В те времена начальное жалованье патрульного полицейского составляло 3725 долларов в год, и Фостер добросовестно отрабатывал каждый цент. Фактически Фостер отрабатывал свое жалованье настолько добросовестно, что уже спустя пять лет был назначен в следственно-розыскной отдел. Теперь он числился детективом III категории, и его жалованье составляло 5320 долларов в год. Но и эту сумму Фостер отрабатывал добросовестно и сполна.

В час ночи с 23 на 24 июля, когда его коллега Майк Риардон истекал кровью на тротуаре, Фостер отрабатывал свое жалованье, допрашивая некоего субъекта, которого они с Бушем задержали за поножовщину в баре[7].

Допрос проходил на втором этаже здания, где размещался полицейский участок. Справа от конторки дежурного на первом этаже неброская и грязноватая белая табличка с черными буквами, гласящая: „Следственно-розыскной отдел", и с изображением руки с вытянутым указательным пальцем уведомляет каждого посетителя, что быки[8]обитают этажом выше.

Ведущая туда металлическая лестница узка, но безупречно чиста. Проходите один марш из шестнадцати ступеней, затем поворачиваете и преодолеваете еще один марш из шестнадцати же ступеней, ну, вот вы и прибыли на место.

Место, куда вы прибыли, являет собой узкий полутемный коридор. Справа от лестничной площадки две двери с табличками „Раздевалка". Если повернете налево и пойдете по коридору, то вам попадутся на глаза деревянная планчатая скамья, лавка без спинки (загнанная в узкую нишу и загораживающая заваренные металлические двери, которые некогда вели в шахту лифта), дверь по правую руку, помеченная надписью „Мужской туалет", и дверь по левую руку, на которой висит маленькая табличка „Канцелярия".

В конце коридора находится кабинет, где размещаются детективы.

Первое, что там бросается в глаза, — это разделяющий комнату планчатый барьер. За ним вы можете видеть столы с телефонами, доску объявлений, на которой развешаны разнообразные фотографии, сообщения и уведомления, свисающую с потолка электрическую лампочку в стеклянном шаре, а там еще столы и зарешеченные окна, идущие по фасаду здания. Разглядеть, что находится за барьером справа от вас, не удастся, потому что стоящие в этой части комнаты столы загорожены двумя огромными металлическими шкафами. Именно в этой части кабинета Фостер и допрашивал того типа, которого чуть раньше, вечером, задержал в баре.

— Имя? — задал он ему первый вопрос.

— No hablo ingles, — ответил задержанный.

— Вот черт! — огорчился Фостер, крепко сложенный здоровяк с темно-шоколадной кожей и теплыми карими глазами. Закатанные рукава белой парадной сорочки с распахнутым воротом едва не лопались на могучих бицепсах.

— Cual es su nombre? — переспросил он на спотыкающемся испанском.

— Томас Перильо.

— Адрес? — Фостер запнулся и погрузился в раздумье. — Direction, что ли?

— Tres-tres-cuatro Mei-son.

— Возраст? Edad?

Перильо только пожал плечами.

— А, ладно! — согласился Фостер. — Так где нож? Ох, чтоб тебя! Так мы до утра не кончим. Слушай, donde esta el cuchillo? Puede usted decirme?

— Creo que no.

— Что значит „нет"? У тебя же был нож?

— No se.

— Слушай, сукин ты сын, с десяток людей видели тебя с ножом. Что скажешь на это?

Перильо молчал.

— Tiene usted un cuchillo? — снова завел Фостер.

— No.

— Врешь! — взорвался Фостер. — Был у тебя нож, был. Куда ты его дел после того, как полоснул того парня в баре?

— D6nde esta el servicio? — в свою очередь, спросил его Перильо.

— Да какое тебе дело, где мужская уборная, — оборвал его Фостер. — Стой прямо, Христа ради. Ты где находишься? Думаешь, у себя в бильярдной? Вынь руки из карманов!

Перильо лениво вытащил руки из карманов.

— Ну, так где нож?

— No se.

— „Не знаю, не знаю“, — передразнил его Фостер. — Ладно, проваливай отсюда к чертовой матери! Присядь на скамейку в коридоре. А я пока добуду полисмена, который говорит по-твоему, приятель. Давай, валяй в коридор!

— Bien, — согласился Перильо. — Donde esta el servicio?

— Слева в конце коридора. И не вздумай торчать там до утра.

Перильо вышел. Фостер сморщил лицо в гримасе отвращения. Порезал Перильо того парня не так уж сильно. Если они будут сбиваться с ног из-за каждой поножовщины, то у них ни на что другое времени не останется. Интересно, подумал он, как бы мне служилось в таком полицейском участке, где слово „резать“ употребляют только в сочетании со словом „индейка". Самодовольно улыбнувшись своему утонченному чувству юмора, Фостер придвинул пишущую машинку и принялся за отчет о расследовании квартирной кражи, приключившейся несколько дней назад.

Когда появились Карелла и Буш, было сразу видно, что они охвачены лихорадочной спешкой. Карелла чуть ли не бегом бросился сразу к телефону, быстро просмотрел лежавший рядом список и стал набирать номер.

