— Расскажите о себе, — приятным тоном попросил Бруно.

— И рассказывать нечего.

Гай достал трубку из кармана пиджака, постучал ею по каблуку, обратил внимание на пепел на полу и тут же забыл о нем. В его крови было уже достаточно алкоголя. Мысли его перекинулись на Палм-Бич. Если контракт выгорит, две недели до начала работы пройдут быстро. Развод не займет много времени. Детали низкого белого дома на зеленой лужайке из его законченного проекта в подробностях всплыли в его голове, привычно, без особых усилий с его стороны. Он внезапно почувствовал гордость за себя, уверенность и благословение небес.

— Какого рода дома вы строите? — сказал Бруно.

— Что называется модерн. Я сделал пару магазинов, потом небольшое здание под офис.

Гай улыбнулся: на этот раз он не испытывал чувства неловкости или нервозности, что с ним бывало, когда речь заходила о его работе.

— Вы женаты?

— Нет. Вернее, женат, но мы разошлись.

— Да-а? И почему?

— Несовместимость, — коротко ответил Гай.

— Давно разошлись?

— Три года назад.

— А развестись не хотите?

Гай нахмурился и задержался с ответом.

— Она тоже в Техасе? — спросил Бруно.

— Да.

— И вы едете на встречу с ней?

— Я с ней встречусь. Мы сейчас собираемся оформить развод, — сказал Гай и прикусил язык: зачем он это сболтнул?

Бруно усмехнулся.

— Что же это вы там за невест себе находите?

— Там очень интересные девушки есть, некоторые.

— В большинстве дуры небось?

— И такие есть. — При этом Гай улыбнулся: Мириам была, пожалуй, как раз из таких южанок, про которых говорил Бруно.

— А что за тип женщины ваша жена?

— Довольно интересная, — сдержанно сказал Гай. — Рыжие волосы, слегка полненькая.

— А как ее зовут?

— Мириам. Мириам Джойс.

— М-м. Умная, глупая?

— Не интеллектуалка. Да мне и не нужна была бы такая!

— И вы были без памяти влюблены в нее, да?

Что такое? Он чем-нибудь выдал себя? Немигающий взгляд Бруно был прикован к нему, не упускал ничего. Похоже, их усталость прошла тот барьер, после которого спать уже не обязательно. У Гая было ощущение, будто эти серые глаза исследуют его уже многие часы.

— А почему вы так сказали?

— Вы хороший парень. Вы все принимаете всерьез. Вы и женщин принимаете по большому счету, да?

— Что значит «по большому счету»? — сказал Гай, но почувствовал прилив признательности к Бруно за то, что Бруно думает о нем. Большинство людей, по мнению Гая, не говорили о нем то, что думали.

Бруно взмахнул руками и вздохнул.

— Так что же значит «по большому счету»? — повторил свой вопрос Гай.

— Весь наружу, всякие там высокие надежды, а потом вдруг раз — и ногой по зубам, да?

— Ну не совсем.

На Гая вдруг нахлынул прилив жалости к себе. Он встал, прихватив стакан. Но ходить было негде, а качка мешала и стоять нормально. Бруно продолжал пристально наблюдать за ним. Старомодный ботинок медленно покачивался на ноге, положенной на ногу, палец то и дело стряхивал пепел на недоеденный бифштекс, все больше покрывавшийся пеплом. Гаю показалось, что Бруно теперь, после того как узнал, что Гай женат, относится к нему менее дружелюбно. И с бОльшим любопытством.

— А что случилось с вашей женой? Она начала спать со всеми подряд?

Гай почувствовал раздражение от этого вопроса.

— Нет. Впрочем, всё в прошлом.

— Но вы же пока ей муж. А до этого не могли развестись?

Гаю вдруг стало стыдно.

— Я не очень беспокоился насчет развода.

— А теперь что же случилось?

— Она решила, что пора. Я думаю, она ждет ребенка.

— Отличное время для принятия решений, а? Значит, спала с другими три года и наконец прибилась к определенному берегу?

Так оно и было, конечно, и все решил ребенок. Как Бруно узнал об этом? Гаю показалось, что Бруно переносит на Мириам знания о каком-то человеке и ненависть к нему. Гай повернулся к окну. Там он не увидел ничего, кроме собственного отражения. Он чувствовал, как удары сердца сотрясают его тело, и сотрясают больше, чем вибрация вагона. У него, видно, потому так бьется сердце, что он никогда и никому не говорил так много о Мириам. Он и Энн не говорил столько, сколько знает Бруно. Он не знает только того, что когда-то Мириам была другой — ласковой, преданной, одинокой, жутко скучавшей по нему и жаждавшей освободиться от своего семейства. Завтра он увидит Мириам, сможет коснуться ее рукой. Он не допускал и мысли о том, что может коснуться ее мягкого тела, которое когда-то так любил. Внезапно он почувствовал себя очень несчастным.

— А что случилось с вашим браком? — вкрадчиво сказал его голос Бруно, донесшийся сзади. — Мне это действительно интересно. Дружеский интерес. Сколько ей было лет?

— Восемнадцать.

— И она сразу же загуляла?

Гай непроизвольно обернулся, словно желая своей грудью защитить честь Мириам.

