Агата Кристи - Неоконченный портрет

«Дермот просто удивительный человек», — подумала Селия.

Но возможно и он считал её странной — за ее привязанность к местам и людям, знакомым ей с детства.

По правде говоря, странной он ее не находил. Он вообще об этом не думал. Дермот никогда не думал о людях — какие они. Все эти разглагольствования о мыслях и чувствах казались ему пустой тратой времени.

Дело он любил иметь с фактами, а не с идеями.

Иногда Селия спрашивала его, к примеру: «Что бы ты стал делать, если бы я сбежала от тебя с кем-нибудь?» Или: «Что бы ты стал делать, если бы я умерла?»

Дермот не имел никакого понятия, что бы он стал делать. Откуда ему было знать, если этого пока не случилось?

— Но разве ты не можешь просто представить себе?

Нет, Дермот не мог. Воображать то, чего на самом деле нет, — значит попусту тратить время.

Что, разумеется, было чистейшей правдой.

Однако не могла удержаться от фантазии Селия. Такая уж она была.

Однажды Дермот обидел Селию.

Они были в гостях. Селия по-прежнему с опаской относилась ко всяким званым вечерам: вдруг опять найдет на нее робость и она будет сидеть, в рот воды набрав. Иногда такое случалось, иногда нет.

Но этот вечер прошел — так ей, по крайней мере, показалось — замечательно. Поначалу она немножко стеснялась, а потом отважилась сказать такое, от чего собеседник ее расхохотался.

Ей придало это смелости, она разговорилась и потом свободно болтала. Все много смеялись и много болтали, и Селия вместе со всеми. Она говорила вещи с ее точки зрения, вполне остроумные и, по-видимому, казавшиеся остроумными другим. Домой она пришла вся сияя от счастья.

«Не такая уж я и дура. Не такая уж я и дура, в конце-концов, — весело говорила она сама себе.

— По-моему, было очень славно, — сказала она через дверь гардеробной Дермоту. — Я чудесно провела время. Как удачно, что я вовремя подцепила петлю на чулке.

— Да, было не безнадежно плохо.

— Дермот, тебе что, не понравилось?

— У меня разболелся живот.

— О, дорогой, как жаль. Сейчас дам тебе соды.

— Теперь прошло. Что это с тобой было весь вечер?

— Со мной?

— Да, ты была какая-то совсем другая.

— Наверное, перевозбудилась. В каком смысле непохожа?

— Обычно ты ведешь себя очень разумно. Сегодня же ты весь вечер рта не закрывала, и гоготала, и была совершенно на себя не похожа.

— Тебе не понравилось? А я-то думала, что делаю успехи.

Внутри у Селии возникло странное ощущение холода.

— По-моему, ты несла какой-то вздор.

— Да, — медленно проговорила Селия, — думаю, я и вправду вела себя глупо… Но, по-видимому, это всем нравилось, они смеялись.

— А, всем?

— И потом, Дермот, мне тоже было хорошо… Это, наверное, ужасно, но мне кажется, что мне нравится иногда вести себя глупо.

— Говорить тогда не о чем.

— Но я больше не буду. Не буду, если тебе неприятно.

— Мне и в самом деле не нравится, когда ты глупишь. Не люблю глупых женщин.

Было больно, и еще как больно!

Дура-дурой она была. Конечно, дурой — она всегда это знала. Но почему-то надеялась, что Дермот не будет против. Что он — что, собственно, она имеет в виду? — будет снисходителен к ней. Если любишь человека, его ошибки и слабости внушают еще большую любовь, а вовсе не отталкивают. Скажешь ему: «Ну разве это не похоже на такого-то?» Но говоришь это не с раздражением, а ласково.

Однако от мужчин нежности дождешься не особенно…

Странной острой болью пронзил Селию испуг.

Нет, мужчины не нежны…

Они не такие, как матери…

Предчувствие дурного внезапно напало на нее. Она ведь ничего не знает о Дермоте…

Мужчины!.. Ей вспомнились слова бабушки на их счет. Бабушка, кажется, пребывала в полной уверенности, что в точности знает, что мужчины любят, а что — нет.

Но разумеется, бабушка глупой не была… Селия часто посмеивалась над бабушкой, но бабушка не была глупой.

А вот она, Селия, глупая… Она всегда в глубине души это знала. Но раньше думала, что с Дермотом значения это иметь не будет. А вот ведь имеет.

В темноте слезы неудержимо катились по ее щекам.

Она выплачется — ночью, под покровом темноты.

А утром встанет другим человеком. Никогда больше не станет выставлять себя дурой перед людьми.

Избаловали ее — вот в чем дело. Вечно к ней все были так добры — захваливали ее…

Но она не хочет, чтобы у Дермота даже на секунду появлялось такое выражение, с каким он взглянул на нее…

Что-то ей это напоминало — что-то случившееся давным-давно.

