Он высвободил руку, сделал шаг вперед и остановился. Колени подгибались, в ушах стоял какой-то странный шум. А затем, впервые в жизни, Кентон потерял сознание.

10

Залесхофф говорит

Кентон почувствовал приятную теплоту в желудке и еще вкус жидкости во рту, напоминающей смесь скипидара и оливкового масла.

Мужской голос произнес что-то по-русски, Кентон не понял, что именно, затем почувствовал, что к зубам прижимается край стакана или чашки. В следующую секунду он захлебнулся, закашлялся и открыл глаза.

Он лежал на диване с красной бархатной обивкой, в помещении, напоминавшем лавку подержанной мебели. Над ним склонился пожилой мужчина с ввалившимися щеками. Его запавшие глаза сверкали живым блеском. В руках он держал бутылку с бледно-зеленой этикеткой и маленький мерный стаканчик, наполненный бесцветной жидкостью. Только сейчас Кентон понял, почему по желудку разливается тепло, понял, отчего во рту появился такой странный привкус. Его отпаивали водкой.

За столом сидел и мрачно смотрел на него мужчина, которого он знал под именем Андреас.

— Ну как, вам лучше? — спросил Залесхофф.

Кентон ответил неуверенным кивком и приподнял голову, чтобы вытереть капли водки с подбородка. Рука была в пятнах йода. Мужчина с водкой протянул ему бутылку. Кентон отрицательно помотал головой, потом вопросительно уставился на Залесхоффа и хотел что-то сказать. Но русский его опередил.

— Вы в доме на Кёльнерштрассе, в Линце, — сказал он. — Мы с сестрой привезли вас сюда. Она считает, что вы голодны, и пошла купить еды.

— Очень мило с ее стороны, — произнес Кентон. — Я, наверное, доставляю вам уйму хлопот.

— Да уж, — пробормотал Залесхофф, — хлопот полный рот, но дело тут не в этом, мистер Кентон. Знакомьтесь — Рашенко, хозяин этого дома! Он приютил нас и рад оказать любую услугу. Но благодарить его не обязательно, — добавил он, видя, как журналист обернулся и посмотрел на Рашенко. — По-английски все равно не понимает, к тому же он нем, бедняга.

Кентон пробормотал слова благодарности по-немецки. Рашенко улыбнулся и радостно закивал. Журналист по-прежнему ощущал некоторую неловкость. И обернулся к Залесхоффу.

— Не хотелось бы показаться надоедливым, — начал он, — но не могли бы вы ответить на несколько вопросов? Ну, к примеру, может, скажете, кто вы такой и почему я оказался здесь? И еще хотелось бы знать, откуда вам известно мое имя, почему вы спасли меня из того страшного дома? Ну, и уж не сочтите за нескромность с моей стороны, но очень хотелось бы знать, имеете ли вы какое-то отношение к смерти человека по фамилии Захс, он же Борованский. Мне кажется, я знаю, с какой целью вы обыскивали его номер, но более полная информация тут не помешала бы. Любопытно также было бы узнать, что это за тип, представившийся полковником Робинсоном. И почему сами вы назвали его Саридзой? Меня также смущает еще целый ряд вещей, но с этим можно и повременить. И да, кстати, который теперь час?

— Начало первого ночи, — ответил Залесхофф. И поджал губы. — Что же касается всех остальных ваших вопросов, мистер Кентон, есть предложение немного подождать с ответами. Отдохнуть, подкрепиться, а уж потом пускаться в объяснения. Тамара скоро придет. И они с Рашенко приготовят нам чего-нибудь поесть. А мы с вами выпьем еще немного водочки. — Он стукнул по столу, как аукционист во время торгов. — Ну, что скажете? Как вам такой план?

Кентон улыбнулся.

— А вы мне нравитесь, Андреас, — сказал он. — Вам прекрасно известно, что у меня есть нечто вас интересующее, вы с плохо скрываемым удивлением выслушали мои слова о том, что я видел, как вы обыскивали номер Захса. И тем не менее предлагаете поесть и выпить, прежде чем поговорить по душам! Господи, да я даже еще не успел поблагодарить вас за спасение!

Залесхофф мрачно покачал головой.

— Вы неверно истолковали мои мотивы, мистер Кентон. А ну-ка попробуйте встать!

Кентон повиновался. Встал, но голова у него закружилась, к горлу подступила тошнота. И он снова опустился на диван.

— Ну вот, сами видите, мистер Кентон, вести серьезные разговоры пока что рановато, пустая трата времени! Рашенко некогда был врачом. И он сообщил, что вы находитесь в состоянии полного нервного и физического истощения. Даже, я бы сказал, шока — сказывается сотрясение мозга и долгое голодание. А то легкое возбуждение, в котором вы в данный момент пребываете, вызвано водкой. Так что советую выпить еще.

Рашенко возился у плиты. Залесхофф потянулся к бутылке, налил две полные большие рюмки и протянул одну Кентону.

— Водку надо пить умеючи, — заметил он. — Одним махом, а не полоскать ею рот. Сейчас покажу. Ваше здоровье!

Он поднес рюмку к губам, откинул голову и проглотил жгучую жидкость. А потом поставил пустую рюмку на стол.

Кентон последовал его примеру и почувствовал, как по телу разливается приятное тепло.

