Вот и все. Невдалеке, над поместьем, взошло красное солнце; туман рассеялся. Когда тележку прикатили на луг, футах в ста от Главной улицы, солнечный луч коснулся группы высоких каменных глыб — иногда они казались монолитом, — которые стояли на том месте с незапамятных пор. Издали они походили на фигуру женщины с кокетливо опущенным плечом. Каменное изваяние выступило из тумана; причудливые трещины и проломы в верхней части походили на глаза и рот.

Работники, толкавшие тележку, так привыкли к валунам, что не замечали их; впрочем, один из них поднял голову.

— Старая Вдова! — проворчал он.

Тележка глухо ударилась о камень и легко прокатилась по гладкой поверхности Главной улицы на четыре или пять футов. Грохот колес глухо и гулко отдавался в предрассветной тишине. Улица была пустынна. Потом кто-то уверял, что Фред Корди, сапожник-атеист, выглядывал из окна второго этажа своего дома и ухмылялся.

Местного констебля, дюжего малого, которого била крупная дрожь, попросили позвонить в Гластонбери, в отделение полиции. В отделении пообещали попозже прислать инспектора Гарлика или, по крайней мере, сержанта. Сквайр Уайат узнал новость только в семь утра; когда ему сообщили, что произошло, он принялся ругаться, как один из его далеких предков. Но преподобный Джеймс — как будто все местные жители дружно сговорились молчать — ничего не знал до того, как к нему в дом пожаловал инспектор Гарлик.

Преподобный Джеймс пил чай у себя в кабинете; вдруг вошла миссис Ханиуэлл, пожилая и очень респектабельная экономка. За нею следовал полицейский. Миссис Ханиуэлл некоторое время постояла в дверях, а потом стремительно бросилась прочь.

— Представляете, — говорила она йотом, — бывают времена, когда он действительно похож на священника, и никакой ошибки тут быть не может!

Экономка и не подозревала, каким суровым может становиться лицо молодого священника, а взгляд — холодным, как у стоук-друидского каменного изваяния.

— Понятно, — заявил преподобный Джеймс, когда инспектор Гарлик коротко и туманно сообщил ему о происшедшем. — Я хорошо знал мисс Мартин. Она была нашей органисткой. Она… — Он стиснул в кулаке ручку. — Инспектор, можете объяснить, как так случилось, что мисс Мартин погибла?

— По моему мнению, сэр, дело достаточно простое. Несчастный случай.

— Несчастный случай?!

Инспектор Гарлик, крупный мужчина с узкими бесстрастными глазами и родимым пятном на щеке, отвел глаза в сторону.

— А вы считаете по-другому, сэр?

Священник затруднился с ответом. Даже сравнительно умный человек часто не замечает того, что творится у него под носом. Инспектор Гарлик понял, что внешне сдержанный викарий кипит от ярости. Предположить, что маленькая, энергичная мисс Мартин покончила с собой? Немыслимо!

— Итак, сэр? — не отставал инспектор.

— Благодарю вас, это все. Вы можете идти.

— Выгнал меня, — раздраженно заявил Гарлик сержанту, выйдя в коридор, — как будто он сам Сквайр! Ничего, сынок! Здесь нам все равно больше нечего делать.

Сержант озадаченно хмыкнул:

— В Стоук-Друиде? Но я думал…

— Я говорю, — со значением повторил Гарлик, — здесь нам больше нечего делать.

Разумеется, инспектор Гарлик не питал никаких иллюзий. Краткий допрос родственницы покойной, пара кружечек пива в «Голове пони» и «Лорде Родни», небольшая прогулка по деревне — и он носом почуял запах анонимных писем. Но суперинтендент, не говоря уже о грозном божестве в лице начальника полиции, питали ненависть к подобным происшествиям. Они презирали их. Полиции часто приходится сталкиваться с подметными письмами в высшем обществе, где полно кляузников. Если такое случалось, анонимки предпочитали просто игнорировать.

«Оставайся в стороне, Дэйв Гарлик, — приказал себе инспектор. — И не суй свой нос в чужие дела, если не получишь иного приказа от вышестоящих властей — хотя ты его не получишь».

Коронер из Гластонбери оказался человеком понимающим. Наверное, тогда аноним хорошо посмеялся.

Поскольку старый доктор Спенлоу уехал в отпуск, вскрытие производил местный, стоук-друидский врач — коренастый серьезный немец доктор Шмидт. Он сообщил, что мисс Мартин была девственницей, не страдала ни от каких серьезных заболеваний, а смерть наступила в результате утопления. Но коронер сжалился над покойницей. Полагая, что мисс Мартин покончила с собой из-за несчастной любви и желая спасти доброе имя бедняжки, он надавил на присяжных, требуя вынести вердикт о смерти в результате несчастного случая. Присяжные единогласно проголосовали «за». Инспектор Гарлик вернулся в Гластонбери, весело насвистывая.

Дело могло получить неприятную огласку, особенно после того, как после похорон сестра Корделии Мартин истерически рыдала на ее могиле, однако автор анонимок сделал перерыв на несколько недель.

Мало-помалу все успокоились. Преподобный Джеймс, все еще кипя, пытался забыться в делах и в мелких хлопотах, которые докучают даже священнику сельского прихода. И тут произошел настоящий взрыв.

