— Нет, мне показалось, что нож и не обмывали и не обтирали. На нем были темные неприятные пятна какого-то густого липкого вещества.

— Ага!

Пуаро с довольным видом откинулся на спинку стула.

— Я была уверена, что вы и без меня все выяснили в отношении ножа,— с упреком заявила миссис Джекобе, обращаясь к старшему инспектору Ниллу,— как могло случиться, что полицейские про него забыли? На мой взгляд, это просто легкомысленно!

— Полиция ничего не забыла,— серьезно ответил Нилл,— и легкомыслия не проявила, но при следствии бывает полезно выслушать показания разных свидетелей.

— Я понимаю, вас интересует, насколько точны показания ваших свидетелей.

Она внимательно посмотрела на него.

— Вас интересует, насколько они добавили от себя и что они видели на самом деле...

Слегка улыбнувшись, она продолжала:

— Я ничего не придумала.

Нилл наклонил голову.

— Уважаемая миссис Джекобс, у нас нет никаких оснований сомневаться в отношении правильности ваших показаний. Вы — превосходный свидетель.

— Роль свидетельницы мне не доставляет никакого удовольствия. Но раз уж так вышло, я обязана выполнить свой долг.

— Вы совершенно правы. Большое спасибо, миссис Джекобс.

Оглянувшись, Нилл спросил:

— Больше ни у кого не имеется вопросов?

Оказалось, что они имелись у Пуаро.

Недовольная миссис Джекобс задержалась у двери.

— Да?

— Меня интересуют слова девушки про Луизу. Вы случайно не знаете, кого она имела в виду?

— Откуда мне знать?

— Не считаете ли вы возможным, что она говорила о миссис Луизе Чарпантьер? Сами вы с ней были знакомы, не так ли?

— Нет.

— Но вам известно, что недавно она выбросилась из окна на седьмом этаже в вашем здании?

— Про это я, конечно, слышала. Только я не знала, что ее звали Луизой. Ну и потом, мы с ней не были лично знакомы.

— Как я полагаю, вы не слишком к этому стремились?

— Не хотелось бы так говорить, потому что о покойниках не судят. Но вообще-то вы совершенно правы. Она была весьма неприятной жиличкой, и я так же, как и многие другие обитатели этого дома, неоднократно жаловалась управляющему на ее поведение.

— На что же именно?

— Уж если быть совершенно откровенной, она была алкоголичкой. Ее комната располагалась непосредственно над моей. Этажом выше. У нее ежедневно бывали сборища, пьянки, когда бьют посуду, опрокидывают мебель, орут, кричат, поют и бесконечно хлопают дверями.

— Возможно, она была одинокой женщиной? — высказал предположение Пуаро.

— Знаете, такое впечатление она никогда не производила,— с кислой миной ответила миссис Джекобс,— правда, на дознании была выдвинута идея, что она переживала и волновалась за свое здоровье. Но это, конечно, было плодом ее фантазии. Она была здорова, как дай Бог каждому.

Произнеся эту далеко не доброжелательную эпитафию недавно умершей миссис Чарпантьер, миссис Джекобс удалилась. По ее лицу было видно, что она довольна собой и не раскаивается, что отступила от правила «не судить покойников».

Пуаро обратил свое внимание на мистера Рестарика.

Он у него осторожно спросил:

— Прав ли я в своем предположении, мистер Рестарик, что одно время вы были близко знакомы с миссис Чарпантьер?

Рестарик ответил не сразу. Потом он глубоко вздохнул и пробормотал:

— Да, когда-то, много лет назад, я действительно хорошо ее знал... Но только не под фамилией Чарпантьер. Тогда она называла себя Луизой Бирелл.

— Вы были... эээ... влюблены в нее?

— Да, я был в нее влюблен... Как говорится, влюблен без ума. Ради нее я оставил жену. Мы вместе уехали в Южную Африку. Но не прошло и года, все это разлетелось, как мыльный пузырь. Она возвратилась в Англию. После этого я о ней ничего не слышал, меня совершенно не интересовала ее дальнейшая судьба.

— Что же в отношении вашей дочери? Она тоже была знакома с Луизой Чарпантьер?

— Во всяком случае не настолько, чтобы помнить ее. Не забывайте, что в то время ей было всего пять лет.

— Но все же она знала ее? — настаивал Пуаро.

— Да,— медленно ответил Рестарик,— она знала Луизу. То есть Луиза приходила к нам в дом. Она любила играть с девочкой.

— Так что не исключено, что девушка могла ее помнить, несмотря на эти годы?

— Не знаю. Просто не знаю. Не представляю, как она выглядела, насколько могла измениться. Я имею в виду Луизу. Мы с ней больше не встречались, как я уже говорил.

Голос у Пуаро стал необычайно вкрадчивым.

— Но ведь вы получили от нее весточку, мистер Рестарик? Уже после вашего возвращения на родину?

Новая продолжительная пауза и второй не менее тяжелый вздох.

— Да, я получил от нее известие...

Сделав это признание, он спросил, не в силах преодолеть свое любопытство:

— Откуда вам это известно, месье Пуаро?

