Уильям Уилки Коллинз - Нет прохода

Поэтому, пока он только упомянул о том удовольствии, которое будут скоро иметь Уайльдинг и К^о, обратившись с просьбой к мисс Обенрейцер почтить своим присутствием их учреждение — любопытный старый дом, хотя, впрочем, дом холостяков — и не продлил своего визита долее обычного. Спускаясь вниз в сопровождении хозяина, он увидал контору Обенрейцера позади сеней и нескольких оборванных людей в иностранных одеждах, которые были тут и которых Обенрейцер заставил посторониться, чтобы они дали пройти, сказав им несколько слов на их языке.

— Земляки, — объяснил он, дожидаясь Вендэля у дверей. — Бедные соотечественники. Благодарные и чувствующие привязанность, как собаки! Прощайте. До новой встречи. Так рад!

Еще два легких прикосновения к его локтям, и он на улице.

Нежная Маргарита за своими пяльцами и широкая спина мадам Дор за своим телеграфом витали перед ним до Угла Увечных. Когда он пришел туда, Уайльдинг совещался наедине с Бинтреем. Двери погреба были случайно открыты; Вендэль зажег свечу, прикрепленную к расщепу палки, и спустился вниз, чтобы пройтись по погребу. Грациозная Маргарита витала перед ним неизменно, но широкая спина мадам Дор осталась за дверями.

Погреба были очень обширны и очень стары. В них был какой-то каменный склеп еще с тех пор, когда прошедшее не было прошедшим; некоторые говорили, что это остатки монашеской трапезной, иные — часовни; другие — языческого храма. Все это было теперь одинаково правдоподобно. Пусть всякий, кто хочет, делает, что ему нравится, из раскрошившейся колонны и разрушившейся арки или тому подобного. Седое время сделало то, что ему хотелось, и было совершенно равнодушно к противоречию.

Спертый воздух, запах плесени и громовой грохот над головой на улицах — все это выходило из рамок повседневной жизни и довольно хорошо согласовалось с образом хорошенькой Маргариты, защищающей себя от тех двоих. Так Вендэль продолжал свой путь, пока не увидал, при одном из поворотов в погребах, света от такой же свечи, какую нес сам.

— О! Вы здесь? Это вы, Джоэ?

— Разве не следовало бы скорее спросить: «О, вы здесь, это вы, мастер Джордж?» Потому что мое дело быть здесь, но не ваше.

— Не ворчите, Джоэ.

— О, я не ворчу, — возразил погребщик. — Если кто и ворчит, то это то, что я принимаю через поры, а не я. Постарайтесь, чтобы что-нибудь не начало ворчать в вас, мастер Джордж. Побудьте здесь подольше, чтобы испарения начали действовать, и они окажут на вас свое влияние.

Его текущее занятие состояло в том, что он совал голову в лари, делая какие-то измерения и умственные вычисления, и заносил все это в записную книжку, сделанную как будто из кожи носорога и словно составлявшую часть самого Джоэ Лэдля.

— Они окажут на вас свое влияние, — начал он снова, положив деревянную рейку, которой он производил измерения поперек двух бочек; тут он занес свое последнее вычисление в книжку и выпрямил спину, — верьте им! Итак, вы уже совершенно вошли в дело, мастер Джордж?

— Совершенно. Я надеюсь, вы не встречаете к этому препятствий, Джоэ?

— Я не встречаю, Бог с вами. Но испарения встречают то препятствие, что вы слишком молоды. Вы оба слишком молоды.

— Мы будем уменьшать это препятствие день за днем, Джоэ.

— Ах, мастер Джордж; но я буду день за днем увеличивать то препятствие, что я слишком стар и поэтому не буду в состоянии увидеть в вас большого улучшения.

Этот удачный ответ так понравился Джоэ Лэдлю, что он крякнул от удовольствия, повторил его снова и крякнул вторично, после второго издания «большого улучшения».

— Но вот уж совсем не до смеха, мастер Джордж, — снова начал он, еще раз выпрямляя свою спину, — что молодой мастер Уайльдинг пришел и переменил счастье. Обратите внимание на мои слова. Он переменил счастье, и оно уйдет от него. Не даром провел я всю жизнь здесь внизу. По тем признакам, которые я замечаю здесь внизу, я знаю, когда идет дождь, когда, он перестает, когда ветрено, когда стоит тихая погода. Точно также хорошо я знаю по тем признакам, которые вижу здесь внизу, когда счастье изменяется.

— А эти наросты на сводах имеют что-нибудь общее с вашими предсказаниями? — спросил Вендэль, поднимая свою свечу к мрачным лохматым наростам темных грибов, свешивавшихся со сводов самым неприятным и отталкивающим образом. — Мы славимся этими наростами в наших погребах, не так ли?

— Это верно, мастер Джордж, — отвесил Джоэ Лэдд, делая один-два шага в сторону, — но если вы позволите мне дать вам совет, то, пожалуйста, оставьте их в покое.

