В гостиной царил дух давно минувших дней, праздной жизни, приличествующей благовоспитанным «леди и джентльменам». В этой комнате можно было «уединиться». Здесь дамы занимались рукоделием, а если сюда когда-нибудь и проникали представители сильного пола, да еще позволяли себе курить, то потом комната тщательно проветривалась и обязательно вытряхивались занавеси.

Мое внимание привлек Боб. Усевшись возле элегантного бюро, он не сводил глаз с одного из ящичков.

Как только он заметил, что я смотрю на него, он негромко, жалобно тявкнул, выразительно поглядывая на бюро.

– Чего он хочет? – спросил я.

Наш интерес к Бобу явно нравился горничной, которая, по-видимому, питала к нему слабость.

– Свой мячик, сэр. Его всегда клали в этот ящик. Поэтому он сидит здесь и просит. – И совсем другим голосом, эдаким фальцетом, каким часто говорят с младенцами, проговорила: – Нет здесь твоего мячика, мой красавчик. Мячик Боба на кухне. На кухне, Бобби.

Боб перевел нетерпеливый взгляд на Пуаро.

«Глупая женщина, – казалось, говорил он. – Но вы-то человек умный. Мячи хранятся в определенных местах. И этот ящик – одно из таких мест. В нем всегда лежал мой мячик. И сейчас он тоже должен быть там. Такова собачья логика».

– Там его нет, Боб, – подтвердил я.

Он недоверчиво посмотрел на меня. И, когда мы вышли из комнаты, нехотя последовал за нами.

Затем нам показали стенные шкафы, чулан под лестницей, небольшую буфетную, где, по словам служанки, «хозяйка обычно составляла букеты».

– Вы давно здесь служите? – спросил Пуаро.

– Двадцать два года, сэр.

– И одна ведете все хозяйство?

– Вместе с кухаркой, сэр.

– Она тоже давно служит у мисс Аранделл?

– Четыре года, сэр. Предыдущая кухарка умерла.

– А если я куплю этот дом, вы готовы остаться здесь?

Она слегка зарделась.

– Большое спасибо вам, сэр, но я решила больше не работать. Хозяйка оставила мне достаточно денег, и я хочу переехать к моему брату. Я живу здесь по просьбе мисс Лоусон, чтобы присмотреть за домом, пока он не будет продан.

Пуаро кивнул. В наступившей тишине послышался новый звук: тук, тук, тук. Он становился все громче и громче и, казалось, спускался откуда-то сверху.

– Это Боб, сэр, – улыбнулась она. – Он нашел свой мячик и сбрасывает его сверху вниз по лестнице. Это его любимая игра.

Когда мы подошли к подножию лестницы, на нижнюю ступеньку шлепнулся, подпрыгнув, черный резиновый мячик. Я поймал его и посмотрел вверх. На площадке, расставив лапы, лежал Боб, виляя хвостом. Я кинул ему мяч. Он ловко поймал его, удовлетворенно пожевал минуту-другую, потом аккуратно положил между лапами и стал медленно подталкивать носом к краю площадки, пока мяч не скатился с верхней ступеньки и не запрыгал снова по лестнице. После чего Боб, наблюдая за этим процессом, изо всех сил завилял хвостом от удовольствия.

– Он может так забавляться часами, сэр. Это его любимая игра. Хоть целый день. Хватит, Боб. Джентльмены пришли сюда вовсе не для того, чтобы играть с тобой.

Присутствие собаки всегда способствует установлению дружеских контактов. Наш интерес к Бобу растопил ледяную чопорность, присущую хорошей служанке. Пока мы ходили по спальням, горничная охотно рассказывала нам об удивительной сообразительности Боба. Мячик по-прежнему лежал у подножия лестницы. Когда мы проходили мимо, Боб проводил нас взглядом, полным упрека, и с достоинством пошел вниз за мячом. Сворачивая направо, я увидел, как он, держа мяч в зубах, медленно поднимался наверх усталой походкой, напоминая старика, которого некоторые личности бросили на половине пути, неразумно полагая, что путь этот ему под силу.

Пока мы обходили спальни, Пуаро исподволь вытягивал из горничной нужные ему сведения.

– Здесь жили все четыре мисс Аранделл, не так ли? – поинтересовался он.

– Да, сэр, но в ту пору я здесь еще не работала. Когда я пришла в этот дом, тут оставались только мисс Агнес и мисс Эмили, а через несколько лет и мисс Агнес умерла. Она была самой младшей. Но почему-то ушла из жизни раньше сестры.

– Наверное, у нее было слабое здоровье?

– Нет, сэр, вот это и странно. Моя мисс Аранделл, то есть мисс Эмили, очень часто болела и без конца имела дело с врачами. Чего никак нельзя сказать о мисс Агнес. Она отличалась крепким здоровьем. И все же умерла прежде мисс Эмили, которая, несмотря на бесконечные, с самого детства болезни, пережила всю семью. Вот ведь как бывает.

– Гораздо удивительнее то, что это бывает сплошь и рядом.

И Пуаро принялся рассказывать историю о своем больном дядюшке, по моему твердому убеждению, целиком выдуманную – я даже не собираюсь здесь ее повторять. Достаточно сказать, что его рассказ дал желаемый результат. Разговоры о смерти развязывают язык скорей, нежели любая другая тема. Теперь Пуаро мог задавать вопросы, которые еще двадцать минут назад были бы встречены настороженно, даже враждебно.

– Мисс Аранделл долго болела и сильно страдала?