Пуаро достал из кармана аккуратно сложенный кусочек бумаги. Он развернул его и протянул Рестарику.

— Вот, пожалуйста.

Рестарик озадаченно посмотрел на него, на лбу у него появились складки.

«Дорогой Энди!

Из газет я узнала, что ты снова дома. Мы должны встретиться и обменяться рассказами о том, чем мы оба занимались все эти годы...»

На этом месте письмо прерывалось. Следующий отрывок начинался со слов:

Энди!

Догадайся, от кого это письмо? От 'Луизы. И не смей говорить, будто ты меня позабыл!.. Мы должны встретиться. Не мог бы ты приехать ко мне на следующей неделе вечером в понедельник или во вторник?

Энди, дорогуша, я должна тебя снова видеть!.. Я никогда никого не любила так, как тебя. Я не хочу даже думать о том, что ты мог меня позабыть!»

— Откуда вы это раздобыли? — с недоумением еще раз спросил Рестарик, дотрагиваясь до письма.

— От моего большого друга, через фургон для перевозки мебели,— ответил Пуаро, поглядывая на миссис Оливер.

— Я иначе не могла поступить,— заговорила миссис Оливер, по-своему интерпретируя взгляд бельгийца,— по всей вероятности, перевозили ее мебель. Когда грузчики, два здоровенных парня, выносили из дома письменный стол, из него выпал ящик, и все содержимое разлетелось по двору. Я сумел# подобрать эти два кусочка и пыталась их всунуть обратно грузчикам, но они меня только обругали, потому что вещи были старинными, очень тяжелыми, и грузить их вдвоем было очень тяжело. Я и думать забыла про свою находку. Сунула себе в карман пальто, и все. Сегодня же утром я подумала отправить

. пальто в чистку. Ну и стала все вынимать из карманов. Так что, видите, я не виновата.

Если учесть, что все это было выпалено на одном дыхании, нет ничего удивительного в том, что миссис Оливер даже слегка запыхалась.

Пуаро обратился к Рестарику:

— В конце концов, она получила от вас ответ?

— Да, получила, но не в форме письма. Я решил, что отвечать не стоит. Дабы не возобновлять знакомства.

— Так вы больше не хотели ее видеть?

— Она была последним человеком, которого я хотел бы видеть. Понимаете, она была исключительно трудной женщиной. Всегда, с самого начала. Ну и потом, я был наслышан о ее нынешних привычках. Хотя бы о том, что она превратилась в горькую пьяницу. Ну, и про многое другое.

— У вас сохранились ее письма? Кстати, которое из этих вы получили?

— Самый формальный вариант. Но и его я немедленно порвал.

Доктор Стиллингфлит громко спросил:

— Ваша дочь когда-нибудь заговаривала о ней?

Рестарику, по всей видимости, не хотелось отвечать.

Но от доктора Стиллингфлита не так-то легко было отделаться.

— Поймите, возможно, это очень важно!

— Ну да, один раз она заговорила о Луизе.

— Что именно она говорила?

— Совершенно неожиданно она мне сказала: «На днях я видела Луизу, папа». Я поразился и спросил, где она могла ее видеть. Норма ответила, что в ресторане того самого дома, где она живет. Естественно, я был несколько, смущен. Я ей сказал, что никак не мог предположить, что она ее помнит. Норма же ответила: «Я ее не могла позабыть при всем своем желании. Мне этого не позволила бы мама».

— Да,— наклонил рыжую голову доктор Стиллингфлит,— это и правда может иметь решающее значение’.

— Скажите, мадемуазель,— Пуаро внезапно обратился к Клавдии Рис-Холланд,— вам Норма ничего не говорила про миссис Чарпантьер?

— Да, говорила. Уже после ее самоубийства. Она тогда что-то болтала о своей жестокости. Понимаете, это было настолько по-ребячески, что я не восприняла это всерьез.

— Вы сами были здесь в тот вечер, то есть, если быть точным, в то раннее утро, когда миссис Чарпантьер покончила t собой?

— Нет, меня тогда не было. Я уезжала. Я приехала только на следующее утро и узнала о случившемся.

Она повернулась к Рестарику.

— Вы помните? Это было 23-го числа. Я тогда ездила в Ливерпуль.

— Да, конечно. Вы должны были представлять меня на правлении Гарверского треста.

Пуаро спросил:

— Но Норма ночевала в ту ночь дома?

— Да.

Клавдия почему-то нервничала.

— Клавдия? — Рестарик положил ей на руку свои пальцы.— Что вам известно про мою Норму? Я вижу, вы что-то скрываете.

— Ничего! Что я должна про нее знать?

— Вам кажется, она не совсем нормальная? — общительным тоном спросил доктор Стиллингфлит.— И то же, самое предполагает черноволосая девушка. Да и вы сами,— он повернулся к мистеру Рестарику.— Вы все ведете себя крайне деликатно и всячески избегаете разговора на эту тему. Хотя все без исключения думаете одно и то же. Я не говорю о старшем инспекторе. Потому что он ничего не предполагает, а просто собирает факты. Сумасшедшая или убийца? А что вы на это скажете, мадам?