— Смотри, — сказала она, — сейчас докажу.

Она спрыгнула с кровати, открыла какой-то ящик, не обнаружила то, что искала, и убежала в другую комнату. Дени нашел ее на лестнице. Она показала ему связку ключей, взяла за руку и потянула за собой.

— Иди, ты увидишь, иди сюда.

— Куда? Слушай, ты меня уморишь. Что ты собираешься мне показать?

— Говорю, увидишь.

Свет нигде не горел, только один желтый треугольник вырисовывался на черном фоне — их комната.

Внизу она, босиком, как и он, открыла в темноте входную дверь, вытащила его наружу. Не выпуская его руки, в светлой шелестящей ночи, обволакивающей их, она заставила его обогнуть дом, пересечь двор, поросший травой, где он различил контуры старого колодца и амбара.

— Подожди, дорогой. Это не просто.

Она остановилась перед тяжелой двустворчатой дверью в форме арки, стала перебирать ключи в связке, перепробовала несколько, пока не нашла подходящий. Вдвоем они толкнули скрипучие створки.

— Посмотри, — сказала она, — все правда.

В свете, проникающем снаружи, они могли разглядеть прямо перед собой переднюю часть большой машины. Вероятно, она была темного цвета и, когда Дени положил руку на капот, он почувствовал, что она вся в пыли.

— Что это?

— «Шенар-Валькер». Она, в принципе, на ходу. У нее есть мотор и все остальное.

— Это машина твоего отца?

— Да. Он оставил ее здесь, когда немцы перешли в южную зону.

Она открыла дверцу, и они оба влезли внутрь, сначала она, потом Дени — на место водителя. Он стал крутить во все стороны руль, давил на педали. Она нажала на кнопку на потолке, чтобы включить свет, но лампочка не зажигалась.

— Аккумулятор разрядился, — уверенно сказал Дени, затем, имитируя звук мотора, добавил: — Жаль, что у нас нет бензина.

— Ты умеешь водить машину?

— Нет.

— Отлично. И я не умею.

Она положила голову ему на плечо, чувствуя себя счастливой. Дени тоже был доволен.

— Закрой дверь, — сказала она, — так будет уютнее.

Он закрыл дверь. Они сидели рядом и молчали, Дени держался за руль. Вскоре она заметила, что он заснул. Так вышло, что в эту первую ночь они не легли в кровать. На рассвете она проснулась от холода и обнаружила, что Дени совсем ледяной. Стараясь не разбудить его, она вышла из машины и пошла в дом за одеялами, потом вернулась к нему. Затем, когда оба они согрелись, тесно прижавшись друг к другу, она снова заснула.


Дни стояли теплые и ясные. Сестра Клотильда нашла в одной из комнат свои старые платья и летние юбки. Провела несколько вечеров, подгоняя и укорачивая их. Чтобы порадовать Дени, она надевала эти вещи, когда они были дома или ходили в лес у дороги. Если она по утрам ходила в деревню, то надевала накидку и длинное платье из грубой шерсти. Дени чувствовал неприятное удушье, когда она на время вновь превращалась в монахиню, которой в действительности уже не была, — у него просто горло перехватывало.

Когда они отправлялись в деревню вместе, крестьяне оборачивались, глядя им вслед. Здоровались с ними только в первые недели. До тех пор, пока почтальон, который как-то пришел позже обычного, не увидел, что сестра Клотильда бегает по траве в цветастой юбке и белой блузке. Дени догонял ее, и оба заливисто хохотали. Заметив почтальона, она испуганно застыла, как изваяние. Дени же ничего не понял. Он продолжал смеяться, забирая письма. Почтальон опустил голову и направился в деревню, не сказав ни слова. На дороге он обернулся, садясь на свой велосипед, и увидел девушку с короткими белокурыми волосами, хрупкую и незнакомую — она смотрела ему вслед. Почтальон пожал плечами и уехал.

Сестра Клотильда в грустной задумчивости стояла возле двери, держа в руке нераспечатанное письмо от настоятельницы.

— Ты расстроилась из-за почтальона? — наконец заметил Дени.

— Это ужасно, вся деревня будет теперь судачить о моей юбке.

— Ну, не делай такое лицо! — сказал Дени и ободряюще потрепал ее по коротким волосам.

— Это скандал!

— Тебе не стыдно? — спросил он почти всерьез.

Сначала она удивилась и возмутилась, потом, увидев его улыбку, протянула руку и взлохматила ему волосы.

— Ненавижу тебя.

— Послушай, не понимаю, что такого неприличного в твоей юбке! — сказал Дени.

— Для них это неприлично. Для них я — сестра Клотильда, они всегда…

— Для меня ты… В самом деле, кто ты? Ты никогда не называла мне своего настоящего имени.

Они изумленно посмотрели друг на друга и тотчас забыли про деревенского почтальона, это было невероятно, потрясающе.

— Я знаю имена всех твоих чертовых кузин, но ты ни разу не назвала мне своего!

