– О, как мне надоел этот человек! – воскликнула мама. – Зачем только он у нас живет?

– Но, дорогая, он же первоклассный садовник – самый лучший из всех, что у нас были. Помнишь, какие персики он вырастил в прошлом году?

– Знаю-знаю. Но все равно мне он не нравится.

Селия не помнила, чтобы мама когда-либо говорила таким резким тоном. Мамины руки, нервно сцепленные, лежали на столе. Папа смотрел на нее огорченно-осуждающе, как смотрят на капризного ребенка.

– Я ведь уступил тебе в прошлый раз, не правда ли? – мягко сказал он. – Я отказал ему, невзирая на его отличные рекомендации. И вместо него взял этого лентяя Спинакера.

– Он какой-то сумасшедший, – защищалась мама, – зачем он за нас цепляется? Мне кажется подозрительным, что, когда мы жили в По, а дом сдавали мистеру Роджерсу, Спинакер уволился, а этот ужасный Рамбольт опять пришел наниматься, и мистер Роджерс его взял.

– Это все твои фантазии, Мириам. Он, конечно, не весельчак, но человек честный.

Мириам поежилась, как от холода:

– Ну не знаю. Здесь что-то не так.

В комнату вошла горничная:

– Сэр, миссис Рамбольт хотела бы поговорить с вами. Она в парадном.

– Что ей нужно? Ах, ладно. Я лучше выйду к ней.

Папа швырнул на стол салфетку и вышел из комнаты. Селия не сводила глаз с мамы: она выглядела испуганной.

Вернувшись, папа сказал:

– Старая песня: Рамбольт не ночевал дома. Догадываюсь, что они просто поскандалили и он ушел. Вы сегодня не видели Рамбольта? – обратился он к горничной, которая все еще была в комнате.

– Нет, сэр. Но я могу спросить миссис Раун-суэлл.

Ничего не ответив, папа снова вышел. Когда через пять минут он вернулся, вид у него был ужасный. Мириам вскрикнула, Селия испугалась. Казалось, он постарел лет на пятнадцать и ему было трудно дышать.

В одно мгновение Мириам очутилась рядом.

– Джон, Джон, что с тобой? Скорее сядь. Скажи мне, что случилось?

Джон как-то странно посинел. Задыхаясь, он сипло выговорил:

– Висел… в конюшне… Я снял его, но… Он… сегодня ночью…

– Тише, Джон, успокойся. Тебе вредно волноваться. – Мама подскочила к буфету, плеснула в бокал бренди. – Я же знала, я знала, что что-то здесь нечисто, – причитала она.

Опустившись на колени подле мужа, Мириам вливала в него бренди. Ее взгляд остановился на Селии:

– Беги наверх, детка. Беги к Женни. Ничего не бойся. Папа не очень хорошо себя чувствует. – Понизив голос до шепота, она сказала мужу: – Ей ни к чему знать. Она может испугаться на всю жизнь.

Селия, озадаченная и растерянная, пошла наверх. На лестнице разговаривали Сюзанна и Дорис.

– Говорят, он увлекся другой женщиной, а его жена пронюхала. Вот как. В тихом омуте черти водятся.

– Ты его видела? Правда, что у него вывалился язык?

– Нет, хозяин сказал, что никто не должен туда ходить. Интересно, можно ли как-нибудь достать кусок веревки? Я слышала, что веревка от висельника приносит счастье.

– Ох, какой все-таки кошмар!

– А что случилось? – громко спросила Селия.

– Садовник повесился в конюшне, – с явным удовольствием объяснила Сюзанна.

– Ух ты! – выдохнула пораженная Селия. – А зачем тебе его веревка?

– Если у тебя есть кусок веревки, на которой повесился человек, ты будешь всю жизнь счастлива.

– Да, это правда, – подтвердила Дорис.

– Ух ты! – опять удивилась Селия.

Она восприняла смерть Рамбольта как заурядное бытовое происшествие. Она не любила его, когда он был жив, да и он не очень-то был с нею мил.

Вечером, когда мама пришла к ней подоткнуть одеяло, Селия попросила:

– Мама, ты дашь мне кусок веревки, на которой повесился Рамбольт?

– Кто сказал тебе про Рамбольта? – рассердилась мама. – Я же запретила тебе говорить.

Селия вытаращила глаза, в который раз за сегодняшний день слыша удивительные вещи.

– Сюзанна сказала. А еще она сказала, что веревка от висельника приносит счастье.

Мама вдруг улыбнулась – и не смогла сдержать смеха.

– Почему ты смеешься, мама?

– Потому что я так давно была девятилетней девочкой, что забыла, как это.

Перед сном Селия вспомнила один загадочный эпизод. Однажды Сюзанна, купаясь в море, чуть не утонула. Другие слуги со смехом говорили:

– Тебе суждено быть повешенной, милочка.

Утопленники и висельники – какая-то есть между ними связь…

«Я бы лучше утонула», – думала Селия, засыпая.

