— Может, будет лучше, если мы распрощаемся здесь?

— Нет. Ни в коем случае. А почему это будет лучше? Я решился на отчаянный шаг.

— Знаете, завтра я собираюсь в Маркет-Чэдуэлл, — вдохновенно соврал я. — Может… Не знаю, будете ли вы еще там… Я хочу спросить, нельзя ли мне.., увидеться с вами? — Я переступил с ноги на ногу и отвернулся, почувствовав, что щеки мои прямо-таки заливает румянцем. Но если бы я ничего такого не сказал, как бы мы потом могли встретиться?

— Можно, — ответила она. — Я уеду в Лондон только вечером.

— Тогда, быть может… Не согласитесь ли вы… Наверное, я веду себя чересчур вольно?

— Почему же? Вовсе нет.

— Тогда, быть может, мы с вами посидим в кафе? Оно называется, по-моему, «Голубая собака». Вполне сносное кафе, — добавил я. — То есть я хочу сказать, что… — Я никак не мог подобрать подходящего слова и потому воспользовался тем, которое не раз слышал от матери. — Оно вполне пристойное, — волнуясь, закончил я.

И тут Элли рассмеялась. Наверное, это словечко и вправду звучит в наши дни несколько странно.

— Я уверена, что там очень мило, — сказала она. — Хорошо, я приду. Примерно в половине пятого, устраивает?

— Я буду ждать вас там, — отозвался я. — Я… Я очень рад. — Это единственное, что я сумел вымолвить.

Мы уже подошли к повороту, за которым начинались дома.

— До свиданья, — сказал я, — до завтра. И забудьте все, что наплела вам старая карга. Ей, похоже, нравится пугать людей. Не стоит обращать на нее внимания.

— А вам это место не кажется страшным? — спросила Элли.

— Цыганское подворье? Нет, — ответил я, пожалуй, чуть более решительно, чем следовало, но мне оно и вправду не казалось страшным. Я, как и прежде, считал, что место очень красивое — прекрасная оправа для прекрасного дома…

Вот как прошла моя первая встреча с Элли. На следующий день я в урочный час сидел в «Голубой собаке» и ждал Элли. Она пришла. Мы пили чай и беседовали. Мы и в этот раз не очень-то откровенничали о своей жизни, больше болтали о разных пустяках. Потом Элли, взглянув на часы, сказала, что ей пора, потому что ее поезд на Лондон отходит в семнадцать тридцать.

— А я думал, что у вас здесь машина, — сказал я. Она, чуть смутившись, призналась, что вчера говорила не про собственную машину. Но так и не объяснила, чья это была машина. Нами снова овладело чувство неловкости. Я подозвал официантку, расплатился за чай, а потом решился спросить напрямик:

— Я смогу еще.., смогу когда-нибудь снова вас увидеть?

Она в этот момент внимательно рассматривала скатерть.

— Я пробуду в Лондоне еще две недели, — сказала она, не поднимая глаз.

— Где и когда? — спросил я.

Мы договорились встретиться в «Риджентс-парк-отеле» через три дня. Стояла чудесная погода. Мы пообедали в ресторане на открытом воздухе, а затем прошли в сад королевы Марии, уселись там в шезлонги и принялись болтать. С этого дня наши разговоры стали более откровенными. Я рассказал ей, что получил неплохое образование, но карьеры не сделал. Рассказал, как бегал с одной работы на другую, рассказал, где и кем работал, не про все, конечно, и еще, что никак не мог на чем-либо остановиться, как мне все надоело и я искал, искал… Как ни странно, она слушала меня затаив дыхание.

— Совсем другая жизнь, — заметила она. — Как удивительно непохоже.

— Непохоже? На что?

— На мою жизнь.

— О, вы богаты! — решил пошутить я. — Бедная маленькая богачка.

— Да, — совершенно серьезно ответила она. — Я бедная маленькая богачка.

И нехотя, отрывистыми фразами стала рассказывать мне о своей богатой семье, об удушливой, тоскливой атмосфере в их доме, таком комфортном и таком унылом. О том, что ей запрещено выбирать себе друзей и делать то, что хочется, — а она видит, как люди вокруг наслаждаются жизнью, а ей в этом отказано. Ее мать умерла, когда она была совсем маленькой, и отец женился снова. А потом, спустя несколько лет, умер и он. Я понял, что она не очень дружна с мачехой и большей частью живет в Америке, но много путешествует по разным странам.

Я слушал ее и не понимал, как в наше время молоденькая девушка может вести такое существование — практически сидеть взаперти в четырех стенах. Конечно, — она бывала на вечерах и приемах, но мне казалось, будто это происходило пятьдесят лет назад — так она об этом рассказывала. В ее мире, по-видимому, не было места ни теплым отношениям, ни веселью, и ее образ жизни отличался от моего, как ночь ото дня… Все это было по-своему любопытно, но, если честно, рассказ ее навевал уныние.

— Значит, у вас совершенно нет близких друзей? — не мог поверить я. — А как насчет молодых людей?

— Их для меня выбирают, — понуро ответила она. — Они все жуткие зануды.

— Вы живете просто как в тюрьме, — заметил я.

— В общем-то да.

— И ни одной близкой подруги?

— Теперь появилась. Ее зовут Грета.

— А кто такая эта Грета? — спросил я.

