Я обернулся к Норме:

— Так вот чего на самом деле хотел Селма?

— Да. И этого тоже.

— А как так получилось, что вы покупали мышьяк?

— Вот в это как раз поверить труднее всего, но меня попросил сам Эзра, — ответила Мира.

— А зачем он ему был нужен?

— Он занимался таксидермией — такое у него было хобби. Он готовил какие-то препараты для сохранения кожи птиц, и в их состав входил мышьяк.

— Он что, сам их готовил?

— Сам. И попросил меня купить ему этот мышьяк.

— У вас были проблемы?

— Никаких. Поставщик лекарств прекрасно знал моего мужа, и больше ничего не требовалось.

— Вы расписывались в реестре ядовитых веществ?

Она покачала головой:

— Нет, тут я как раз проскочила.

— Каким образом?

— Мой муж покупал его оптовыми партиями, прямо со склада.

— Вы можете как-нибудь доказать, что это муж просил вас его купить?

— Нет.

— И сколько же вы купили?

— Достаточно, чтобы отравить тысячу мужей.

— Где этот мышьяк сейчас?

— Когда я поняла, что после смерти Эзры проводят какое-то расследование — ну, выясняют, умер ли он естественной смертью, я запаниковала и разыскала эту коробку. Я подумала, что мне стоит показать, что она не распечатана и находится в том же состоянии, в каком я ее привезла.

— И показали?

— Нет.

— А что случилось?

— Кто-то разрезал обертку и взял из коробки часть мышьяка.

— Много?

— Не могу сказать. Какую-то часть.

— И что вы сделали?

— Высыпала остальное в сточную канаву и сожгла коробку.

— Это неосмотрительно. Они ведь могут установить факт покупки.

— Я знаю. Теперь-то я знаю, а тогда не сообразила. Но когда я увидела, что часть мышьяка отсутствует, вы же понимаете, что я подумала!

— Ну ладно. А кто вас шантажирует?

— Его фамилия Бастион, Джером К. Бастион.

— Он сейчас здесь?

— Да, где-то здесь, на острове.

— Где именно?

— Не знаю. Ни в одной из гостиниц такого нет. И в туристическом бюро про него не знают.

— А Селму вы не знаете?

— Никогда про него не слыхала.

— Как с вами связывается Бастион?

— Называет мне место встречи.

— По телефону?

— Да.

— И давно он здесь?

— Наверно, около месяца.

— А вы давно приехали?

— Пару месяцев назад.

— Когда вы с ним встречались в последний раз?

— Около двух недель назад.

— И что вы ему сказали?

— Я дала ему понять, что со мной можно вести переговоры и что если он отдаст мне все улики, то я могла бы заплатить ему — может быть, не так много, как он просит, но вполне приличную сумму.

— А у него есть улики?

— Он утверждает, что есть.

— И теперь шантажист пытается заполучить письма, которые вы писали Норме?

— Да.

— Стало быть, вы обещали Бастиону деньги?

— Я сказала, что постараюсь найти некоторую сумму.

— И после этого он оставил вас в покое?

— Он знает, что я ищу эти деньги.

— И вы намерены ему заплатить?

Она вызывающе посмотрела на меня и ответила:

— Если не смогу избавиться от него другим способом.

— Так вы отравили своего мужа или нет?

— Вы мне не верите?

— Я бы не хотел отвечать на этот вопрос. Отравили или нет?

— Нет.

Я помолчал, потом сказал:

— Обещайте мне одну вещь.

— Какую?

— Что вы не заплатите шантажисту ни цента.

— Вы считаете, так лучше?

— Да.

— Хорошо. Обещаю.

— И никому не скажете, что беседовали со мной.

— Хорошо.

Я пригубил виски и обвел глазами комнату. Мне почему-то показалось, что одна из картин, висевших на стене, не вписывается в общий стиль интерьера. Я подошел и сдвинул ее в сторону. В стене за картиной была просверлена аккуратная круглая дырочка величиной с серебряный доллар, в глубине которой безошибочно угадывалась сетчатая головка микрофона.

Я подал знак Мире и Норме. Они подошли и, толкая друг друга, стали заглядывать мне через плечо, вытягивая шеи.

Мира, у которой от изумления перехватило дыхание, чуть не потеряла равновесие и схватила меня за руку. Я поддержал ее за талию; действительно, у нее под халатом ничего надето не было.

Норма налегла на меня всем телом, оперлась рукой о мое плечо и ошарашенно прошептала:

— Дональд!

Очень аккуратно, стараясь не издать ни малейшего звука, я вернул картину на место и сказал:

— Ну вот. Такие-то дела.

— Но… но откуда он может идти? — прошептала Мира. Я приложил палец к губам, потом довольно громко спросил:

— Мира, где здесь комната для мальчиков?

Она прыснула.

— Вот сюда.

Я нарочито громко хлопнул дверью и, притянув Миру поближе, прошептал ей на ухо:

— Разговаривайте о чем-нибудь без остановки — о путешествии Нормы или о чем угодно. Разговаривайте обо мне, разберите меня по косточкам, задайте мне жару. Вообще, болтайте без умолку. Я должен выяснить, подслушивают нас или только записывают.