Она вырвалась и со всех ног бросилась бежать по лугу, примыкавшему к дому. Дени догнал ее у подножия холма, за изгородью, увлек за собой на траву, лег сверху, прижав к земле ее запястья, потому что она изо всех сил отбивалась.

— Признавайся!

— Нет.

Оба с трудом переводили дыхание.

— Держу пари — Анастасия или Филомена, жуткое имя.

— Нет.

Она старалась высвободить ноги, перевернуть его на спину. Потом неожиданно отказалась от сопротивления. Просто слегка приподняла голову, коснулась губами уха Дени, поцеловала.

— Меня зовут Клод. Вот. Клоди, Кло-Кло, Клодин, Клодет, как хочешь.

Дени отпустил ее запястья, обнял. Это имя хорошо подходило ей. Оно казалось ему ангельским, похожим на ее улыбку.

— Теперь я буду называть тебя Клод.

Она прошептала, что больше его не ненавидит, что любит его.

— Моя маленькая Клод, — сказал он, — маленькая Клод, которая меня любит.

Они вернулись домой, держась за руки.

— От кого письмо? — сказал Дени.

— Письмо?

— Письмо, которое ты держишь, вот это. Если от парня, то я сниму с тебя шкуру — по кусочкам.

Она остановилась, чтобы распечатать письмо от настоятельницы. Не нашла в нем ничего подозрительного и вздохнула с облегчением.

С этого дня, когда они проходили мимо полей, крестьяне с ними больше не здоровались. Дени тоже обратил на это внимание, но ничего не сказал, они никогда это не обсуждали. В деревне женщины смотрели на сестру Клотильду в упор, а на мальчика — не скрывая презрения. Когда Дени ездил один на велосипеде за хлебом, хозяйка булочной в Виларгье бесконечно долго пересчитывала продовольственные купоны, и он чувствовал, что она обслуживает его очень нелюбезно.

Только позднее, в июле, влюбленные стали испытывать к себе уже откровенно враждебное отношение деревенских. Весь месяц они чувствовали себя совершенно спокойно, погруженные в свое счастье. Светлые и радостные дни сменяли друг друга, каждый вечер был окрашен легкой меланхолией, когда они садились рядом, в конце дороги, возле рощицы, посмотреть, как заходит солнце.

— Еще один день прошел, — говорил Дени. — На нем можно поставить крест, он никогда не вернется.

И оба они чувствовали свою правоту — ведь их оправданием была сама жизнь.

XXI

Как-то в воскресенье, в начале июля, сестра Клотильда, вопреки своей привычке, пришла на мессу только к одиннадцати. Обычно она бывала на первой службе — в половине восьмого. В это время меньше прихожан в церкви, меньше внимания. Но накануне они ездили на велосипедах в Пюи, легли очень поздно, и утром она не ушла — ждала, когда проснется Дени. Он больше не хотел ходить в церковь.

На площади прихожане, сбившись в кучки и обсуждая события недели, ждали начала службы. Она прошла мимо, держась очень прямо и чувствуя на себе неодобрительные взгляды. Вслед ей бросили несколько негромких замечаний, но она сделала вид, что не слышит. Когда сестра Клотильда вошла в церковь, раздался ропот.

— И ей не стыдно! — сказала одна женщина во всеуслышание.

Опустив голову под взглядами присутствующих, сестра Клотильда села в глубине церкви на край скамьи и открыла молитвенник. Шепот усилился, становясь все громче, со всех сторон сыпались восклицания. Она не поднимала головы, догадываясь, что все взгляды по-прежнему прикованы к ней.

— Больно, очень больно видеть такое, — сказала хозяйка булочной где-то совсем рядом.

Сердце у сестры Клотильды колотилось. Она чувствовала, как влажнеет накидка на ее лбу.

— Понятно, — произнес какой-то мужчина, — ей нравится позориться, вырядившись в короткую юбку перед своим красавчиком.

С каждой секундой высказывания становились все смелее, сестра Клотильда надеялась, что хоть с началом службы она обретет спасение, но служба все не начиналась. Люди обменивались репликами, как в театре, она слышала их слова и злобный смех. Смех волнами переходил из ряда в ряд, и с каждой новой волной она вздрагивала всем телом. Она уже не могла теперь просто подняться и уйти.

Прихожане сверлили ее взглядами до тех пор, пока не появился кюре. Он был молодой, коренастого телосложения. Кюре ничего не заметил и начал службу, гул постепенно стих.

Кюре подошел к сестре Клотильде возле дароносицы, черная сутана туго обтягивала его широкие плечи. Священник был среднего роста, толстый, с уже облысевшим лбом и глазами навыкате.

Он наклонился к ней.

— Я хотел бы поговорить с вами после службы, сестра, — тихо сказал он.

Сестра Клотильда не смогла ответить, во рту у нее пересохло. Кюре прочел «да» в ее глазах. Люди смотрели в их сторону. Сестра Клотильда увидела, как какой-то мужчина толкнул жену локтем. Женщина обернулась и злобно рассмеялась.

— Жду вас в ризнице, — сказал кюре едва слышно и пошел по нефу вдоль каменных колонн.