Агата Кристи - Неоконченный портрет

Влюбилась она, однако, именно в Дермота, прельстившись как раз теми качествами, которые отличали его от Питера.

Однажды Дермот пришел и сказал:

В следующее воскресенье я хотел бы поехать с Эндрюсом за город, в Далтон-Хит. Не возражаешь?

Селия сказала:

— Конечно, поезжай.

Вернулся Дермот в бурном восторге.

На первоклассной площадке играть в гольф было замечательно. На следующей неделе Селия обязательно должна поехать и посмотреть Долтон-Хит. Правда, по выходным дням женщинам играть там не разрешается, но она может просто походить с ним.

Еще раза два они съездили на ту дешевенькую площадку, но Дермот удовольствия там уже не получал. Это место, говорил он, не по нему.

Через месяц он сказал Селии, что собирается вступить в члены клуба «Далтон-Хит».

— Я знаю, что это дорого. Но в конце концов я мог бы сэкономить на чем-нибудь. Гольф — мое единственное развлечение, и для меня это очень важно. Эндрюс и Уэстон оба члены клуба.

Селия медленно проговорила:

— А как же я?

— Толку от того, что ты станешь членом клуба, никакого. По выходным дням женщины играть там не могут, а в середине недели, как я могу себе представить, ты вряд ли захочешь выбираться туда одна.

— А что же я тогда буду делать по выходным? Ты будешь играть с Эндрюсом и с другими.

— Довольно глупо вступать в гольф-клуб и не пользоваться им.

— Но мы ведь всегда проводили выходные вместе.

— А, понятно. Но ты, наверное, можешь найти, с кем побыть, разве не так? У тебя же полно подруг.

— Нет их у меня. Сейчас нет. Старые мои подруги, которые жили в Лондоне, повыходили замуж и разъехались.

— Но ведь есть Дарис Эндрюс и миссис Уэстон и другие.

— Я бы не назвала их моими подругами. Они — жены твоих друзей. А это не одно и то же. Дело, кроме того, не в этом. Ты просто не понимаешь. Мне нравится быть с тобой. Мне нравится делать что-то с тобой вместе. Мне нравились наши прогулки и наши сэндвичи, и наша игра в гольф, и наше веселье. Всю неделю ты приходишь домой усталый, и я не пристаю к тебе и не надоедаю просьбами, но я жду-не дождусь выходных. Для меня это радость. Дермот, я же люблю быть с тобой, а теперь мы никогда ничего не будем делать вместе.

Только бы голос не дрожал. Только бы не расплакаться. Может, она хочет слишком многого? Не разозлится ли Дермот? Может, она эгоистка? Пристала к нему — да, без сомнения, цепляется. Прямо как плющ!

Дермот изо всех сил старался быть терпеливым и рассудительным.

Знаешь, Селия, мне не кажется, что это справедливо. Я никогда не вмешиваюсь в то, что ты хотела бы делать.

— Но я ничего и не хочу делать.

— Я бы не возражал, если б ты захотела. Если ты скажешь мне, что хочешь в выходной пойти куда-нибудь с Дорис Эндрюс или с кем-нибудь еще из своих друзей, я буду вполне счастлив. Я бы тоже кого-нибудь нашел и тоже куда-нибудь уехал. В конце-концов когда мы поженились, у нас был уговор, что каждый волен делать то, что хочет.

— Ни о чем таком мы не уславливались и не говорили, — сказала Селия, — мы просто любили друг друга и хотели пожениться и думали, как было бы божественно всегда быть вместе.

— Так оно и есть. Дело не в том, что я тебя не люблю. Я тебя люблю так же сильно, как и раньше. Однако мужчине нравится проводить время с другими мужчинами. И потом ему нужны физические занятия. Если бы я хотел быть с женщинами, ну тогда было бы на что жаловаться. Но никакая другая женщина, кроме тебя, меня не волнует. Ненавижу женщин. Мне просто хочется играть с другими мужчинами в нормальный гольф. Мне кажется, ты не очень разумно ко всему этому относишься.

Да, так оно, наверное, и есть…

То, что хочется Дермоту столь невинно… столь естественно…

Ей стало стыдно…

Но он не понимал, однако, как ей ужасно будет не хватать тех дней, которые они могли проводить вместе… Дермот нужен был ей не только ночью в постели. Дермот-товарищ по играм любим был ею куда больше Дермота-любовника…

Правда ли, — она слышала это часто от других женщин, — что мужчинам женщины нужны только в постели и на кухне?

Не в том ли состоит трагедия замужества, что женщине хочется быть другом, а мужчине от этого скучно?

Нечто такое она и сказала. Дермот, как всегда, ответил честно:

— Я думаю, Селия, что так оно и есть. Женщинам вечно хочется быть рядом с мужчиной, что-то делать вместе, а мужчина всегда предпочтет компанию других мужчин.

Вот так — коротко и ясно. Дермот прав, а она неправа. Она действительно ведет себя неразумно. Так она и сказала, и лицо его прояснилось.

