– Зачем же ты тогда убегал?

Задыхаясь, с искаженным от боли лицом, он прохрипел:

– Я слышал ваш разговор… Но когда увидел на ее спине кровь, то понял… Я не знал, что делать, и побежал…

– Ты думаешь, кто-нибудь в полиции поверит в подобную чушь?..

– Но это правда, клянусь.

Я ударил его еще раз, и он потерял сознание. Я подошел поближе, и мне стало понятно, какими мужчинами интересуются местные женщины. Я даже думаю, что многие представительницы прекрасного пола отдают предпочтение таким племенным красавцам. Гервин раскрыл глаза, поразив меня их удивительной голубизной. Зубы белели из-под полуоткрытых губ, ровные, крепкие, один к одному. Его профиль был просто создан для отливки на медалях.

– Если не ты, то кто же?

Он начал дрожать – видимо, сказывалось нервное напряжение. Я увидел, что он закусил губу…

– Даю тебе пять секунд на размыш…

Но я, похоже, недооценил возможности своего противника и не учел преимуществ молодости. Взметнувшись молнией над землей, он из лежачего положения ударил меня каблуком по правому бедру, к счастью, снаружи, иначе я не имел бы чести описывать эти события. Удар был неожиданным и настолько сильным, что меня буквально перевернуло в воздухе и я нелепо грохнулся на землю.

Через несколько секунд я уже встал, но он вторым ударом, как молотом, вышиб у меня из рук пистолет и лишил возможности дальнейшего сопротивления. Я бездыханно раскинулся на земле, внутренне приготовившись к самому худшему.

С перекошенным от злобы и ненависти лицом, он схватил меня одной рукой за пиджак, другой за пояс и приподнял, как младенца, от земли. В его глазах я прочел свой смертный приговор.

– Ты думал, со мной так легко справишься? Сейчас я послушаю, как захрустит твой позвоночник.

Я знал этот мерзкий прием. Стоило ему опустить меня резко вниз, предварительно подняв навстречу моей спине колено, как я был бы обречен на пожизненную инвалидность. Остаток жизни я провел бы со сломанным позвоночником без всякой надежды на выздоровление, с парализованными ногами в инвалидном кресле, под постоянным наблюдением сиделки. Такая жизнь хуже смерти. Нет, тогда уж лучше смерть. Немедленно.

Я почувствовал, как напряглись его мышцы… Все, это конец.

В считанные доли секунды в моей голове промелькнула мысль: «Да ведь во мне больше ста килограммов веса, надо же что-то делать». В мгновение ока я левой рукой вцепился ему в щеку. Так как его руки были заняты, то он мотнул головой назад. Вот это-то мне и было нужно.

Большой палец левой руки я просунул ему за щеку. Он начал резко крутить головой, и через секунду я увидел зловещий оскал его роскошных зубов. А мгновение спустя нас залила его кровь, хлеставшая из рваной раны у него на щеке. Обезумев от боли, он отпустил левую руку… Его сумасшедший взгляд остановился. Я, не теряя ни секунды, ударил его в глаза растопыренными пальцами. Мой противник как подкошенный рухнул на землю. При падении он накрыл меня своим гигантским телом, и я, несмотря на все попытки, так и не смог выбраться из-под него.

Глава 7

1

– Каждый раз, когда мы с вами встречаемся по этому делу, – говорил лейтенант Мэрфи, стряхивая пепел с сигареты, – обязательно появляется труп.

Я полулежал на диване в доме на Сансет-бульваре.

– Но вы ни в одном из этих случаев не можете обвинить меня в убийстве. И потом, находя трупы, я вам каждый раз звоню…

– Что верно, то верно. Но вы становитесь удивительно однообразным, – с иронией заметил Мэрфи. – Вы никогда не знаете имени убийцы, а зачастую и имени жертвы. Могу поклясться, что и сейчас вы не имеете понятия, кто убил Лизу Гордон. Вообще должен заметить, что все окружение вашего покойного друга является в высшей степени подозрительным.

– Что ж, по-вашему, Джордж Колливуд был головорезом? – в свою очередь, спросил я, еле сдерживая закипавший во мне гнев, так как Мэрфи, что там ни говори, все же был официальным лицом – офицером полиции и представлял власть.

– С известной долей уверенности я полагаю, что Колливуд не был, как вы говорите, головорезом, однако у нас есть веские основания предполагать, что он занимался торговлей наркотиками и еще кое-чем.

Я вытаращил глаза, не зная, что ответить, хотя где-то в глубине души тоже допускал такую возможность, но не хотел себе в этом признаваться. Набравшись наглости и сделав изумленное лицо, я спросил Мэрфи:

– А на чем основывается ваше так называемое предположение?

Сделав вид, что он не заметил язвительного тона, Мэрфи серьезно ответил:

– После смерти вашего друга в отсутствие его жены, когда она находилась в Нью-Йорке, мы, как и полагается в таких случаях, произвели на вилле Колливуда тщательный обыск. Результаты были самые поразительные. Кроме нескольких килограммов героина, нашли и другие сильнодействующие наркотики…

– Но зачем ему надо было заниматься контрабандой наркотиков, если он был чертовски богат?