— Знаете ли, женщина может отличиться не только этим.

— Но с ней-то это было или нет?

Гай отвел глаза, раздраженный и изумленный одновременно.

— Да.

Как страшно прозвучало это короткое слово, почти прогремело.

— Знаю я этот рыжий южный типаж, — сказал Бруно, лениво тыкая в свой яблочный пирог.

Гай опять почувствовал прилив стыда, абсолютно никчемный в данном случае, поскольку что бы ни сделала или сказала Мириам — ничто не удивило бы Бруно. Его, казалось, ничто не могло бы поставить в тупик, а только разжигало его интерес.

Бруно опустил глаза в тарелку, ему было чуть ли не весело. Глаза его расширились и засверкали, если так можно сказать о красных глазах, спрятавшихся в синеватых впадинах.

— Это брак, — выдохнул он.

Слово «брак» эхом отдалось в ушах Гая. Для него это слово звучало торжественно. Оно стояло в одном ряду с такими основополагающими понятиями, как «святое», «любовь», «грех»… Тут и круглые терракотовые губки Мириам, которые говорили ему: «А чего это я из-за тебя должна зарывать себя в четырех стенах?» Тут и глаза Энн, когда она откидывала назад свои черные волосы и смотрела на него снизу на лужайке своего дома, где она разводила крокусы. Тут и Мириам, которая, поворачиваясь спиной к высокому узкому окну в чикагской комнате, поднимала на него свое веснушчатое лицо в форме щита и приближала его к лицу Гая, что она делала всякий раз, когда собиралась говорить ему очередную ложь, и вытянутое лицо и черные волосы Стива с его наглой улыбкой. Навалилась цепь воспоминаний, и ему захотелось любыми средствами отогнать их. Та комната в Чикаго, где всё это случилось… Он живо вспомнил запахи той комнаты, духов Мириам и краски от горячего радиатора отопления…

— Так что случилось? — словно издалека донесся голос Бруно. — Вы смогли бы сказать мне? Мне это интересно.

Стив случился… Гай взял свой стакан с виски. Он вспомнил тот полдень в Чикаго, картинку, ограниченную дверным проемом — словно черно-белую фотографию. Это был полдень, не похожий ни на какой другой полдень, когда он застал их в квартире. Полдень со своим особенным цветом, привкусом и звуком, своим собственным миром, как на страшной картине-миниатюре. Это осталось, как запоминающаяся дата истории. Или это событие вообще всегда следовало за ним? По крайней мере теперь оно с ним, отчетливое, как никогда. И хуже всего то, что он чувствовал потребность сказать всё Бруно — незнакомцу, который будет слушать его, сочувствовать ему, а потом всё забудет. Мысль рассказать Бруно понравилась ему. Бруно во всех отношениях отнюдь не обычный незнакомец в этом поезде. Он вполне груб и развращен сам, чтобы оценить историю наподобие этой — о его первой любви. Что касается Стива, то он был последней каплей. Он был не первой ее изменой. В тот полдень в нем взорвалась гордость двадцатишестилетнего мужчины. Себе он пересказывал эту историю тысячу раз, историю классическую, драматическую. А его глупость лишь добавляла этой истории юмора.

— Я ожидал от нее слишком много, — начал Гай как ни в чем не бывало, — без какого бы то ни было права на это. Ей нравилось внимание. Она, вероятно, будет заводить романы всю жизнь независимо от того, с кем она будет.

— Ясно, это вечный тип выпускницы школы. — Бруно взмахнул при этом рукой. — Она даже притворяться не может, что принадлежит одному парню.

Гай взглянул на Бруно. Когда-то Мириам все-таки принадлежала одному.

Внезапно он оставил свою идею рассказать всё Бруно, ему и так стало стыдно, что он уже начал это делать. Но Бруно, казалось, и не заметил, начал Гай рассказывать или нет. Тяжело опустив голову, он водил спичкой по соусу в тарелке. Губы обвисли и в профиль придавали ему старческий вид. И весь этот вид говорил, что слушать Гая для Бруно — ниже его достоинства.

— Такие женщины притягивают мужчин, — пробормотал Бруно, — как помои мух.

Вторая глава

Шок, произведенный словами Бруно, отвлек Гая от мыслей о себе.

— У вас у самого был неприятный опыт, — заметил Гай, хотя трудно было представить, чтобы у Бруно были неприятности от женщин.

— У моего отца была такая. Тоже рыжая. Звали Карлотта. — Бруно поднял голову, его лицо исказилось ненавистью к отцу. — Здорово, да? Такие, как мой отец, держат их у себя на работе.

Карлотта. Теперь Гаю показалось, что он понимает, откуда у Бруно такое презрение к Мириам. Возможно, в этом ключ к личности Бруно, разгадка его ненависти к отцу, его замедленного взросления.

— Есть два вида мужчин!.. — загремел было Бруно, но осекся.

Гай увидел себя в узком зеркале не стене. Глаза у него были испуганными, как ему показалось, лицо хмурым, и он заставил себя расслабиться. В спину ему уперлась клюшка для гольфа. Он коснулся кончиками пальцев ее прохладной лакированной поверхности. Металл в темном дереве клюшки напомнил ему компас на яхте Энн.