— "Счастье", — пробурчал Гай. Нашли же слово.

Часы показывали 9, когда такси Гая пересекло главную улицу Хьюстона. Имя Оуэна Маркмена Гай нашел в телефонной книге в аэропорту, получил свой багаж и сел в такси. Он не думал, что всё будет просто. Трудно рассчитывать, что приедешь в 9 часов и застанешь его дома, да еще одного, да еще при желании сидеть и слушать незнакомого человека. Его или не будет дома, или он уже не живет по этому адресу, или его вообще нет теперь в Хьюстоне. Это может отнять несколько дней.

— Остановите у этого отеля, — попросил Гай.

Он вышел из такси и снял номер. Простейшее действие привело его в более приличное расположение духа.

Оуэн Маркмен не проживал теперь по указанному адресу на Клеберн-стрит. Это был небольшой многоквартирный дом. Люди, оказавшиеся в холле здания, среди них и управитель дома, встретили Гая весьма подозрительно и постарались дать ему как можно меньше информации. Никто из них не знал, где находится Оуэн Маркмен.

— Вы не из полиции? — осведомился управитель в конце беседы.

Гай с усилием улыбнулся и ответил:

— Нет.

Гай уже выходил, когда на ступеньках его остановил какой-то мужчина и с той же недоверчивостью и осторожностью сообщил ему, что Маркмена можно видеть в таком-то кафе в центре города.

Наконец Гай нашел его в аптеке. Он сидел за стойкой с двумя женщинами, которых не представил. Оуэн Маркмен просто сполз с высокого стула и встал перед Гаем, его карие глаза удивленно расширились. Вытянутое лицо казалось тяжелее и менее симпатичным, чем Гай помнил его. Он медленно опустил руку в карман короткой кожаной куртки.

— Вы меня помните? — спросил Гай.

— Вроде да.

— Можно мне с вами поговорить? Это займет не много времени. — Гай огляделся вокруг и подумал, что лучше всего было бы пригласить его в свой номер. — У меня номер в отеле "Райс".

Маркмен оглядел Гая пару раз сверху вниз и после долгого молчания произнес:

— Хорошо.

Проходя в аптеке мимо кассира, он увидел полку с напитками. В порядке гостеприимства он мог бы предложить Маркмену чего-нибудь выпить.

— Вы не против шотландского?

Маркмен несколько расслабился, после того как Гай купил виски.

— И кока хорошо, но если туда чего-нибудь добавить, то лучше.

Гай взял и несколько бутылочек кока-колы.

До гостиницы ехали в молчании, в молчании поднялись на лифте и вошли в номер. Гай думал, с чего начать. Вариантов было с дюжину. Гай отбросил все их.

Оуэн сел в кресло, пока длилось молчание, то с легким подозрением разглядывал Гая, то отпивал из высокого стакана виски с кока-колой.

Гай запинаясь начал:

— Что…

— Что? — спросил Оуэн.

— Что бы вы сделали, если бы узнали, кто убил Мириам?

Нога Маркмена с шумом опустилась на пол, он выпрямился в кресле. Черные брови соединились в одну линию, лицо напряглось.

— Это вы?

— Нет, но я знаю, кто это сделал.

— И кто же?

Интересно, что испытывает этот нахмуренный человек? Ненависть? Негодование? Гнев?

— Я знаю, и очень скоро будет знать полиция. — Гай заколебался. — Это был человек из Нью-Йорка, которого звали Чарльз Бруно. Он вчера погиб. Утонул.

Оуэн слегка подался назад, отпил из стакана.

— Откуда вы знаете? Признался?

— Знаю. Знаю уже некоторое время. Я не выдал его — вот почему я считал, что тут моя вина. — Гай облизал губы. Каждый слог давался с трудом. И почему он раскрывается так осторожно, маленькими шажками? Где все его фантазии, воображаемое удовольствие и облегчение от того, что он выпалит всё сразу? — Поэтому я и виню себя. Я… — Оуэн пожал плечами и тем остановил его. Оуэн прикончил свой стакан, Гай машинально встал и намешал ему еще. — Поэтому я и виню себя, — повторил Гай. — Я должен рассказать вам об обстоятельствах. Непростых. Видите ли, я познакомился с Чарльзом Бруно в поезде, который шел в Меткалф. В июне, перед тем как она была убита. Я ехал, чтобы получить развод. — Гай сделал глотательное движение. Вот они слова, который Гай не говорил еще никому, и говорил по собственной воле, и они звучали сейчас так по-рядовому, даже неловко. В горле появилась хриплость, от которой он никак не мог избавиться. Гай внимательно всматривался в вытянутое, темное, напряженное лицо Оуэна. Теперь оно было не таким нахмуренным. Он снова положил ногу на ногу. Гай ни с того ни с сего вспомнил его серые башмаки из оленьей кожи, в которых он был на слушании. Сейчас на нем были простые коричневые ботинки с эластичными вставками по бокам. — И-и…

— Да? — помог ему Оуэн.

— И я назвал ему имя Мириам. Сказал ему, что ненавижу ее. А Бруно был помешан на идее убийства. Двойного убийства.

— Господи Иисусе! — прошептал Оуэн.

"Иисус" напомнило ему о Бруно, и у Гая появилась ужасная, ужаснейшая мысль о том, что он может заманить Оуэна в ту же самую ловушку, в какую Бруно заманил его, а Оуэн в свою очередь заманит следующего незнакомца, тот следующего, и так — в бесконечной прогрессии заманиваемых и попавшихся в ловушку. Гай вздрогнул и сцепил руки.