– Нет, я не сказала бы, сэр. Она давно чувствовала недомогание. Вы понимаете, она два года назад перенесла желтуху. Лицо и белки глаз у нее пожелтели…

– Да, я знаю, что это такое… – И тут же последовала история, приключившаяся с его кузиной, у которой, само собой, тоже была желтуха.

– Совершенно верно. Все происходило именно так, как вы говорите, сэр. Она ужасно болела, бедняжка. Ничего не ела, ее все время рвало. По правде говоря, доктор Грейнджер потерял всякую надежду на ее выздоровление. Но он знал, как вести себя с ней. Не давал никаких поблажек. «Решили протянуть ноги, отдать богу душу?» – бывало, спрашивал он ее. И она отвечала: «Нет, доктор, я еще поживу». На что он говорил: «Вот и правильно. Именно это мне хотелось от вас услышать». За ней ухаживала больничная сиделка, так вот она решила, что мисс Аранделл уже собралась оставить нас, и заявила доктору, что, по ее мнению, нет смысла больше зря беспокоить больную и насильно ее кормить. Но доктор только закричал на нее: «Чепуха! Беспокоить ее? Вы должны силой запихивать в нее еду!» И велел регулярно давать ей мясной бульон, а перед этим обязательно ложку коньяка. А потом сказал слова, которых я никогда не забуду: «Вы еще молоды, моя дорогая! И не представляете, сколько сил обретает человек с возрастом, когда ему приходится сражаться со смертью. Это молодые лежат, задрав лапки кверху, и умирают лишь потому, что не знают, что такое жизнь. Посмотрите на человека, которому перевалило за семьдесят. Он горит желанием жить и готов бороться за жизнь». Как это верно, сэр. У этих стариков столько сил и такой острый ум, что просто диву даешься, оттого-то, говорил доктор, они так долго живут и доживают до глубокой старости.

– Золотые слова! Лучше и не скажешь! И мисс Аранделл была именно такой? Деятельной? Энергичной?

– О да, сэр. Здоровьем она не отличалась, зато голова у нее работала отлично. Поэтому-то болезнь и отступила от нее. Наша сиделка долго не могла прийти в себя от изумления. Слишком уж молоденькая она была, вся такая накрахмаленная, но, надо отдать ей должное, ухаживать за больными умела, и горячий чай всегда был у нее под рукой.

– Совсем-совсем выздоровела?

– Да, сэр. Конечно, хозяйке пришлось еще долго придерживаться строжайшей диеты: ничего жареного, только вареное или на пару и ни капли жира. Даже яйца есть ей доктор запретил. Она все жаловалась, что еда слишком пресная.

– Главное – она поправилась.

– Да, сэр. Порой, правда, она чувствовала себя неважно. Ощущала боли в желчном пузыре. Она ведь не всегда ела то, что ей положено, но ничего серьезного раньше с нею не приключалось.

– А эта ее болезнь была похожа на предыдущую?

– Как две капли воды, сэр. Она опять вся пожелтела, очень ослабла и тому подобное. По-моему, она сама была во всем виновата, бедняжка. Ела все подряд. В тот вечер, когда ей стало плохо, она съела на ужин карри[24], а как вам известно, сэр, карри – блюдо жирное да еще с пряностями.

– И сразу почувствовала себя плохо?

– Пожалуй, да, сэр. Доктор Грейнджер сказал, что печень у нее совсем износилась, что это следствие простуд – погода слишком часто менялась – и чересчур жирной еды.

– Неужели компаньонка – мисс Лоусон, если не ошибаюсь, – не могла уговорить ее не есть жирной пищи?

– Мисс Лоусон не имела права голоса у нас в доме. Мисс Аранделл не из тех, кто терпит возражения.

– Мисс Лоусон прислуживала ей во время первой болезни?

– Нет, она появилась позже. И проработала здесь не больше года.

– А раньше у мисс Аранделл тоже были компаньонки?

– Да, сэр, и не одна.

– Как видно, компаньонки не приживались в этом доме в отличие от слуг, – улыбнулся Пуаро.

Горничная покраснела.

– Видите ли, сэр, слуги – совсем другое дело. Мисс Аранделл редко выходила из дома, то одно, то другое… – Горничная смешалась и умолкла.

Пуаро с минуту молча смотрел на нее, потом проговорил:

– Старых дам можно понять. Им быстро все надоедает. Хочется чего-то новенького, верно? Когда все известно до мелочей, становится невмоготу.

– Вот именно, сэр. Вы попали в самую точку. Когда в доме появлялась новая компаньонка, мисс Аранделл оживала. Расспрашивала ее о детстве, о личной жизни, о семье, о чем она думает, чем дышит, а когда все выведывала, начинала скучать.

– Но ведь дамы, между нами говоря, которые служат в компаньонках, довольно ограниченные, не так ли?

– Да, сэр. Они все какие-то забитые, во всяком случае, большинство из них. И довольно глупые. Мисс Аранделл, надо заметить, быстро распознавала их. Поэтому-то они у нее подолгу не задерживались.

– Наверное, мисс Аранделл была привязана к мисс Лоусон?

– Вряд ли, сэр.

– Но что-то в ней, вероятно, было особенно привлекательным?

– Пожалуй, нет, сэр. Самая обыкновенная женщина.

– Вам она нравилась?

Горничная едва заметно пожала плечами.

– Трудно сказать, нравилась она мне или нет. Слишком уж она была суетливая… Типичная старая дева, увлекающаяся к тому же всякой чепухой вроде духов…