Снег стал медленно засыпать галерею у верхнего ее конца, через который они должны были выходить из нее, если им вообще суждено было выйти, так как еще большие опасности предстояли им на пути, чем раньше. Скоро снег начал заваливать своды пещеры. Час спустя, снег лежал уже на такой высоте, что в галерее стало вдвое меньше снова появившегося дневного света. Но теперь снег крепко замерзал по мере своего падения и поэтому можно было пролезть через него или по нему.

Ярость горной бури постепенно уступила свое место снегу, который неизменно падал и падал. Временами ветер еще бушевал, но лишь порывами, и когда он затихал, снег падал тяжелыми хлопьями.

Они пробыли, вероятно, часа два в своей ужасной темнице, когда Обенрейцер, то прокапываясь сквозь снежную стену, то ползя по ней, опустив вниз голову и касаясь спиной свода, проложил себе дорогу из галереи. Вендэль непосредственно следовал за ним, но следовал без всякого ясного понимания или соображения. Базельская летаргия снова охватила его и овладела его чувствами.

Как далеко следовал он за Обенрейцером, выйдя из галереи или с какими препятствиями пришлось ему еще бороться, он не знал. Он очнулся от сознания того, что Обенрейцер бросился на него и что они стали отчаянно бороться в снегу. Он очнулся, вспомнив, что было на поясе у его противника. Он ощупал это, вытащил, ударил им, снова стал бороться, еще раз ударил, сбросил противника с себя и очутился лицом к лицу с ним.

— Я обещал быть вашим проводником до конца вашего пути, — сказал Обенрейцер, — и я сдержал свое обещание. Путь вашей жизни оканчивается здесь. Ничто не может продлить его. Вы спите стоя!

— Ты негодяй! Что ты сделал со мной?

— Ты дурак. Я подмешал тебе снотворного. Ты дважды дурак, потому что я уже раз подсыпал тебе его перед нашим путешествием, чтобы испытать тебя. Ты трижды дурак, так как я вор и подделыватель и через несколько мгновений возьму с твоего бесчувственного тела доказательства того, что я вор и мошенник.

Попавшийся в ловушку человек пытался стряхнуть с себя оцепенение, но его роковая власть над ним была так сильна, что он, даже и услышав эти слова, все же бессмысленно удивлялся, кто из них ранен и чью это он видел кровь, которой был забрызган снег.

— Что я сделал тебе, — спросил он с трудом и неясно, — что ты стал… таким подлым убийцей?

— Сделал мне? Ты уже погубил меня хотя бы тем, что дошел до конца своего пути. Твоя проклятая неугомонность встала между мной и тем временем, в которое, как я рассчитывал, мне удалось бы вернуть обратно деньги. Что ты мне сделал? Ты вставал у меня на пути — не раз, не два, но постоянно, постоянно, постоянно. Пробовал ли я с самого начала избавиться от тебя или нет? От тебя нельзя было избавиться. Поэтому-то ты и умираешь здесь.

Вендэль пытался связно мыслить, пытался связно говорить, пытался поднять с земли альпеншток с железным наконечником, который он выпустил из рук; но, не будучи в силах достать до него, он пытался удержаться на колеблющихся ногах без его помощи. Все напрасно, все напрасно! Он оступился и тяжело упал вперед на край бездны.

Почти засыпая, с угасающим сознанием, не будучи в силах подняться на ноги, с каким-то туманом перед глазами, с притупленным чувством слуха, он сделал такое отчаянное усилие, что, опершись на руки, мог видеть своего врага, стоявшего спокойно над ним, и слышать, что он говорил ему.

— Ты называешь меня убийцей, — сказал Обенрейцер с ужасным смехом. — До такого названия мне очень мало дела. Но, ведь, в конце концов, я ставил свою жизнь против твоей, так как я окружен опасностями и, быть может, никогда не выйду отсюда живым. Вьюга снова поднимается. Снежные вихри уже закружились. Теперь я должен получить бумаги. Моя жизнь зависит от каждой минуты.

— Стой! — закричал Вендэль страшным голосом и стал подниматься, качаясь, на ноги, собрав свои силы с последним проблеском энергии, еще таившейся в нем, и сжал своими обеими руками воровские руки, дотронувшиеся до его груди. — Стой! Прочь от меня! Благослови, Боже, мою Маргариту! К счастью, она никогда не узнает, как я умер. Отойди от меня и дай мне взглянуть в твое преступное лицо. Пусть оно напомнит мне… что-то… чего я не успел сказать.

Видя, как он борется с таким трудом со своими мыслями, и не зная, не обладает ли он, быть может, сейчас силой дюжины людей, его противник не двигался. Безумно смотря на него сверкающим взором, Вендэль, запинаясь, произнес следующие бессвязные слова:

— Не будет… доверие… умершего… обмануто мною… принимавшиеся за родителей… неправильно унаследованное имущество… подумайте об этом.

Когда его голова склонилась на грудь и он снова опустился на краю пропасти, как раньше, воровские руки еще раз направились торопливо и озабоченно к его груди. Он сделал конвульсивную попытку вскрикнуть: «Нет!», в отчаянии перевернулся и скатился в бездну, ускользнув от вражеского прикосновения, подобно привидению в кошмарном сне.


