Теперь, благодаря лампе Андерсена, здесь стало светло. Эльза, полулежа в кресле, устремила равнодушный взгляд на обоих мужчин.

 — Карл, неужели вы так и не предложили комиссару чашку чаю?

 — Благодарю, мадемуазель, я никогда не пью чай…

 — А я бы выпила… Может, вас устроит виски? Или… Карл, прошу вас…

И Карл, смущаясь и суетясь, поставил лампу на стол, включил небольшую электроплитку, стоявшую под серебряным чайником.

 — Что позволите предложить вам, комиссар?

Мегрэ не знал, чему приписать свое беспокойство.

Здесь царил своеобразный, интимный беспорядок. На мольберте пестрел эскиз — распустившиеся крупные цветы с фиолетовыми лепестками.

 — Итак, — сказал он, — сперва кто-то похитил автомобиль господина Мишонне. В нем убили Гольдберга, после чего перегнали в ваш гараж. А ваш автомобиль переправили в гараж страхового агента.

 — Непостижимо, не правда ли?

Эльза произнесла эти слова мягким напевным голосом и закурила новую сигарету.

 — Мой брат говорил, что нам предъявят обвинение: покойника ведь нашли у нас. Карл даже хотел бежать. Но я не захотела. Я уверена, все поймут, что, если бы мы действительно совершили убийство, для нас не имело бы никакого смысла…

Она осеклась и посмотрела на Карла. Тот что-то искал в углу гостиной.

 — Так как же, Карл, вы ничем не угостите комиссара?

 — Прошу прощения. Я выяснил, что у нас не осталось ни капли…

 — Вы, конечно, остаетесь верны себе! Ни о чем не подумаете заранее. Придется вам извинить нас, господин…

 — Мегрэ.

 — Господин Мегрэ. Мы употребляем очень мало спиртного и…

Из парка донесся шум шагов. Выглянув за окно, Мегрэ узнал силуэт бригадира Люкаса, шедшего к нему.

3. Ночь на перекрестке

 — Что скажешь, Люкас?

Мегрэ стоял на пороге стеклянной двери-окна, распахнутой на террасу. Позади осталась беспокойная атмосфера гостиной, перед ним лицо Люкаса смутно белело на фоне тенистой свежести парка.

 — Да ничего особенного, комиссар. Просто я искал вас…

И Люкас, слегка конфузясь, попытался заглянуть через плечо комиссара внутрь гостиной.

 — Ты снял номер для меня?

 — Снял. На ваше имя получена телеграмма. Сегодня ночью госпожа Гольдберг прибудет сюда на машине.

Мегрэ обернулся. Андерсен, чуть опустив голову, казалось, чего-то ждал. Эльза курила и нетерпеливо покачивала ногой.

 — Завтра я снова приду допрашивать вас. Это вне всяких сомнений, — объявил им Мегрэ. — Мое почтение, мадемуазель.

Эльза вежливо, но вместе с тем как-то снисходительно кивнула ему. Карл вызвался проводить обоих сотрудников полиции до ворот.

 — Вы не осмотрите гараж?

 — Завтра.

 — Послушайте, комиссар, быть может, мое предложение покажется вам подозрительным. Прошу вас располагать мною, как вам заблагорассудится, если, конечно, по-вашему, я могу быть хоть чем-нибудь полезен. Я не забываю о своем иностранном происхождении, кроме того, понимаю, что самые тяжкие обвинения могут быть адресованы только мне… Что ж, для меня это лишний повод сделать все, пусть даже невозможное, для обнаружения истинного убийцы. И, пожалуйста, не сердитесь на меня за все мои оплошности.

Мегрэ пристально посмотрел ему в глаза. Его удивил печальный зрачок, медленно отклонившийся в сторону. Карл Андерсен запер решетчатые ворота и направился обратно к дому.

 — Чем же ты озабочен, Люкас?

 — Да все никак не успокоюсь. Я уже довольно давно возвратился из Авренвиля и не пойму, почему этот перекресток вдруг стал производить на меня прямо-таки гнусное впечатление.

Они шли в темноте по обочине шоссе. Автомобили проезжали лишь изредка.

 — Я пытаюсь мысленно реконструировать преступление, — продолжал бригадир. — И чем больше о нем думаешь, тем более ошеломляет вся эта драма.

Они поравнялись с виллой Мишонне. Ее можно было считать как бы одной из вершин треугольника, два других угла которого образовывались, с одной стороны, гаражом с бензозаправкой, с другой — особняком Трех вдов.

От бензоколонки до жилища Мишонне — сорок метров, а от него до Андерсенов — сто. Их связывает ровная, отполированная шинами лента шоссе, окаймленная с обеих сторон высокими деревьями, словно река береговыми плотинами.

Со стороны Трех вдов не было никаких огней. У страхового агента слабо светились два окна. Темные занавески пропускали лишь узкую полоску света, которая то расширялась, то сходила на нет; следовательно, у окна кто-то стоял и смотрел наружу, то и дело раздвигая занавески на уровне человеческого роста.

Со стороны заправки выделялись белые рекламные диски на бензоколонках, а немного поодаль, перед открытыми воротами авторемонтной мастерской, откуда слышались удары молота, на асфальте лежал резкий в своей яркости световой прямоугольник.