Подняв рейку, все еще до сих пор лежавшую поперек двух бочек, и тихонько трогая ею вялый нарост, Вендэль спросил: почему же?

— Почему? Не столько потому, что они происходят от бочек с вином и могут предоставить вам возможность судить о том, что за вещество принимает в себя погребщик, прогуливаясь здесь всю свою жизнь, и даже не столько потому, что в этом периоде их роста в них водятся черви, которых вы можете сшибить на себя, — отвечал Джоэ Лэдд, все еще держась в стороне, — сколько по другой причине, мастер Джордж.

— По какой другой причине?

— (Я не стал бы продолжать трогать его, будь я на вашем месте, сэр). Я расскажу вам, если вы отойдете отсюда. Прежде всего посмотрите на его цвет, мастер Джордж.

— Я и смотрю.

— Уже посмотрели, сэр. Теперь, пойдемте отсюда.

Он пошел со своей свечей к выходу, и Вендэль последовал за ним, неся свою. Догнав его и возвращаясь вместе с ним назад, Вендэль взглянул на него, когда они проходили под сводами и сказал:

— Что же, Джоэ? Цвет…

— Не похож ли он на запекшуюся кровь, мастер Джордж?

— Ну, положим, довольно похож.

— Мне кажется больше, чем похож, — пробормотал Джоэ Лэдль, важно покачивая головой.

— Ну, ладно! Скажем, что он похож; скажем, что он очень похож. Что же дальше?

— Мастер Джордж, говорят…

— Кто говорит?

— Как я могу знать, кто? — возразил погребщик, по-видимому, очень раздраженный нелепостью вопроса. — Все! Те, которые довольно-таки хорошо говорят обо всем, вы знаете это. Как я могу знать, кто такие говорят, если вы сами этого не знаете?

— Правильно. Продолжайте.

— Говорят, что тот человек, которому как-нибудь упадет прямо на грудь кусок такого темного нароста, будет наверняка и несомненно убит.

Когда Вендэль остановился со смехом, чтобы заглянуть погребщику в глаза, которые тот устремил на свою свечу, медленно произнося эти слова, то внезапно он почувствовал удар, нанесенный ему в грудь сильной рукой. Мгновенно проследив глазами движение, нанесшей ему удар, руки — руки его спутника — он увидел, что она сбила с его груди обрывок или комок гриба, еще летевший на землю.

На мгновение он повернулся к погребщику почти с таким же испуганным взглядом, с каким тот обернулся к нему. Но в следующую минуту они увидели дневной свет у подножия лестницы, ведущей из погреба, и прежде, чем весело взбежать вверх по ступеням, Вендэль задул свою свечу и вместе с нею свое суеверие.

На следующий день утром Уайльдинг вышел из дому один, оставив поручение своему клерку: «Если м-р Вендэль спросит обо мне, — сказал он, — или если зайдет м-р Бинтрей, то скажите им, что я пошел в Воспитательный Дом». Все, что говорил ему его компаньон, все, в чем старался убедить его поверенный, высказывавший то же самое мнение, не могло поколебать его, и он продолжал настаивать на свой собственной точке зрения. Найти потерянного человека, местом которого он незаконно завладел, — вот в чем заключался сейчас высший интерес его жизни, и справка в Воспитательном Доме была, очевидно, первым шагом в этом направлении. Вот почему виноторговец и шел теперь туда.

Когда-то знакомый вид здания не представлялся ему теперь таким, как и не представлялся ему теперь прежним портрет над камином. Прервалась самая дорогая и единственная связь с тем местом, в котором прошло его детство, прервалась навсегда. Какое-то странное отвращение овладело им, когда он сообщил привратнику, что пришел по делу. Сердце его ныло, когда он сидел в одиночестве в приемной, ожидая, пока не придет казначей заведения, за которым послали и с которым ему нужно было повидаться. Когда начался разговор, то он мог только болезненным усилием воли заставить себя успокоиться настолько, чтобы объяснить причину своего посещения.

Казначей слушал его с лицом, на котором выражалось все необходимое внимание и ничего больше.

— Мы обязаны быть осмотрительными, — сказал он, когда настала его очередь говорить, — относительно всех вопросов, с которыми обращаются к нам посторонние лица.

— Вы едва ли станете считать меня посторонним лицом, — ответил просто Уайльдинг. — Когда-то и я был здесь одним из ваших бедных покинутых детей.

Казначей вежливо заметил, что это обстоятельство внушает ему чрезвычайный интерес к особе посетителя. Но тем не менее он настаивал на том, чтобы посетитель изложил те мотивы, которые заставляют его наводить справки. Без всяких предисловий Уайльдинг изложил ему свои мотивы, не умолчав ни о чем. Казначей встал и указал ему дорогу в комнату, где хранились все журналы заведения.

— Все сведения, которые вы можете почерпнуть из наших книг, вполне к вашим услугам, — сказал он. — Я только боюсь, что после такого большого промежутка времени это — единственное указание, которое мы можем предложить вам.

Справились по книгам и нашли запись, составленную в таких выражениях: