Я встретил его взгляд и промолчал.

— Я очень люблю своих друзей, — сказал он, — и не хочу, чтобы сыщики их огорчали.

— Мердок должен вам некоторую сумму, не так ли?

Он нахмурился.

— Этого мы обсуждать не будем.

Он допил, и кивнув мне, встал.

— Я пришлю к вам Линду. Возьмите же ваши деньги.

Он вышел. Эдди Пру встал, распрямил свое длинное тело, и, мрачно ухмыльнувшись мне, поплелся следом за Морни.

Я закурил сигарету и посмотрел на счет от компании зубоврачебной техники. Что-то смутно зашевелилось у меня в мозгу. Я подошел к двери на балкон и посмотрел вниз на долину. Огни автомобиля поднимались вверх по склону холма по извилистой траектории. Машина подъехала к большому дому с башенкой из стекла, внутри которой горел свет. Огни фар скользнули по фасаду дома, потом исчезли в гараже. Теперь мрак в долине стал, кажется, еще чернее.

Тишина и прохлада царили кругом. Откуда-то из-под самых ног очень слабо звучала танцевальная музыка. Так слабо, что мелодия была почти неразличима. Позади меня открылась дверь, и в кабинет вошла Линда Конквест. Закрыла дверь, остановилась, и стала спокойно меня разглядывать.

17

Она была и похожа на то фото, и не похожа. Маленький нос, спокойный взгляд широко расставленных глаз, темные волосы, разделенные пробором. Губы довольно большого рта были твердо сжаты. Поверх платья на плечи накинута белая куртка с поднятым воротником. Руки она засунула в карманы куртки.

Она выглядела старше, глаза смотрели строже, а губы, казалось, разучились улыбаться. Они, конечно, улыбались во время пения на эстраде, но то была обычная эстрадная улыбка. Теперь, во время передышки, губы были презрительно сжаты.

Она подошла к столу и остановилась перед ним, холодный взгляд перебегал с предмета на предмет, точно она их пересчитывала. Заметив графинчик, она налила себе в стаканчик и привычным жестом опрокинула его.

— Вы и есть Марло? — спросила она, глядя на меня.

Она оперлась на стол и скрестила ноги.

Я ответил ей, что я — Марло.

— Ну что ж, — сказала она, — уверена, ни черта вы мне не понравитесь, поэтому побыстрей выкладывайте, что там у вас, и убирайтесь.

— Мне здесь как раз все очень понравилось, все здесь очень типично: на воротах — коп; у дверей — негр; полуголые девицы, толстый сальный еврей со стройной скучающей статисткой; великолепно одетый, пьяный, невероятно грубый режиссер, обрушившийся на бармена; молчаливый тип с пистолетом; владелец ночного клуба с мягкими седыми волосами и с манерами из второсортных картин; ну и, наконец, вы — исполнительница сентиментальных песенок о любви, с презрительной усмешкой, хриплым голосом и грубым словарем.

— У вас все? — сказала она, поднося сигарету к губам и затягиваясь. — А что вы скажете об остряке-шпионе с прошлогодними шуточками и сладенькой улыбкой?

— Как вы думаете, зачем мне понадобилось видеть вас?

— Валяйте, я вас слушаю. Так зачем?

— Она хочет, чтобы вещь вернули назад. Быстро. Иначе случится беда.

— Я подумала… — она вдруг оборвала себя и замкнулась.

Я следил за тем, как она пыталась скрыть вспыхнувший в глазах интерес. Для этого она поднесла сигарету к лицу и стала ее разглядывать.

— Что должно быть возвращено ей назад, мистер Марло?

— Дублон Брашера.

Она посмотрела на меня и кивнула, вспоминая, то есть разыгрывая передо мной сцену, будто она только что вспомнила.

— Ах, дублон Брашера.

— Клянусь, вы совершенно о нем забыли, — сказал я.

— О нет. Я видела его много раз. Вы сейчас сказали, что она хочет, чтобы его вернули назад. Это значит, что она думает, будто я взяла его.

— Да. Именно так.

— Старуха гнусно лжет, — сказала Линда Конквест.

— Разве вы сами никогда не оказывались в ложном положении, — сказал я, — например, не были иногда неправильно поняты? Просто она ошиблась.

— Да зачем мне нужна ее гнусная древняя монета?

— Ну, она стоит кучу денег. А миссис Мердок думает, что у вас их нет. Я полагаю, ее не назовешь слишком-то щедрой.

Короткий презрительный смешок.

— Нет, — сказала она, — миссис Элизабет Брайт Мердок к разряду щедрых не принадлежит ни в коей мере.

— Может быть, вы взяли монету ей назло, — сказал я, совсем не веря в это.

— Может быть, мне следует влепить вам пощечину, — сказала она.

Она погасила окурок в медной вазе, и рассеянно потыкав его ножом, бросила окурок в мусорную корзину.

— Ну хорошо, оставим это и перейдем к гораздо более важному вопросу, — сказал я. — Вы даете ему развод?

— За двадцать пять тысяч, — сказала она, не глядя на меня, — с большим удовольствием.

— Вы не любите этого парня, да?

— Марло, вы надрываете мне душу.

— Как бы там ни было, вы вышли за него замуж, — сказал я, — и он все еще любит вас.

Она как-то лениво посмотрела на меня.