— Моя ошибка была в том, что я рассказал незнакомцу о своих личных делах.

— Он говорил вам, что собирается убить ее?

— Нет, конечно нет. У него идея такая была. Он был ненормальный, психопат. Я велел ему замолчать и идти к черту. И я отделался от него! Гай снова оказался в купе. Он выходил из него на платформу. Он слышал хлопок тяжелой двери вагона. Отделался! Это он так думал!

— Вы не говорили ему, чтобы он это сделал?

— Нет. И он не говорил, что собирается сделать это.

— Выпейте чистого виски. Что вам не сидится на месте? — Медленный, неприятный голос Оуэна раздался так, словно тяжелый камень грохнулся о сухую землю.

Гаю не хотелось сидеть, и пить не хотелось. Подобное виски он пил в купе Бруно. Но сейчас был конец, и он не хотел, чтобы он был, как начало. Он притронулся к виски с водой, которое он налил себе ради приличия. Когда он обернулся, Оуэн наливал себе еще виски в стакан и продолжал лить, чтобы показать, что он не делает это у Гая за спиной.

— Та-ак, — медленно промолвил Оуэн. — Значит, если этот парень был ненормальный, как вы сказали… Такое же мнение высказал в конце концов и суд, что он был сумасшедший, правильно?

— Да.

— Представляю, как вы чувствовали себя после этого. Но если это была только беседа, вроде той, что вы сказали, то я не знаю, за что вам себя так уж сильно винить.

Гай смотрел на Оуэна, не веря собственным ушам. Может, тот чего-то не понял?

— Понимаете…

— Когда вы узнали об этом? — Карие глаза Оуэна подернулись поволокой.

— Месяца через три после того, как это случилось. Но понимаете, если бы не я, Мириам была бы сейчас жива. — Оуэн снова приложился губами к стакану. Гай почти чувствовал на вкус это месиво из виски и кока-колы, уходившее в широкий рот Оуэна. Что собирается делать Оуэн? Вскочить и бросить стакан, и задушить его, как Бруно задушил Мириам? Он не мог себе представить, что Оуэн будет продолжать сидеть на своем месте, но проходили секунда за секундой, а Оуэн не шевелился. — Понимаете, я должен был рассказать вам, — продолжал пояснять Гай. — Я считал, что вы единственный человек, кому я нанес жестокую душевную травму, человек, больше всех пострадавший и страдающий. Ее ребенок был вашим. Вы собирались жениться на ней. Вы любили ее. Именно вы…

— Черт возьми, я не любил ее. — Оуэн смотрел на Гая, и при этом его лицо осталось абсолютно неизменным.

Гай в ответ не моргая посмотрел на него. Не любил ее, не любил, вертелось у него в голове. Его мысль с трудом двинулась вспять, извлекая из запасов старые уравнения, который теперь не сходились.

— Не любили ее? — переспросил он.

— Нет. Ну, не в том смысле, как вы, кажется, думаете. Я, конечно, не хотел, чтобы она умерла, и, понимаете, я сделал бы всё, чтобы не дать ей умереть, но я был вполне рад, что мне не придется жениться на ней. Жениться — это было так, идея. Вот почему она завела ребенка. Это не вина мужчины, я считаю. А вы?

Оуэн смотрел на Гая с пьяной прямотой, ожидая ответа, его широкий рот сложился в неровную твердую линию, каким был тогда, во время дачи свидетельских показаний. Он ждал, что Гай скажет что-нибудь, даст оценку его поведению в отношении Мириам.

Гай сделал нетерпеливый жест. Он никак не мог добиться, чтобы старые уравнения сошлись. Он не мог придать смысла происходящему, разве что в ироническом ключе. Теперь нет никакого смысла в том, что он здесь, если не рассматривать это с иронией. И зря он обливается потом, казнит себя в этом номере ради незнакомца, который смотрит на это равнодушно, если не с иронией.

— Вы согласны со мной? — настаивал на ответе Оуэн, протягивая руку к бутылке, стоящей рядом с ним на столике.

Гай не мог выдавить из себя ни слова. Жаркий, не выразимый в словах гнев закипал в нем. Он стащил с себя галстук и расстегнул воротник рубашки, затем поискал глазами кондиционер — при распахнутых окнах.

Оуэн пожал плечами. Он чувствовал себя вполне удобно в рубашке с открытым воротом и пиджаке с расстегнутой молнией. Гай почувствовал совершенно необъяснимое желание засунуть что-нибудь в горло этому Оуэну, избить его, раздавить, вытащить в конце концов его из его удобного кресла и лишить его самодовольного комфорта.

— Послушайте, — спокойно начал Гай, — я…

Но Оуэн начал говорить в то же самое мгновение, и нудно продолжал жужжать, не глядя на Гая, который стоял посреди комнаты со всё еще открытым ртом:

— …второй раз. Я женился через два месяца после развода, и тут же начались проблемы. Не знаю, была бы Мириам не такой. Я бы сказал, она была бы еще хуже. Луиза умотала два месяца назад, а перед этим чуть не вызвала пожар в большом многоквартирном доме… — Он продолжал говорить и говорить, наливал и наливал виски, стоявшей рядом, и Гай чувствовал неуважение, прямое оскорбление себя в том, как Оуэн наливал и наливал. Гай вспомнил, как он вел себя на общем допросе. Во всяком случае не так, как должен был вести себя муж убитой. И с чего тогда Оуэн должен питать к нему уважение? Самое ужасное, что страдают от этого больше мужики. Женщинам длинный язык помогает. Возьми Луизу, она придет в этот самый дом, и ее встретят как свою, а пойди я…