— Ты такая милая, Селия. Надеюсь, что в конце-концов ты будешь этим довольна. Ты найдешь себе тех, кому нравится говорить о всяких вещах и всяких чувствах. Я же по этой части плоховат, сам знаю. И мы будем так же счастливы. Я даже буду играть в гольф либо в субботу, либо в воскресенье, чтобы другой выходной мы могли пойти куда-нибудь вместе, как это раньше делали.

В субботу он ушел сияя. В воскресенье сам предложил отправиться на прогулку.

Они отправились, но это было уже что-то не то. Дермот был очень мил, но она-то знала, что сердце его осталось в «Далтон-Хит». Уэстон приглашал его сыграть, но он отказался.

Он понимал, что принес жертву, и очень этим гордился.

К следующему уик-энду Селия убедила его оба дня играть в гольф, и он отправился за город очень счастливый.

Селия думала: «Я опять должна научиться развлекать себя сама. Или же надо найти друзей».

Она презирала «домоседок». Гордилась, что была Дермоту товарищем. Те домоседки, что погрязли в детях, в слугах, в домашнем хозяйстве, вздыхают с облегчением всякий раз, когда Том, Дик или Фред сбегают на уик-энд играть в гольф, потому что нет тогда кавардака в доме — «Слугам, милочка, куда легче тогда бывает». Мужчины нужны как кормильцы, но в доме с ними одни хлопоты…

Может, домоседство и есть самое лучшее.

Похоже на то.

Как дивно быть дома. Селия растянулась на зеленой травке — восхитительно теплой и живой наощупь.

Над головой шелестел листвой бук…

Зеленый… зеленый… весь свет был зеленым…

Волоча за собой деревянного коня, по склону лужайки с трудом поднималась Джуди…

Джуди была прелестна — с крепенькими ножками, румяными щечками, голубыми глазами и густыми каштановыми кудрями. Джуди была ее малышкой, как сама она была малышкой маминой.

Только Джуди, конечно, совсем на нее непохожа…

Джуди не хочет, чтобы ей рассказывали сказки, а жаль, потому как Селия безо всяких усилий могла бы рассказать кучу сказок. И Джуди не нравились сказки волшебные.

Джуди не способна была на выдумки. Когда Селия рассказывала Джуди, как она представляла себе, что лужайка — это море, а обруч — морская лошадка, Джуди вытаращила на нее глаза и сказала:

— Но это же трава. И обруч надо катать. На нем нельзя ездить верхом.

Было всё это настолько очевидно, что Джуди думала: Селия была, наверное, совершенной глупышкой, и от этого настроение у Селии падало.

Сначала Дермот понял, что она глупая, а теперь вот и Джуди.

Хотя всего четырех лет от роду, Джуди была ходячее здравомыслие. А здравомыслие как убедилась Селия, нередко наводит тоску.

Здравомыслие Джуди плохо влияло на Селию. Она всё делала, чтобы выглядеть в глазах Джуди — в этих ясных, голубых, всё подмечающих глазках — разумной, а в результате выглядела еще глупее, чем на самом деле.

Джуди была полной загадкой для матери. Всё то, что Селия делала в детстве с удовольствием, было Джуди скучно. И трех минут Джуди не могла поиграть в саду одна. Она решительной походкой входила в дом и заявляла, что ей «нечего делать».

Джуди нравилось заниматься настоящим делом. Ей никогда не бывало скучно дома, в квартире. Она начищала тряпкой столы до блеска, помогала заправлять постель и вместе с отцом чистила клюшки для гольфа.

Дермот и Джуди внезапно подружились. Общение друг с другом стало доставлять им удовольствие. Хотя Дермот по-прежнему сетовал на упитанность Джуди, он не мог оставаться безразличным к тому, с каким нескрываемым восторгом она проводила с ним время. Разговаривали они друг с другом серьезно, как взрослые люди. Если Дермот давал Джуди вычистить клюшку, он рассчитывал, что она ее вычистит как следует. Когда Джуди спрашивала: «Красиво, правда?» — говоря о доме ли, который она сложила из кубиков, или о клубке, скатанном из шерстяной пряжи, или о ложке, которую она начистила, — Дермот никогда не говорил, что да, красиво, если в самом деле так не считал. Обычно он указывал на ее ошибки и погрешности.

— Ты отобъешь так у нее всякую охоту что-либо делать, — говорила Селия.

Однако никакая охота у Джуди не пропадала, и она никогда не обижалась. Отец ей нравился больше, чем мать, потому что отцу было трудно угодить. А ей нравилось делать то, что трудно.

Дермот был необуздан. Когда они с Джуди устраивали возню, почти всегда с Джуди что-нибудь случалось — игры с Дермотом всегда заканчивались то шишкой, то царапиной, то прищемленным пальцем. Джуди не обращала на это внимания. Более спокойные игры с Селией казались ей унылыми.

Но вот когда она болела, то отдавала предпочтение матери.

— Мамочка, не уходи. Не уходи. Побудь со мной. Не пускай сюда папочку. Папочку не хочу.

Дермота вполне устраивало, что его не желали видеть. Больных он не любил. Ему становилось не по себе в присутствии человека нездорового или несчастного.