— Что там у вас? — поинтересовался Фостер.

— Да это самое убийство, — бросил Карелла.

— Ну?

— Это был Майк.

— Не понял?

— Майк Риардон.

— Да ты что?! — не веря своим ушам, переспросил Фостер.

— Две пули в затылок. Звоню лейтенанту. Тянуть с этим делом он нам не позволит.

— Эй, он что, шутит? — обернулся Фостер к Бушу, но, увидев выражение его лица, сразу понял, что тут не до шуток.

Следственно-розыскным отделом 87-го участка командовал лейтенант Барнс. Его коренастую плотную фигуру венчала голова, формой напоминавшая заклепку. Не украшали лейтенанта и крошечные голубые глазки, но они многое повидали в этой жизни, и едва ли что-нибудь из происходящего вокруг могло проскользнуть для них не замеченным. Барнс знал, что территория его участка слывет беспокойным местом, и это ему даже нравилось. Полисмены нужны именно в неблагополучных окрестностях, любил говорить он, а потому гордился принадлежностью к отделу, который действительно оправдывал свое название. В этом отделе значилось шестнадцать человек, но теперь стало пятнадцать.

Десятеро из этих пятнадцати собрались сейчас вокруг него в кабинете отдела; остальные пятеро находились в засадах, и отозвать их оттуда было никак нельзя. Кабинет выглядел в точности так, как во время пересмегіки: кто-то из детективов сидел в своих креслах или устроился на краешке стола, другие переминались с ноги на ногу у зарешеченных окон или подпирали спинами металлические шкафы. Только вот обычных перченых шуток на этот раз не слышалось. Все уже знали, что Майк Риардон убит.

Барнс молча набивал трубку, толстыми умелыми пальцами уминая табак и не глядя на своих сотрудников.

Карелла не сводил с него глаз. Он восхищался лейтенантом и искренне уважал его, хотя немало детективов звали между собой Барнса „старым дерьмом". Карелла был знаком с детективами, работавшими в участках, где начальники, не утруждая мозговых извилин, признавали только кнут и держали подчиненных в ежовых рукавицах. Работать с тираном очень тяжело. Барнс же был совсем другим. Он был добросовестным полисменом и к тому же весьма умным и проницательным полисменом. Поэтому Карелла сейчас был весь внимание, хотя лейтенант продолжал молчать.

Барнс чиркнул спичкой и раскурил трубку. Всем своим видом он напоминал человека, которому некуда спешить и который поэтому, покончив с плотным обедом, собирается посмаковать стаканчик доброго портвейна. Однако внутри его крепкого черепа шла бешеная работа, а каждая клеточка тела была охвачена яростью — погиб один из его лучших людей.

— Митинговать не будем, — внезапно бросил он, выдохнув клуб дыма и разгоняя его широкой короткопалой ладонью. — Ступайте и отыщите мне этого подонка. Если читать газеты и, не дай бог, верить всему, что там пишут, то каждый якобы знает, почему именно в полиции терпеть не могут тёх, кто убивает полисменов. Это, мол, закон джунглей. Таков закон выживания. Полиция, мол, мстит за своего. Да чушь сплошная вся эта газетная писанина! Мы не можем допустить, чтобы убивали полисмена просто потому, что полисмен есть символ закона и порядка. Лишите общество этого символа — и улицы заполнит зверье. А зверья на улицах у нас и сейчас хватает.

Я хочу, чтобы вы нашли убийцу Риардона, но не потому, что Риардон был полисменом нашего участка, и даже не потому, что Риардон был первоклассным полисменом. Я хочу, чтобы вы нашли этого подонка потому, что Риардон был человеком, и чертовски неплохим человеком.

Поступайте, как считаете нужным, вы свое дело знаете. Жду донесений — обо всем, что удастся раскопать в наших досье, в ходе оперативных мероприятий. Только найдите его! Все.

Лейтенант вернулся в свой кабинет. Кто-то из детективов принялся листать папки, отыскивая информацию о бандюгах, питавших пристрастие к 45-му калибру. Другие взялись за папки со сведениями о ворах и воришках, которые в то или иное время могли сталкиваться с Майком Риардоном на узкой дорожке. Третьи методично сортировали карточки с приговорами, обращая особое внимание на те дела, которые вел Майк Риардон. Фостер выглянул в коридор и велел Перильо убираться домой и никогда больше не попадаться ему на глаза. Остальные детективы вышли на улицу, в том числе и Карелла с Бушем.

— У меня от него колики начинаются, — раздраженно пожаловался Буш. — Прямо Наполеоном себя воображает.

— Барнс неплохой мужик, — не согласился Карелла.

— А все равно строит из себя бог знает кого, — упорствовал Буш.

— Я смотрю, тебе все не по душе, — заметил Карелла. — Неуживчивый ты какой-то.

— Вот что я тебе скажу, — вспылил Буш. — У меня в этом проклятущем участке язва образовалась. Никогда ничего не было, а как перевели в ваш участок — сразу язва, а? С чего бы это?

Карелла мог бы назвать сотню вероятных причин, по которым у Буша образовалась язва, но сейчас вступать в пререкания ему не хотелось, и он промолчал.