– Джордж – не знаю, а вот его жена действительно очень богата.

– Но Джордж, может быть, и не занимался распространением… Эти наркотики, скажем, были предназначены, если можно так выразиться, для личных нужд.

Мэрфи задумался.

– Если бы это было так и только так, что, между прочим, тоже противоречит закону, мы, то есть полиция, смотрели бы снисходительно… В конечном счете, семья Колливуд – миллионеры, а закон в таких случаях становится податливее. Герой войны, деловой человек предается невинным забавам – невелика беда. Но данные нашей картотеки свидетельствуют об обратном, то есть о том, что контрабанда и распространение наркотиков велись в самом широком масштабе.

Слова Мэрфи буквально ошеломили меня. Я чувствовал себя преданным. Джордж… Наркотики? Ну а зачем же он тогда позвал меня? Чтобы помочь в распространении наркотиков? И все же мне не верилось…

– Вы знаете, лейтенант, во время войны он был тяжело ранен. Гранатой ему вспороло брюшину так, что все внутренности вывалились наружу. Он чудом выжил. Но такие ранения имеют разные тяжелые последствия… вы понимаете, о чем я говорю?

– Да… – пробормотал лейтенант, а затем повернулся к своим помощникам, возившимся возле тела Лизы Гордон, и тихо спросил: – Ну как, ребята, нашли что-нибудь?

Сержант ответил отрицательно, а затем добавил, что Лизу Гордон убили отравленной пулей в затылок. Хотя ранение такой пулей даже в ногу все равно было бы смертельным.

Я пересилил себя и взглянул на тело. Оно было черным и неподвижным. Все повторялось с удивительным однообразием: руки, поднятые вверх со сжатыми кулаками, лицо сведено судорогой, в остекленевших глазах застыл ужас и предсмертные муки. Я нарочно промолчал про смерть Вилли Шутника. Пусть сами ищут, ведь им за это платят.

– Ну, как вы оказались в этом доме, Бакстер?

– Зашел навестить знакомую, а что? – спросил я невинно.

– В самом деле? Но, насколько мне известно, покойная была дамой специфической профессии и славилась своими скандальными связями с женщинами. Плюс употребляла наркотики и была весьма необузданной персоной во всех сферах своей деятельности. Самое печальное в этой истории то, что в юности она хотела стать актрисой и имела к этому призвание и…

Я посмотрел на мертвую женщину, лежавшую на полу, и представил себе, как она ужинала с режиссерами, пытаясь устроить свою карьеру, как мечтала сниматься в кино, будучи молоденькой и невинной девушкой. Затем судьба распорядилась с ней по-своему, и она погибла, как мой друг Джордж, Мелисса Нельсон, Вилли Шутник, как все – от кураре.

Я почувствовал себя одиноким и несчастным. Под насмешливым и недоверчивым взглядом Мэрфи у меня возникло ощущение полного ничтожества. Мне представилась Грация Колливуд в своей уютной дорогой вилле, окруженная прислугой и защищенная своими капиталами, как и большинство богатых людей этого города, которые могут себе позволить многое, на что закон слегка прикрывает глаза, чтобы не беспокоить их лишними подозрениями. Они могут многое, они могущественные люди, в их руках часто оказываются судьбы многих маленьких людей, которые тоже стремятся выбиться в большой и могущественный мир, который часто просто растаптывает их или уничтожает. У меня не было красоты, чтобы сделать карьеру киноактера, а уж тем более таланта для создания киносценариев. Я был нуль и от этой мысли бессильно раздражался.

– Хорошо. – Я встал. – Мне можно возвратиться домой?

– Вы все еще проживаете у прекрасной вдовы Колливуд?

Я ничего не ответил. Мучила неудержимая злоба… Кроме того, болел низ живота… Ныло колено… Но больше всего меня бесило то, что я не видел никакого просвета в цепи кошмарных бессмысленных убийств. Лейтенант сказал, что скоро явится в дом Грации и разрешит мне уехать.

2

Добравшись до виллы Колливудов, я понял, что за мной следят. Клер открыла мне сразу, как только услышала мой голос. Она заметила, что я чувствую себя паршиво, и уложила меня в постель. Поинтересовавшись о здоровье Грации, я сразу же успокоился.

– Она спит. Ей прописаны успокоительные таблетки и полный покой.

Клер спросила меня, где я был все это время, и получила ответ в самых общих чертах, как продвигается следствие. Мне просто не хотелось даже мысленно переживать еще раз все то, что мне пришлось пережить за эти несколько часов. Поэтому я вдруг спросил:

– Мара и кухарка здесь?

– Да, здесь. Может, вам что-нибудь приготовить?

– Нет, – ответил я, вставая с постели. – Мне надо позвонить.

Подойдя к телефону, я увидел, что справочник по-прежнему открыт на букве К и фамилия Кастелло подчеркнута красным. Найдя номер гаража на улице Всех Святых, я устало набрал его и спросил, там ли еще Сэм Берроу, но мне ответили отрицательно, правда, поинтересовались, кто я такой и что передать Сэму. Я с раздражением бросил трубку на рычаг.

– Ты, наверное, соскучился без нас? – раздался голос за моей спиной.