Нет, она не может припомнить.

Но постарается теперь следить за собой, чтобы не выглядеть больше дурой.

Как обнаружила Селия, кое-что в ней Дермоту не нравилось.

Его раздражал любой намек на беспомощность.

— Почему ты хочешь, чтобы я это сделал за тебя, если ты сама можешь прекрасно с этим справиться?

— Но так приятно, Дермот, когда ты для меня это делаешь.

— Ерунда, дай тебе волю — ты совсем распустишься.

— Наверное, распущусь, — печально откликнулась Селия.

— Ты отлично сама можешь справиться. Голова на плечах у тебя есть и руки умелые.

— По-моему, — сказала Селия, — это нечто, присущее людям с покатыми викторианскими плечами. Так и хочется к кому-то прилепиться. Я тебе не дам.

— Тебе очень не нравится, Дермот, что я такая мечтательная, вечно фантазирую, что может случиться и что я стану делать, если это случится?

— Да нет, мне это безразлично, если тебя это забавляет.

Дермот всегда был справедлив. Он был независим сам и уважал независимость в других. По-видимому, у него были собственные представления о вещах, однако, он никогда не выражал их словами и не хотел делиться ими с другими.

Вся беда была в том, что Селия как раз хотела делиться всем, Когда под окнами во дворе расцвел миндаль, у нее возникло — прямо под сердцем — исступленное чувство радости, и ей так захотелось схватить Дермота за руку и потащить его к окну, чтобы и он почувствовал то же самое. Но Дермот терпеть не мог, когда его брали за руку. Он вообще не переносил, чтобы до него дотрагивались — разве что в минуты любви.

Когда Селия обожгла руку о плиту и сразу же вслед за этим защемила палец створкой кухонного окна, ей так хотелось пойти к Дермоту и положить ему голову на плечо, чтобы ее пожалели. Но она понимала, что это лишь вызовет у Дермота раздражение — и была совершенно права. Он не любил, когда к нему прикасались, или когда надеялись на его поддержку, или просили проявить сочувствие.

Селия героически боролась со своей страстью делиться чувствами, со своей жаждой ласки, нетерпеливым желанием одобрения.

Она говорила себе, что ведет себя, как ребенок и очень глупо. Она любит Дермота, и Дермот любит ее. Может быть, он даже сильнее ее любит, чем она его: ему ведь меньше, чем ей, нужны изъявления любви.

Он дарил ей страсть и чувство товарищества. Рассчитывать еще и на привязанность было неразумно. Бабуля прекрасно бы все поняла. «Мужчины», говаривала она, — не такие.

В конце недели Дермот и Селия уезжали вместе за город. Брали с собой бутерброды, по железной дороге или автобусом доезжали до намеченной остановки, потом пешком шагали через леса и поля и возвращались домой другим автобусом или поездом.

Всю неделю Селия ждала выходных. Дермот каждый день возвращался из Сити совершенно измотанным, иной раз — с головной болью, другой раз — с расстроенным желудком. После ужина он с удовольствием сидел и читал. Иногда рассказывал Селии о том, что было на работе, но в целом предпочитал не вести разговоров. Обычно у него была какая-нибудь техническая книга, и он не хотел, чтобы его отрывали.

А по выходным дням Селия получала назад своего товарища. Они бродили по лесам и выкидывали смешные фортели, и иной раз, взбираясь на холм, Селия говорила: «Я очень люблю тебя, Дермот» и брала его под руку. Это потому, что Дермот взбирался на холм одним махом, а Селия задыхалась, Дермот не возражал, когда его держали за руку — если только это делалось ради шутки или чтобы полегче было взбираться на холм.

Как-то Дермот предложил сыграть в гольф. Игрок он очень плохой, сказал он, но немного играть умеет. Селия вытащила свои клюшки и стала счищать ржавчину, вспоминая Питера Мейтланда. Милый милый, Питер. Нежная привязанность к нему останется с ней до конца жизни. Ведь Питер был частью ее существования…

Они отыскали где-то площадку, где плата за пользование не было слишком высокой. Весело было снова играть в гольф. Играть Селия совсем разучилась, но и Дермот был не слишком силен. У него был великолепный дальний удар, но он мазал.

Вместе играть было очень забавно.

Но одной забавой дело не ограничилось. Дермот — как в работе, так и в играх — был энергичным и старательным. Купил учебник и серьезно его проштудировал. Дома отрабатывал замах и удар, купив для этой цели несколько пробковых мячей.

В следующий выходной они не сыграли ни одной партии. Дермот занимался лишь отработкой ударов. И Селию заставил заняться тем же.

Дермот стал жить ради гольфа. Селия тоже попыталась так жить, но у нее это не очень получалось.

Дермот играл все лучше и лучше. Селия же играла на прежнем уровне. Как ей хотелось, чтобы Дермот чуть немного больше был похож на Питера Мейтланда…