Буря в горах снова разбушевалась и снова затихла. Страшные горные голоса замерли, поднялся месяц и мягко и беззвучно падал снег.

Из дверей Странноприимного дома вышли двое людей и две больших собаки. Люди заботливо стали озираться по сторонам и взглянули на небо. Собаки начали кататься но снегу, хватали его в пасти и взрывали своими лапами.

Один из них обратился к другому:

— Мы можем теперь попытаться. Мы, быть может, найдем их в одном из пяти убежищ.

У каждого из них за спиной была привязана корзина, у каждого в руках был здоровый шест с крючком на конце; каждый был обвязан под мышками крепкой веревкой, которой они оба, кроме того, были связаны между собой.

Внезапно собаки перестали прыгать по снегу, остановились, глядя вниз на подъем, подняли носы кверху, затем зарылись ими в снег, стали чрезвычайно волноваться и, наконец, залились обе вместе густым громким лаем.

Оба человека взглянули на обеих собак. Обе собаки взглянули, по крайней мере, с таким же умом на лица обоих людей.

— Тогда, au secours[2]. Помогайте! На выручку! — закричали оба человека. Собаки понеслись скачками вперед с радостным, глубоким, благородным лаем.

— Еще двое сумасшедших! — сказали люди, пораженные изумлением, и стали смотреть при свете месяца вдаль, не двигаясь со своего места. — Возможно ли в такую погоду! И один из них женщина!

Обе собаки держали в зубах по концу платья женщины и тащили ее за собой. Она гладила их по голове, поднимаясь за ними, и шла но снегу привычным шагом. Не так шел тащившийся за нею толстяк, который выбился из сил и совсем согнулся.

— Дорогие проводники, дорогие друзья путешественников. Я из вашей страны. Мы ищем двух джентльменов, переходящих через перевал, которые должны были придти в Странноприимный дом в этот вечер.

— Они приходили уже в него, ma'amselle.

— Слава Богу! О, слава Богу!

— Но, к несчастью, они снова покинули его. Сейчас мы отправляемся их искать. Мы выжидали, пока прекратится вьюга. Она была здесь, наверху, ужасна.

— Дорогие проводники, дорогие друзья путешественников! Позвольте мне идти с вами. Позвольте мне идти с вами, ради любви к Богу! Один из этих джентльменов должен стать моим мужем. Я люблю его, о, я его так нежно люблю. О, так нежно! Вы видите, я не из слабых, вы видите, я не устала. Я природная дочь крестьянина. Я докажу вам, что хорошо знаю, как привязать себя к вашим веревкам. Я сделаю это собственными своими руками. Клянусь, что я буду храбра и полезна вам. Но только позвольте мне идти с вами, позвольте мне идти с вами! Если с ним случилось какое-нибудь несчастье, моя любовь найдет его, когда уже ничто другое не сможет. Умоляю вас на коленях, дорогие друзья путешественников! Ради той любви, которую ваши дорогие матери питали к вашим отцам!

Добрые грубые парни были тронуты.

— В конце концов, — шептали они друг другу, — она говорит совершенную правду. Она знает горные дороги. Смотри, как удивительно, что она дошла сюда. На что касается monsieur, ma'amselle?

— Дорогой мистер Джоэ, — сказала Маргарита, обращаясь к нему на его языке, — вы останетесь в доме и будете ждать меня, не правда ли?

— Коли бы только мое знатье, который из вас двух посоветовал это, — заворчал Джоэ Лэдль, уставившись на обоих проводников с величайшим негодованием, — то я взлупил бы вас на шесть пенсов и заплатил бы полкроны за протори и убытки. Нет, мисс. Я буду неотступно следовать за вами, пока во мне останется хоть сколько-нибудь сил, и умру за вас, если не смогу сделать ничего лучшего.

Положение месяца показывало, что чрезвычайно важно не терять ни минуты времени, к тому же и собаки выказывали признаки чрезвычайного беспокойства; поэтому проводники быстро пришли к определенному решению. Соединявшая их обоих веревка была заменена другой, более длинной; вся партия была перевязана между собой, Маргарита шла второй, а погребщик последним; так они тронулись в путь по направлению к убежищам. Действительное расстояние до них было ничтожным; все пять убежищ и следующий Странноприимный дом в придачу лежали на протяжении двух миль; но страшная дорога была покрыта снегом и лежала под белым покровом.

Они безошибочно достигли галереи, где те двое находили себе приют. Вторая снежная буря с таким бешенством пронеслась над ней, что их следы совершенно исчезли. Но собаки бегали взад и вперед, нюхая снег, и были спокойны. Однако, когда партия остановилась у противоположного выхода, где буря особенно бушевала и где снежные сугробы были глубоки, собаки стали волноваться и бегали вокруг одного места в поисках за чем-то.

Так как было известно, что справа лежит большая пропасть, то они отклонились слишком сильно влево и должны были с бесконечным трудом возвращаться на настоящую дорогу через глубокие снежные поля. Проводник, ведший весь отряд, вытянувшийся в линию, остановил его и начал ориентироваться, когда одна из собак стала разрывать снег немного впереди них. Они все продвинулись вперед, нагнулись, чтобы разглядеть это место, предполагая, что кто-нибудь, может быть, засыпан здесь и увидели, что снег запятнан и что пятна на нем красного цвета.