— Ее наняли мне в компаньонки — нет, пожалуй, не совсем так. Сначала у нас в течение года жила девушка-француженка, помогала мне учить французский язык, а потом из Германии приехала Грета — помогать в немецком. Но Грета оказалась не такой, как все. И с ее приездом все переменилось.

— Она вам очень нравится?

— Она мне очень помогает, — ответила Элли. — Она на моей стороне. Это только благодаря ей я хоть изредка могу делать то, что хочется мне самой. Она не боится солгать ради меня. Я ни за что не смогла бы побывать на Цыганском подворье, если бы не Грета. Она живет со мной в Лондоне, опекает меня, пока моя мачеха находится в Париже. Если я куда-нибудь уезжаю, я сочиняю два-три письма и оставляю их Грете, а она отправляет их каждые три-четыре дня, и на них стоит лондонский почтовый штемпель.

— А почему вы вдруг решили поехать на Цыганское подворье? — спросил я. — И для чего? Она ответила не сразу.

— Мы с Гретой так решили, — сказала она. — Она удивительный человек, постоянно придумывает что-то интересное, у нее столько всяких идей.

— А как она выглядит, эта Грета? — спросил я.

— О, Грета очень красивая, — ответила Элли. — Высокая, со светлыми волосами. И все умеет делать.

— Мне она, наверное, не понравится, — сказал я.

Элли засмеялась:

— Понравится, вот увидите. Не сомневаюсь. Она к тому же очень умная.

— Не люблю умных девиц, — сказал я. — Равно как и высоких блондинок. Мне нравятся маленькие девушки с волосами цвета осенних листьев.

— Вы, наверное, ревнуете к Грете, — заметила Элли.

— Возможно. Вы ведь ее очень любите, не так ли?

— Да, очень. С ее появлением моя жизнь стала совсем другой.

— Это она посоветовала вам приехать сюда? Интересно, зачем? В этих краях нет ничего необычного. Прямо какая-то загадка.

— Это наш секрет, — смутившись, призналась Элли.

— Ваш и Греты? Какой же?

Она покачала головой.

— Пусть это останется моей тайной.

— Ваша Грета знает, что вы встречаетесь со мной?

— Она знает, что я с кем-то встречаюсь. И все. Она не задает вопросов. Она знает, что я счастлива.

После этой встречи я целую неделю не видел Элли. Вернулась из Парижа ее мачеха, приехал и еще кто-то, кого она называла дядей Фрэнком, мимоходом Элли упомянула, что у нее скоро день рождения и по этому поводу будет большой прием.

— Всю эту неделю я не смогу выбраться из дома. Но после этого… После этого все станет по-другому.

— Почему после этого все станет по-другому?

— Я смогу делать, что захочу.

— С помощью Греты, как обычно? Как только я упоминал имя Греты, Элли начинала смеяться.

— Напрасно вы меня ревнуете, — говорила она. — В один прекрасный день вы познакомитесь, и, я уверена, она вам понравится.

— Мне не по душе девушки, которые любят командовать, — упрямился я.

— А почему вы решили, что она любит командовать?

— С ваших же слов. Она вечно что-то устраивает.

— Грета очень энергичная, — сказала Элли, — и все у нее так ловко получается. Моя мачеха целиком на нее полагается.

Я спросил, что собой представляет дядя Фрэнк.

— По правде говоря, — ответила она, — я не очень хорошо его знаю. Он муж сестры моего отца. По-моему, он всегда был чем-то вроде перекати-поля и не раз попадал в переделки. О таких всегда говорят намеками.

— Не принят в обществе? — спросил я. — Из непутевых?

— О нет, ничего страшного, но у него действительно были неприятности. Что-то связанное с деньгами, по-моему. И тогда нашим адвокатам, попечителям и некоторым знакомым пришлось постараться, чтобы все уладить. Это обошлось недешево.

— Ага! — воскликнул я. — Значит, в вашей семье он представляет порок. Тогда мне лучше подружиться с ним, чем с вашей добродетельной Гретой.

— Когда ему хочется, он может быть очаровательным, — сказала Элли. — Он интересный собеседник.

— Но вы его не очень жалуете? — резко спросил я.

— Почему же? Вовсе нет… Просто порой мне кажется — не знаю, как бы это получше сказать, — что я не понимаю, о чем он думает или что замышляет.

— Он что, из любителей замышлять?

— Не могу понять, что он в действительности собой представляет, — сказала Элли.

Она ни разу не предложила, чтобы я познакомился с кем-нибудь из ее семьи. Может, мне самому намекнуть, порой думал я. Но боялся, что она как-нибудь не так отреагирует на мое предложение. Наконец я решился.

— Послушайте, Элли, — сказал я, — как по-вашему, не пора ли мне познакомиться с вашей семьей?

— Мне бы не хотелось, чтобы вы с ними знакомились, — не задумываясь, ответила она.

— Я, конечно, ничего особенного собой не… — начал я.

— Я вовсе не это имела в виду. Боже упаси! Просто они поднимут шум, а я этого не хочу.

— Иногда мне кажется, — сказал я, — что мы занимаемся каким-то темным делом, где я играю весьма неблаговидную роль.

— Я уже достаточно взрослая, чтобы иметь собственных друзей, — сказала Элли. — Скоро мне исполнится двадцать один год. И тогда я буду иметь законное право заводить себе друзей по своему усмотрению. Но сейчас, видите ли… Как я уже сказала, они поднимут страшный шум и увезут меня куда-нибудь, где я не смогу с вами встречаться. И тогда… В общем, пусть пока все остается как есть.