Оба остановились, и Люкас — один из самых давних сотрудников Мегрэ — пояснил:

 — Значит, прежде всего: Гольдберг так или иначе должен был добраться до этого места. Вы не видели его труп в этампском морге? Не видели? Мужчина примерно сорока пяти лет с отчетливо выраженной еврейской внешностью. Невысокий, коренастый, с тяжелой нижней челюстью и упрямым лбом, над которым, как у барашка, курчавятся волосы. Роскошный костюм. Дорогое белье с монограммами. Человек, привыкший жить на широкую ногу, приказывать, тратить, не считая. На лакированных туфлях никаких следов грязи или пыли. Так что если даже он приехал в Арпажон на поезде, то расстояние в три километра, отделяющее нас от города, он не прошел пешком. Думается, он приехал сюда из Парижа или, быть может, из Антверпена на машине. Врач утверждает, что к моменту смерти — а она была мгновенной — он уже успел переварить обед. С другой стороны, в его желудке обнаружено довольно много шампанского и жареного миндаля. В Арпажоне в ночь с субботы на воскресенье ни один из владельцев гостиниц и ресторанов не продавал шампанское, а уж что до жареного миндаля, то, уверен, хоть весь город обойди — его не найдешь.

По шоссе со скоростью не более пятидесяти километров в час с оглушительным лязгом проехал грузовик с металлоломом.

 — Теперь, комиссар, взгляните на гараж Мишонне. Этот страховой агент обзавелся автомобилем всего год назад. Сначала купил какую-то старую развалину и, не имея гаража, держал ее в дощатом сарае. Сарай стоит прямо у шоссе и запирается на висячий замок. С тех пор Мишонне так и не удосужился построить гараж, и, значит, завладеть его новой «шестеркой» можно было только в этом сарае. Затем надо было перегнать ее к дому Трех вдов, открыть ворота, открыть гараж, выгнать оттуда старую таратайку Андерсена и поставить на ее место вполне приличный автомобиль Мишонне. Вдобавок ко всему ему пришлось усадить Гольдберга за руль и убить его выстрелом в упор. Но никто ничего не видел, ничего не слышал! Ни у кого нет алиби! Не знаю, каковы ваши впечатления, совпадают ли они с моими, но вот я только что, то есть уже поздно вечером, вернулся из Авренвиля и чувствую себя начисто выбитыми из колеи, понимаете? И я подумал — дело дрянь, все тут ненормально и, так сказать, пронизано коварством. Наконец, добрался до ворот дома Трех вдов, зная, что вы здесь. Стал присматриваться. Фасад по-прежнему темный, но в саду мне почудилось какое-то желтоватое свечение. И пусть это звучит совсем по-идиотски, не спорю, однако — честно говорю — мне стало страшно. За вас! Не оборачивайтесь слишком быстро! Г-жа Мишонне, прямо как в засаде, притаилась за своими занавесками. Может, я и ошибаюсь, но готов поклясться — половина водителей проезжающих здесь машин наблюдает за нами по специальному заданию.

Мегрэ обвел взглядом весь треугольник. Поля исчезли из виду, их окутала мгла. Впереди бензозаправки от автострады ответвлялась дорога на Авренвиль. В отличие от главной магистрали, она не была обсажена деревьями, но вдоль одной ее обочины вереницей тянулись телеграфные столбы.

Примерно в восьмистах метрах светилось несколько огней — первые дома деревни.

 — Шампанское и жареный миндаль, — пробормотал Мегрэ.

Он Медленно двинулся вперед, остановился, словно праздный гуляка, перед мастерской у бензозаправки, где, озаренный слепящим светом дуговой лампы, слесарь-механик в рабочем комбинезоне менял колесо у какого-то автомобиля.

Это была скорее мастерская технического обслуживания, чем гараж. Здесь размещалось около десятка машин, сплошь подержанных и устаревших. Одна из них — без колес и без двигателя, только шасси и каркас кузова — свисала на цепях, прикрепленных к талям.

 — Пойдем, Люкас, поужинаем. Во сколько должна приехать госпожа Гольдберг?

 — Не знаю. Вроде бы вечером.

Авренвильский трактир был пуст. Оцинкованная стойка, несколько бутылок, большая печка, бильярд уменьшенного образца с бортами, твердыми, как камень, и продырявленным сукном. Около печки рядышком — собака и кот.

Хозяин прислуживал лично, а в кухне, видной из зала, его жена жарила эскалопы.

 — Как зовут владельца гаража и ремонтной мастерской у перекрестка? — спросил Мегрэ хозяина и отправил в рот сардинку: другой закуски в трактире не было.

 — Господин Оскар. Еще его называют «гаражист».

 — И давно он обосновался в этих краях?

 — Лет восемь тому назад или, может, десять. У меня, видите ли, двуколка и лошадь. Машины нет. Так что…

И хозяин продолжал выполнять свои обязанности, впрочем, без особого усердия. Разговорчивостью он не отличался, и даже в его взгляде чувствовались скрытность и настороженность.

 — А господин Мишонне?

 — А, это страховой агент…

Больше он ничего не добавил и спросил:

 — Пить будете белое или красное?

Затем долго извлекал кусочек пробки, упавший в бутылку, и, не добившись успеха, перелил скверное винцо из виноградных выжимок в другой сосуд.