Днем в воскресенье, тринадцатого сентября, преподобный Джеймс снова пил чай у себя дома. Окна в мелкий переплет выходили на северный церковный придел. Он только что закончил писать текст завтрашней проповеди, когда миссис Ханиуэлл внесла поднос с чаем и послеобеденной почтой.

Пришло всего два письма. Верхнее было в обычном конверте с адресом, написанным синими чернилами. Разливая чай, преподобный Джеймс лениво разрезал конверт. Он прочел письмо и тут же вновь медленно перечитал его. Потом что есть мочи позвонил в колокольчик, вызывая миссис Ханиуэлл. Экономка вбежала в кабинет.

— Боже мой! — прошептала она, открыв дверь.

Преподобный Джеймс стоял за письменным столом; его обычно румяное лицо побледнело. Он тяжело дышал. Озарение редко приходит постепенно. Оно обрушивается как удар, во всей своей вызывающей ужас полноте.

— Миссис Ханиуэлл, — заявил викарий без всякого вступления, — что вам известно об анонимных письмах от имени некоей «Вдовы»?

— Простите, что, сэр?

— Я предпочел бы выслушать правду, миссис Ханиуэлл.

Миссис Ханиуэлл торопливо отерла губы подолом передника. — Сэр, лично я ни единого…

— Я намерен вытащить это дело на свет, — заявил преподобный Джеймс, ударяя кулаком по столу. — С помощью Божией мы выясним правду!

Испуганная миссис Ханиуэлл ничего не ответила. В ту минуту вид у викария был такой же непреклонный, как у старого священника в Стоунистоне. Взглянув на письмо и перечтя первые слова, преподобный Джеймс почувствовал дурноту при мысли о долге, который, как он знал, ему предстоит исполнить.

Письмо начиналось словами: «Ну и ну! Вы с Джоан Бейли…»

Глава 2

В ту же субботу, примерно в то время, когда преподобный Джеймс принял важное решение, у церкви на западной оконечности Главной улицы остановилось такси, приехавшее из самого Бристоля. Из такси вылез высокий и тучный, можно сказать, бочкообразный джентльмен в белом альпаковом костюме.

Главная улица с ее аккуратными тротуарами полого спускалась к поместью на другом конце. Все было погружено в субботнюю дрему. У обочин стояли припаркованные машины. За окнами слышалось звяканье чайной посуды; жены накрывали столы и будили мужей, которые любили поспать после обеда.

Полный джентльмен, с трудом, пыхтя выбравшись из такси, уперся кулаком в бок, подобно Виктору Гюго, и, надменно улыбаясь, принялся обозревать окрестности. Очки в черепаховой оправе съехали на самый кончик его носа. Огромная, совершенно лысая голова оставалась непокрытой, несмотря на осеннюю прохладу. Впрочем, вскоре таксист выудил откуда-то из недр машины панаму и нахлобучил ее пассажиру на затылок.

— Значит, это и есть Стоук-Друид? — презрительно осведомился сэр Генри Мерривейл.

— Ага, — отвечал таксист, в котором легко угадывался уроженец восточного Бристоля. — Ну и чемоданчик у вас — экстра-класс! — Таксист еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. — Просто любо-дорого смотреть! Вот это вещь!

— Не твое дело, сынок, — сурово отвечал великий человек. — Твое дело — вытащить мой чемодан и поставить его стоймя — не забудь, стоймя! Именно так, как я тебя учил по дороге.

— Будет сделано, командир!

На противоположной стороне улицы, сбившись в кучку, стояли шестеро детей в возрасте от девяти до тринадцати лет. Их сопровождали две собаки, шотландский терьер и черно-белая длинноногая дворняжка. Когда в тот день юные представители Стоук-Друида вышли из дому, они сияли чистотой, как полы в кухне у их матерей. Сейчас всех их — и мальчиков, и девочек — трудно было отличить от африканских божков вуду. Они уныло ждали, что вот-вот их позовут домой пить чай — и тогда начнутся репрессии.

Однако, когда дети увидели такси, меж ними словно пробежала электрическая искра.

— Полегче! — рокотал тучный джентльмен. — Во имя всех святых, полегче!

То, что появилось из такси, на первый взгляд было обычным коричневым кожаным чемоданом, только очень большим и удлиненной формы. Но когда таксист с трудом приподнял его и поставил на тротуар стоймя, дети увидели на донышке четыре толстеньких маленьких никелированных колесика.

— Спасибо, сынок. — Тучный джентльмен расплатился с таксистом.

Продев два пальца в кожаную ручку, сэр Генри Мерривейл величественно закосолапил по улице. Он не тащил тяжесть; огромный чемодан просто катился за хозяином — бесшумно и довольно зловеще.

— Вот это да! — послышался чей-то голос. — Вы только посмотрите!

Великий человек хмыкнул и кашлянул. Понимая, что на него смотрят — он не заметил еще пятнадцати пар глаз взрослых, глазевших на него из-за занавесок, — Г.М. небрежно вез чемодан одним пальцем, как будто вел по ипподрому победителя дерби.

Дети и собаки рассредоточились по улице; они окружили приезжего у табачной лавки, которая размещалась в одном доме с парикмахерской.