Я, конечно, дал маху, как самый наивный, легкомысленный любитель! Нужно было осмотреть комнату раньше, до того, как девицы разговорились.

Наличие микрофона говорило о многом. Ясно, что теперь мы в ловушке. Если его установила гавайская полиция, сотрудничающая с полицией Денвера, то мы погибли: они уже сегодня выдадут ордер на арест Мириам Вудфорд, и Эдгар Ларсон может готовиться к триумфальному возвращению на материк.

Если микрофон — дело рук шантажистов, то мы теперь оказываемся в их власти, конечно, при одном условии — что запись попадет к ним.

Я вышел в холл по соседству с гостиной, пододвинул стул и стал искать провода. Они оказались запрятаны очень тщательно: по простенку поднимались к лепному карнизу, а дальше шли поверх этого карниза. Двигаясь вдоль проводов, я в конце концов нашел-таки магнитофон, запрятанный под половицами на маленьком крыльце заднего служебного входа.

Я отсоединил микрофон, выключил магнитофон и вытащил его на свет, чтобы получше рассмотреть. Это был специальный магнитофон с большими бобинами, какими пользуются в профессиональных студиях звукозаписи. В обычных любительских магнитофонах скорость записи в два раза меньше, чем в студиях; если не требуется высокое качество звучания, то скорость можно снизить вдвое, а в некоторых небольших аппаратах — даже в четыре раза.

Этот же магнитофон был низкоскоростной с большими бобинами; мощные элементы питания обеспечивали длительную работу. По моим прикидкам, одной бобины должно было хватать часов на шесть работы.

Теперь обе девушки буквально повисли на мне и смотрели, что я делаю. Я довольно быстро сообразил, как работает магнитофон, включил обратную перемотку, дошел до начала пленки и сказал:

— Мне нужно ее послушать, чтобы понять, какой вред она может нам нанести.

— Вы имеете в виду наш разговор? На ней записан весь разговор?

— Думаю, что да. Весь ваш разговор со мной и…

— И все, о чем мы говорили до этого вдвоем? Я кивнул.

— О Господи! — в ужасе воскликнула Норма Радклиф. А Мириам Вудфорд рассмеялась:

— Да, это хороший способ узнать, о чем болтают девушки в отсутствие старших!

Я кивнул и добавил:

— Вот я как раз и собираюсь сейчас это узнать, — и понес магнитофон в ванную.

— Нет, Дональд! Я запрещаю! Вам нельзя! Вы…

До нее вдруг дошло, что, собственно, я собираюсь делать, и она рванулась, чтобы остановить меня. Но я успел захлопнуть дверь в ванную перед ее носом и запер ее.

Найдя розетку для электробритвы, я включил магнитофон в сеть, нажал кнопку воспроизведения и устроился поудобнее.

Сначала мне пришлось на высокой скорости прокрутить часть пленки, на которой ничего не было записано; потом, услышав писклявые голоса, обозначавшие начало разговора, я переключил магнитофон на обычную скорость.

Вскоре я дошел до того места, когда Норма «сбросила эту ужасную одежду» и они с Мирой уселись поговорить по душам.

Разговор получился захватывающий.

Между дверью ванной и полом оставалась узкая полоска света. Я то и дело замечал, как на эту полоску набегала тень: это значило, что подружки, или хотя бы одна из них, стоят за дверью и слушают.

Вся беседа прослушивалась ясно и четко. Это был великолепный магнитофон.

Через тридцать минут после начала разговора я уже успел узнать много нового. Я понял, насколько эти девушки дружны; услышал парочку веселых историй; узнал некоторые интимные подробности, касавшиеся их туалетов и других мелочей личной жизни.

Потом Норма рассказала Мириам обо мне, о том, как я был любезен и как ей помог. Мириам спросила, не может ли она меня где-нибудь найти. Норма ответила, что я остановился в отеле «Моана».

Затем я услышал, как кто-то крутит телефонный диск; это оказалась Мириам. Вернувшись от телефона, она сказала Норме:

— Он… Портье говорит, что видел, как он вышел на пляж в плавках.

— Ну что ж, действуй, — предложила Норма. — Надевай свой банановый купальник, иди на пляж, и пусть он на тебя потаращится.

— Думаешь, сработает? — спросила Мириам.

— А то как же! — с восхищением произнесла Норма. — Милая моя, такими бедрами можно разбередить любого твердокаменного святошу.

— Ты думаешь, он сможет мне помочь?

— Безусловно.

— А он захочет помогать?

— Он не псих, не слепой, и ему не сто два года, — уверенно ответила Норма. — Ты же много раз в этом убеждалась. Мне даже завидно.

— Могла бы и сама попробовать, — ответила Мириам. — Посмотри на себя!

— С телесами у меня все в порядке, — согласилась Норма, — но мне как-то не по себе этим пользоваться.

Дальше все шло в том же духе. Видимо, Мириам облачалась в свой купальник, и обсуждались такие анатомические подробности, от которых у меня невольно вспыхнули щеки.