— И все равно, — упрямо заметил он, — мне очень хотелось бы знать, кто вы…

Слова его прервал стук в дверь. Залесхофф развернулся в кресле, и Кентон увидел у него в руке большой синий револьвер. Рашенко вопросительно уставился на Залесхоффа. Тот кивнул, и немой пошел открывать. В комнату вошла Тамара с объемистой продуктовой сумкой.

— Знакомьтесь, мистер Кентон, — Залесхофф весело взмахнул рукой с револьвером, — это моя сестра Тамара. Тамара, это мистер Кентон!

Девушка сухо кивнула журналисту.

— Прошу тебя, Андреас, — сказала она, — не надо размахивать своей пушкой. Это опасно.

Брат не обратил на ее слова ни малейшего внимания и обернулся к Кентону.

— Ну, как она вам, друг мой?

— Потрясающе красивая девушка, — ответил Кентон. — Столь же красива, как и ее голос.

Залесхофф весело шлепнул его по колену.

— Видишь, Тамара, что способна сделать водка даже с хладнокровным англичанином. «Потрясающе красивая, как и ее голос!» Ты это слышала, Тамара? — Он перевел фразу для Рашенко, который тотчас заулыбался и закивал.

— Ты его смущаешь, — заметила девушка и начала выкладывать покупки на стул. — Будьте осторожны, мистер Кентон, — добавила она, обернувшись через плечо. — Мой брат способен уболтать кого угодно. Создать у человека ложное ощущение полной безопасности, и все для того, чтобы вы ему доверились.

Залесхофф резко вскочил на ноги, опрокинул стул и чертыхнулся. Затем погрозил пальцем сестре.

— Вот, видели? — прорычал он Кентону. — Дочь моей матери только и знает, что дразнить и унижать меня при каждом удобном случае! Я вас успокоил, дал выпить водки, мы подружились, мы нашли общий язык, и тут — на тебе! Тамара взяла и разрушила все своими глупыми высказываниями!

Он рухнул в кресло и спрятал лицо в ладонях.

— Очень смешно, — холодно заметил Кентон. — Нельзя ли мне стакан воды?

Залесхофф медленно поднял голову и мрачно уставился на Кентона. А потом вдруг громко хлопнул ладонью по столу и зашелся в приступе смеха.

— Видишь, Тамара, — выдавил он наконец, — нашего гостя не обманешь. Ничем не проймешь! Он нас насквозь видит, все наши маленькие хитрости. Теперь понимаешь, почему все англичане такие замечательные дипломаты?

— Разве? — спросила Тамара, снимая пальто.

— Ясное дело! — Он обернулся к Кентону и улыбнулся. — Мои извинения, мистер Кентон! Нам следовало понимать, что такие маленькие спектакли только оскорбляют ваш интеллект.

— Естественно, — несколько растерянно ответил Кентон. Нет, подумал он, этот человек порой ведет себя просто как ребенок.

Русский облегченно вздохнул.

— Неплохо было бы знать, — нервно начал он, — если это вообще возможно знать, — тут в голосе его зазвучали мечтательные нотки, — о чем думает сейчас наш дорогой гость мистер Кентон. — Внезапно он всем телом подался вперед. — Почему, к примеру, мистер Кентон был готов на столь крайние меры, чтобы сохранить собственность советского правительства?

Столь неожиданный выпад застиг журналиста врасплох. С минуту он молчал. В комнате не было слышно ни звука, если не считать тиканья часов и тихого шипения сковороды на плите. Настроение резко изменилось. Даже Рашенко почувствовал это и оставил свое занятие. Девушка, стоявшая спиной к двери, смотрела на стол. Залесхофф, отбросив свои театральные эффекты, не сводил с Кентона пронзительного, хитрого и оценивающего взгляда голубых глаз.

Все это Кентон заметил в долю секунды. Затем вдруг заулыбался.

— Я думал, мы отложили разговоры о деле и вернемся к ним только после еды. Однако если вы настаиваете…

И тут Залесхофф так и рассыпался в извинениях.

— Да, да, конечно! Мистер Кентон совершенно прав. А пока что стакан воды, или, может, еще немного водочки? Нет? У Рашенко скоро будет все готово.

За этим последовал торопливый обмен фразами по-русски, Рашенко закивал. А Залесхофф принялся пересказывать сестре драматичные и изрядно преувеличенные подробности побега из дома на холме. Кентону даже показалось, что о его присутствии вовсе забыли.

И вот наконец накрыли на стол и подали еду.

Трапеза состояла из борща со сметаной и маленьких пирожков с начинкой из овощей. И если не считать пространных и восторженных похвал Залесхоффа в адрес кулинарных талантов Рашенко, проходила она в полном молчании. Кентон был окончательно сбит с толку, что не мешало ему, отчаянно проголодавшемуся, набивать рот едой и энергично жевать. Как только все доели, Рашенко принялся убирать со стола.

— Сигарету, мистер Кентон?

— Спасибо, с удовольствием.

Он закурил, глубоко втянул в легкие дым. И сразу почувствовал себя гораздо лучше.

Залесхофф обернулся к девушке.

— Куда ты положила ту бумагу, Тамара?

Девушка подошла к буфету и вернулась с листом сероватой бумаги, сплошь исписанной мелким почерком. Брат взял листок, попросил Кентона пересесть на диван, а сам устроился на стуле лицом к нему. Тамара села за стол с карандашом в руке, выложила перед собой блокнот.