— Только не думайте, мистер, что я не заплатила за свою ошибку (она закурила другую сигарету). Ведь как-то надо жить, а для одинокой девушки это совсем нелегко. И вот она совершает ошибку, выходит замуж за плохого парня, попадает в плохую семью. И все потому, что она чего-то ищет. Чего же? Безопасности… и все такое.

— Неужели любви здесь совсем не требуется, — сказал я.

— Не надо, Марло, считать меня циничной. Если б вы только знали, сколько девушек выходят замуж, чтобы обрести дом. Особенно таких девушек, у которых руки устали обороняться от разных оптимистов, завсегдатаев таких блестящих мест, как это.

— У вас ведь был дом, но вы ушли из него.

— Он обошелся мне слишком дорого. Из-за этой старой, опухшей от вина пройдохи сделка стала невыносимой. Как она вам показалась в качестве клиента?

— У меня бывали и похуже.

Она сняла табачную крошку с губы.

— Вы заметили, что она делает с этой девочкой?

— С Мерль? Мучает ее.

— Дело совсем не в этом. Она сделала из нее куклу. У девочки было какое-то нервное потрясение, и негодяйка воспользовалась этим, чтобы целиком завладеть ее душой. На людях она орет на нее, а наедине гладит ее по головке и шепчется с ней как с лучшей подругой. Она способна довести ее до истерики.

— Я ничего не знал об этом, — сказал я.

— Малышка любит Лесли, но сама не подозревает об этом. Эмоционально она не развита, ей как будто не больше десяти лет. Кое-что весьма забавное должно случиться на днях в этом доме. Я так рада, что ничего этого не увижу.

— Вы замечательная девушка, Линда, — помолчав, сказал я, — конечно, вы грубы, но вы и умны. Мне кажется, выходя за него замуж, вы думали, что у вас появятся большие возможности.

Она скривила губы.

— Я думала, что у меня будут хотя бы каникулы. Ничего не вышло. Она — умная, но безжалостная женщина, Марло. У нее слова никогда не совпадают с делами. И что-то она скрывает. Так что будьте бдительнее.

— Уж не убила ли она парочку мужчин?

Она засмеялась.

— Тут не до шуток, — сказал я, — убиты двое мужчин, и, по крайней мере, один из них связан с этой редкой монетой.

— Я не понимаю, — сказала она, посмотрев на меня искренно. — Убиты, да?

Я кивнул.

— Вы сказали об этом Морни?

— Об одном из них.

— Вы сказали об этом копам?

— Об одном из них, том же самом.

Она пристально смотрела мне в лицо. Я тоже не отрывал от нее взгляда. Мне показалось, она побледнела и устала. Побледнела сильнее, чем прежде.

— Ну что же, раскапывайте это дело, — сказала она сквозь зубы.

Я усмехнулся и кивнул. Только теперь она, казалось, успокоилась.

— Итак, — сказал я, — вы не брали эту монета. О'кей. Ну, а как насчет развода?

— Это не ваше дело.

— Согласен. Ну, спасибо вам за беседу. Вы не знакомы с одним парнем, его фамилия Ваннье?

— Знакома (ее лицо вдруг застыло, словно маска). Но не близко. Он дружит с Луис.

— Старый добрый друг.

— Боюсь, что на днях его ожидают скромные похороны.

— Давайте-ка взглянем в этом направлении. Что касается этого парня, то его имя звучит довольно часто, сам же он просто неуловим.

Она посмотрела на меня и промолчала. Мне показалось, что в ее глазах мелькнула какая-то искра, но ничего не последовало, я только услышал, как она спокойно проговорила:

— Морни чертовски взбешен, и если Ваннье не оставит в покое Луис, он убьет его.

— Наверно, выйдет так, как вы сказали. Да и Луис перешла все границы, любой это видит.

— Ну что ж, кажется, один лишь Алекс не видит этого.

— Как бы там ни было, с моей работой Ваннье никак не связан. Ведь он не бывает в доме миссис Мердок.

Чуть приподняв уголки губ, она сказала:

— Да? Позвольте вам кое-что сказать. Без всякой причины, просто от чистого сердца. Я иногда бываю маленькой доверчивой дурочкой. Так вот, Ваннье знает миссис Элизабет Брайт Мердок, и притом хорошо. Дома он у нее не бывал, во всяком случае, тогда когда я там жила. Но вот по телефону он звонил множество раз. Мне приходилось иногда случайно подходить к телефону, и он всегда спрашивал Мерль.

— Занятно, — сказал я. — Мерль?

Наклонившись, она погасила окурок и потом, опять подцепив кончиком ножа, выбросила в корзину.

Я встал и несколько секунд с восхищением смотрел на нее, потом сказал:

— Спокойной ночи и спасибо за все. Удачи вам.

У самой двери я обернулся, она все так же стояла, засунув руки в карманы и опустив голову на грудь.

Было два часа ночи, когда я поднялся в свою квартиру в районе Голливуда, поставив машину на улице. Воздух на улице еще сохранял сухое и легкое дыхание пустыни. А вот воздух в моей квартире был мерзким от табачного дыма, и особенно от вонючего сигарного окурка, оставленного Бризом. Пришлось открыть окна, и пока квартира проветривалась, я разделся и выложил на стол содержимое своих карманов.