Веда неожиданно шевельнулась. Возможно, это был сигнал тревоги, а возможно, она просто отсидела ногу. Я продолжал:

– Неужели вы подумали, что я поверю в прогулки во сне и в басню о кинжале Челлини? Я не поверил. Я твердо знал, что пудреница принадлежит Бретту, но по какой-то причине нужна вам. Мне безразлично, зачем она вам понадобилась. Мне нужны были от вас только деньги: это все, что интересовало меня. Но вы оказались недостаточно прозорливыми, чтобы догадаться. Если бы вы с самого начала сказали мне, что в футляре лежит бомба, я бы знал, как мне поступить, но вы этого не сказали. А когда я понял, что это бомба, меня выбило из равновесия. Все произошло в одно мгновение. Я услышал тихое тиканье и понял, что в коробке бомба. Я только что открыл сейф. Все мои мысли теперь были заняты этим открытием. Я сунул футляр в сейф, запер его, и в этот момент вошел сторож. Я видел пудреницу, но не успел даже прикоснуться к ней. Она была там, когда я запирал сейф, но меня схватили бы, замешкайся я хоть на секунду. Сразу же появился второй сторож, и завязалась драка. И тут, на мое счастье, сработала ваша адская машинка. Дверь сейфа вырвало и сторожей убило. Я в это время валялся на полу после удара одного из них, что меня и спасло. Это была хорошая бомба, Герман. Кто бы ее ни сделал, он может гордиться своей работой. Спустя некоторое время я пришел в себя, но ни сейфа, ни пудреницы уже не существовало. Я внимательно осмотрел все вокруг, но ничего не смог обнаружить. И я побежал к машине. По дороге меня чуть не сожрала собака, но спасибо Паркеру за отличную стрельбу – он убил ее.

Я привстал и вновь наполнил бокал.

Паркер сел, держась за челюсть. В его глазах сверкало бешенство.

– Он лжет! – выпалил Паркер. – Я уверен, что он лжет!

– Будем надеяться, что лжет, – хрипло проговорил Герман.

– Поезжайте и взгляните сами на сейф и на охранников. Это убийство, Герман!

– Оставьте в покое охранников, – резко сказал Герман. – Почему вы оставили ее в сейфе, когда услышали, что идет сторож?

– Я был бы последним идиотом, если бы позволил ему застать меня возле сейфа. Судите сами, если бы меня поймали и ничего не нашли, это одно дело. У меня все-таки голова на плечах, а не кочан капусты. Я думал взять пудреницу после того, как обезврежу сторожа.

– С другой стороны, – тихо сказал Паркер, – вы могли бы положить пудреницу в карман, а потом утверждать, что не брали ее.

«Неужели он думает, что я вернулся сюда с пудреницей в кармане? Он что, считает меня таким молокососом?» – подумал я.

– Что ж, вы можете обыскать меня, – предложил я.

– Неплохая идея, – Герман улыбнулся. – Обыщи его! – приказал он Паркеру.

Паркер подошел ко мне с таким видом, словно собирался разорвать на куски. Я чувствовал его горячее дыхание на своем затылке, в то время как его руки ощупывали меня. Это было неприятно, и мне все время казалось, что он меня укусит.

– Ничего, – сказал он разочарованно. – Чего можно еще ждать от этого мерзавца!

Я встал и отошел от него подальше.

– Я понимаю, ребята, отчего вы разозлились. Могу это понять. Я сделал то, о чем меня просили. Но не должен же я нести издержки из-за того, что вы хитрили.

Паркер повернулся к Герману, его трясло от злости.

– Я говорил тебе, что не стоит связываться с этим подонком. Я тебя предупреждал, не так ли? Его репутация говорит сама за себя. Ты знал, что он слишком хитер. Смотри, в каком мы сейчас положении: даже не знаем, лжет он или говорит правду.

– Не нервничай, Доминик, – сказал Герман, глядя на меня. – Он прав, мистер Джексон. Мы не знаем, лжете вы или говорите правду. Но мы можем это узнать… – Вороненый ствол автоматического пистолета был направлен в мою грудь. Оружие казалось игрушечным в его лапе. – Не надейтесь, что я побоюсь убить вас, дружок. Никто не знает, что вы здесь. Мы можем зарыть вас в саду, и пройдут годы, прежде чем отыщут ваше тело. Так что не пытайтесь шутить.

– Я рассказал вам все, что произошло. Верить, не верить – это ваше дело. То, что вы тычете под нос вашим пистолетом, не меняет дело.

– Садитесь, мистер Джексон, – сказал он тихо. – И давайте поговорим… – Он, казалось, только сейчас обнаружил присутствие Веды. – Оставьте нас, моя дорогая, нам нужно поговорить с мистером Джексоном. Вы можете нам помешать.

Она быстро вышла. Комната показалась мне пустой без нее. Я прислушивался к звуку ее шагов по лестнице, но тут услышал нечто совсем другое: свист кулака над ухом. Здесь меня не спасла даже моя хваленая реакция: из глаз посыпались искры, и я провалился в темноту.

Перед тем как Паркер меня уложил, стрелки моих часов показывали 21.30, а когда я взглянул на них снова, была полночь. Паркер брызгал мне в лицо водой. Я тряхнул головой и уставился на часы, как пьяный. Голова разламывалась от боли. Но больше всего меня позабавило то, что я был привязан к креслу. Герман наблюдал за мной, стоя у камина, а Паркер склонился надо мной с кувшином воды в руке. На его лице было написано злобное торжество.

