хоть я не хочу этого, мне придется рассказать, зачем я там оказался. Следовательно, я должен буду упомянуть вас.

— Ну что ж, — сказал Мелтон голосом постороннего, — никуда от этого не денешься. Если моя жена… — Он не кончил фразу, выругался и надолго замолчал.

В трубке стоял шум и треск, видимо, где-то на линии была гроза.

— У Берил Хэйнс, — начал я, — так и не дождавшись ответа, — была машина. Ее пока не нашли. Между прочим, ее записка не предполагает, что она покончила жизнь самоубийством.

— Какие у вас теперь планы?

— Мне кажется, что я в этом деле хожу пока вокруг да около. Скорей всего вернусь в Лос-Анджелес. Можно я позвоню вам домой?

— В любое время, — ответил Мелтон. — Я сегодня ночую дома. Мне кажется, все, что вы мне рассказали о Хэйнсе, далеко от истины.

— Но вы ведь не будете отрицать, что ваша жена пила и что вы с ней давно не живете?

— О, господи, — сказал он, словно обращаясь к самому себе, — этот инвалид с протезом…

— Да бросьте вы распускать сопли, — не выдержал я. — Что вы, грязи не видели? До свиданья.

Я повесил трубку, вышел из кабинета начальника почты и расплатился за телефонный разговор. Войдя на главную улицу, я прошел по ней до аптеки, возле которой стояла моя машина. Улица сияла огнями рекламы. В чистом вечернем воздухе далеко разносились голоса гуляющих и женский смех. Я купил в аптеке бутылку виски и сел в машину.