«Милая бабушка, – писала Селия на следующий день, – большое спасибо за книгу сказок. Она мне очень понравилась. Голди здоров и шлет привет. Передай, пожалуйста, от меня привет Саре, Мэри, Кейт и Бедняжке мисс Беннет. У нас в саду расцвел исландский мак. Садовник повесился вчера в конюшне. Папа лежит в постели, но мама говорит, что ему лучше. Мы с Раунси будем печь мои плетенки и домики. Целую тебя крепко. Селия».

4

Отец Селии умер, когда ей было десять лет. Это случилось в доме его матери в Уимблдоне. Перед смертью он несколько месяцев не вставал с постели и при нем постоянно находились две сиделки. Селия привыкла теперь видеть папу больным. Мама всегда говорила о том, что они будут делать, когда он выздоровеет.

Селии и в голову не приходило, что папа может умереть. Она поднималась по лестнице, когда дверь комнаты больного отворилась и вышла мама. Такую маму Селия видела впервые.

Впоследствии ей на ум пришло сравнение с листком, гонимым ветром. Мамины руки были воздеты к небу, она что-то неразборчиво бормотала. Не видя Селии, она распахнула дверь своей комнаты и исчезла внутри. Сиделка вышла вслед за мамой на лестницу, где, открыв от изумления рот, стояла Селия.

– Что это с мамой?

– Тише, детка. Твой отец на небе.

– Папа умер и улетел на небо?

– Да. Будь умницей, ты должна стать утешением маме.

Сиделка скрылась в комнате Мириам.

Селию словно оглушили. Враз онемев и оглохнув, она побрела в сад. Как же это? Папа… умер?

Мир ее счастья пошатнулся.

Папа… Но вокруг ничего не изменилось. Она вздрогнула. Это было похоже на кошмар со Стрелком – все в порядке, а потом вдруг появлялся он. Ее взгляд скользил по саду – дорожки, бук – все как прежде, но что-то не то. Все меняется, все может случиться.

Неужели папа теперь на небе? И счастлив?

О, папа…

Селия заплакала и пошла обратно к дому.

Жалюзи были опущены. В столовой сидела бабушка и писала письма. Иногда слеза пробегала по ее щеке, и она вытирала ее носовым платком.

– Ну что, моя бедная крошка? – сказала она, увидев Селию. – Не надо горевать. Это Божья воля.

– Почему жалюзи опущены? – спросила Селия. Ей не нравилось, что дом стал чужим и темным, как будто он тоже изменился.

– В знак уважения, – сказала бабушка.

Порывшись в кармане, она достала черносмородинную пастилку – любимое лакомство Селии.

Селия взяла, поблагодарила бабушку, но есть пастилку не стала, чувствуя, что сейчас не время. Она сидела с пастилкой в кулаке и смотрела на бабушку. Бабушка продолжала писать бесконечные письма – письма на бумаге с траурной черной каймой.

5

Два дня мама была очень больна. Накрахмаленная чопорная сиделка шептала на ухо бабушке:

– Нервное напряжение… не может поверить… нервный шок… нужен полный покой.

Селии сказали, что она может пойти повидать маму.

В комнате царил полумрак. Мама лежала на боку, ее темные волосы с проседью разметались по подушке, взгляд – горящий, безумный – был устремлен на что-то позади Селии.

– Вот ваша дорогая девочка, – произнесла сиделка тоном классной наставницы.

Мама улыбнулась Селии, не видя ее, так, словно ее вообще не было в комнате.

Сиделка и бабушка проинструктировали Селию заранее.

– Мамочка, милая, папа теперь на небе, ему там хорошо. Если бы ты знала, как он там счастлив, ты бы не хотела, чтобы он вернулся. – Селия говорила, как ее научили.

Мама неожиданно рассмеялась:

– О, Джон, как я хочу, чтобы ты ко мне вернулся! Если бы только бы мог услышать!

Мириам приподнялась на локте, ее лицо было одновременно диким и прекрасным.

Сиделка поскорее выставила девочку из комнаты. Селия слышала, как она говорит маме:

– Запомните, дорогая: вы должны жить ради своих детей.

И мама отвечала странным чужим голосом:

– Да, я знаю. Я должна жить ради моих детей. Не нужно мне это все время повторять.

Селия спустилась в гостиную. В гостиной на стене висели две разукрашенные гравюры. Одна называлась «Несчастная мать», а другая – «Счастливый отец». О второй Селия особо не задумывалась: изображенный там женоподобный мужчина совсем не напоминал ее отца – ни счастливого, ни какого-либо еще. Но женщина на первой гравюре – обезумевшая от горя мать, с растрепанными волосами, прижимающая к себе детей – была вылитая мама. Да, несчастная мать, со странным удовлетворением подумала Селия, одобрительно кивнув головой.

6

Время шло быстро. В один из дней после смерти папы Селия с бабушкой поехали покупать траурную одежду, и это показалось Селии довольно увлекательным делом.