– Теперь, мистер Джексон, – ласково сказал Герман, – поговорим о пудренице. Сразу скажете правду, или придется вас немножко помучить?

– Желательно, конечно, помучить, но ничего нового насчет пудреницы мне неизвестно, братец.

– Лживость вашего рассказа очевидна, – твердо сказал Герман. – Даже ребенок не поверит в то, что вы могли оставить пудреницу в сейфе, если вам удалось открыть его. Вы ее взяли, это несомненно. Возможно, вы спрятали ее в кабинете, если опасались встречи со сторожем. Но никогда не оставили бы ее в сейфе.

Конечно, он был прав, но доказательств у толстяка не было никаких, и я усмехнулся.

– Я оставил ее в сейфе. Меня испугала бомба, о которой я понятия не имел.

– Что ж, придется кое-что сделать, чтобы изменить версию вашего рассказа.

Я внимательно наблюдал за его приближением. Теперь вы понимаете, что я имел в виду, когда говорил, что в таких делах не стоит связываться с женщинами. Глядя на его толстую рожу, я понимал, что поступил как последний идиот, вернувшись сюда. Я должен был предвидеть, к каким последствиям все это может привести. Затем я вспомнил Веду, ее белое платье без бретелей, и сказал себе, что, возможно, я не был таким уж идиотом.

Герман глыбой возвышался надо мной, и его глаза блестели, как мокрые камни мостовой.

– Вы скажете, что сделали с пудреницей, или это придется выколачивать из вас?

– Я рассмотрел все как следует. Пудреница превратилась всего лишь в щепотку пыли.

Я попытался освободить руки, но узлы были завязаны на совесть.

Толстые пальцы сжали мою шею.

– Вам лучше сказать правду, мистер Джексон, – шепнул он мне на ухо. – Где пудреница?

Я бросил взгляд на Паркера, стоявшего возле камина. Он наблюдал за развитием событий со злорадной улыбкой на лице.

– Мне нечего сказать тебе, старина, – повторил я, ожидая, когда же он сдавит мою многострадальную шею. Ждать долго не пришлось. В висках билась кровь, в ушах звенело, а перед глазами поплыли разноцветные круги.

– Так где же пудреница, мистер Джексон? – откуда-то издалека донесся голос Германа.

Я ничего не ответил, и он еще сильнее сжал мою шею. Нет ничего хуже, когда вас душат. Наступил полный провал сознания…

Я очнулся от того, что в лицо вновь брызгали водой. В глазах прояснилось. Рядышком стоял Герман и тяжело дышал.

– Вы глупы, мистер Джексон, очень, очень глупы. Скажите, где пудреница, я отдам вам деньги, и вы сможете спокойно уехать. Где пудреница?

Я дернулся, пытаясь вырваться из его рук, но толстые пальцы цепко сжимали мое горло. После нескольких секунд безуспешного сопротивления я вновь потерял сознание.

Когда я снова открыл глаза, часы над камином показывали тридцать пять минут первого. В комнате было тихо и спокойно. От настольной лампы лился мягкий, расслабляющий свет. Не поворачивая головы, я осмотрел комнату.

Под лампой с толстой сигарой во рту сидел Паркер, читая книгу. К моему большому удивлению, оказывается, он умел читать. На столе, возле его локтя, лежала кожаная дубинка с набалдашником. Германа в комнате не было. Я ничем не выдал, что пришел в себя. У меня сложилось впечатление, что, обнаружив это, теперь уже Паркер примется обрабатывать меня. Шея моя болела, словно на нее обрушился небоскреб. Кровь все еще шла у меня из носа. Я чувствовал себя свежим и бодрым, как десятидневный труп. Услышав, как скрипнула дверь, я притворился мертвым и, закрыв глаза, застыл, как манекен в витрине.

Я узнал ее запах, когда она прошла мимо меня. Веда подошла к Паркеру.

– Тебе здесь нечего делать, – резко бросил он. – Что тебе нужно? Давным-давно пора спать.

– Он что-нибудь сказал?

– Еще нет, но скажет. Будь уверена!

Он утверждал это слишком уверенно. Слишком!

– Он до сих пор без сознания?

– Не знаю, да это меня и не интересует. Иди спать.

Опять ее шаги направились в мою сторону. Она сняла белое платье и снова была в желтых брюках. Я взглянул на нее: она была бледна, а глаза лихорадочно блестели. На мгновение наши взгляды встретились, и она тут же отвернулась.

– Он все еще без сознания, – соврала она Паркеру. – И выглядит неважно.

– Он еще и наполовину не выглядит так, как будет выглядеть, когда вернется Корнелиус. Убирайся! Тебе здесь не место!

– Где Герман?

– Поехал к дому Бретта, чтобы узнать, не обнаружилось ли что-нибудь.

– Но что там может обнаружиться? Ведь там полно полиции.

– Это не мое дело! Иди спать. – Голос Паркера звучал раздраженно. – Я не хочу тебя видеть здесь.

– Ты не сердишься на меня, Доминик?

Я очень медленно повернул голову, чтобы видеть ее. Она стояла перед ним, касаясь рукой дубинки, и не сводила с него глаз. У меня заболели глаза.

– Нет, не сержусь, – ответил он. – Иди спать. Тебе здесь нечего делать.

– Ты думаешь, он спрятал ее?

Паркер сжал кулаки.