После «Мулен-Ружа» они зашли в «Тропик». Женщины здесь были уродливы, скатерти — сомнительной чистоты.

— Впрочем, ночью это не важно. Вам надо только водить клиентов из одного кабака в другой. А если они захотят ужинать, то лучший ресторан помещается вот там, за «Тропиком».

Одновременно зажглись все световые вывески, улицы заполнились толпой американских матросов.

— До скорого! Мне пора на работу.

Дюпюш долго бродил по городу, потом вошел в бар, сел на табурет, заказал виски. Отовсюду неслись оглушительные звуки джаза. Подъезжали такси, привозившие пассажиров с пароходов.

С ними были красивые женщины, чаще всего блондинки. Одни были в вечерних платьях, другие в пляжных пижамах. Повсюду шныряли негры, торговавшие всем, чем угодно, — цветами, веерами, арахисом и ломтями арбузов. Чернокожие мальчишки распахивали дверцы машин, чистили обувь, предлагали лотерейные билеты.

Какой-то мужчина уселся рядом с Дюпюшем, заговорил по-английски и предложил с ним выпить. Уже сильно пьяный, он упорно пытался вспомнить те несколько французских слов, которым выучился в департаменте Нор в последние месяцы войны.

— Амьен… Компьень… — повторял он бессмысленно.

Затем сообщил Дюпюшу, что едет на Таити, купит там остров и будет возделывать землю. Он очень боялся остаться в одиночестве и держал Дюпюша за плечи, чтобы тот не ушел.

— Чикаго знаете?

— Нет.

— Новый Орлеан знаете?

— Нет.

Он приходил в отчаяние от того, что не может объясниться по-французски, и Дюпюш напрасно старался втолковать ему, что понимает по-английски.

Дюпюш все же уловил смысл его речи: он пьян с самого отъезда из Чикаго и решил не протрезвляться до приезда на Таити — иначе не побороть дорожную скуку.

Бармен делал Дюпюшу какие-то таинственные знаки. Американец вытащил пачку долларов, бросил деньги на стойку и поволок Дюпюша в другой бар.

— Таити знаете?… Таити здорово! Замечательно!..

Ницца знаете? Тоже здорово, тоже замечательно…

Они выпили и в следующем баре. Здесь американец чуть не рассердился — к коктейлю не подали маслин.

— Он с вами? — спрашивали у Дюпюша.

— Нет. Я совсем его не знаю.

— А вам хоть известно, с какого он парохода?

Пьяного пытались расспросить, но он только требовал маслин. Названия своего судна он не помнил. Около трех утра сел на тротуар и, подперев голову руками, грустно уставился на свои ноги.

В кармане у него оставалось самое меньшее триста долларов, и Дюпюш раздумывал, не взять ли их на сохранение.

— Вы с того судна, что пришло вчера? — спрашивал он американца.

— А мне плевать!

— Вам надо вернуться на пароход. Постарайтесь вспомнить название.

Вокруг них собрались прохожие. Кто-то сказал, что на Таити идет «Амьен», прибывший вчера. Он уходит этой ночью, Кое-как Дюпюшу удалось впихнуть американца в такси. Приехали в порт, Дюпюш пошел справиться.

— «Амьен»? На нем уже выбирают якорь!

Американца погрузили в моторную лодку, которая мгновенно исчезла во тьме. Дюпюш стоял на пристани, потрясенный, словно сам чуть не отстал от парохода.

Ему захотелось повидать Лили, и он зашел в «Атлантик». Она сидела за столиком с иностранцем и смогла только издали улыбнуться.

Он был женат, и его жена осталась где-то на другом конце канала. Он не скучал по ней, нет, но в этот грустный предрассветный час ему было не по себе, и он невольно повторял слова американца:

— Таити!.. Здорово, замечательно!..

В Амьене все тоже завидовали ему, узнав, что он едет в Южную Америку. Наверное, и Таити такой же мираж.

А все-таки при виде отплывающего парохода у Дюпюша сжималось сердце. Все равно сжималось, куда бы этот пароход ни шел. Особенно больно было ему глядеть на пассажиров. Они стояли во всем белом на чистой палубе и улыбались: пассажиры всегда улыбаются — впереди у них долгие беззаботные дни. Они будут переходить из столовой в салон, из салона в бар. Будут играть в бридж или в игры, в которые всегда играют на палубах, — простые и наивные, как игры детей…

А остановки! Все перекликаются, собираются группами. Смотрят в бинокль на приближающийся берег, осведомляются, по какому курсу ходят здесь их деньги.

Все забавляет пассажира; негр, продающий открытки, шофер такси, говорящий на невероятной смеси нескольких языков, форма автомобильных кузовов, мундиры таможенников.

Дюпюш вернулся в гостиницу. Жеф сидел за столом с двумя теми же клиентами, что накануне. Они даже не разговаривали, а, не глядя друг на друга, наслаждались прохладой. Жеф указал Дюпюшу на стул. В общем, все это очень напоминало вечера у братьев Монти с той разницей, что здесь было посветлей и почище, а посетители — белые.

Дюпюш заказал анисовую с водой и устало опустился на банкетку. Сначала он не догадывался, чего ждут эти посетители, но вскоре понял. Подошли две женщины.

— Больше не могу — умираю с голоду! — объявила одна.

Другая поцеловала одного из мужчин и, не говоря ни слова, села.

— Два жарких!

Жеф поглядел на Дюпюша, и тот покраснел.

— Держу пари, что ты не побрезгуешь луковым супом, — сказал Жеф. — Эй, Боб! Три луковых супа.

— Много народу приехало?

— С французского парохода почти никого. Два-три чиновника с женами. Одна пара даже привезла с собой мальчонку. А потом пришел чилийский пароход. У них, как всегда, затруднения с валютой. Ничего не могут себе позволить и только спрашивают: «А сколько это будет на песо?»

Все позевывали. Жеф сидел, откинувшись на спинку кресла, чтобы удобнее было пристроить брюхо на столе.

Рубашка у него выбилась из брюк.

— Берта больше ничего не говорила?

— Пусть только пихнет! Я ей глаза выцарапаю.

Это сказала маленькая блондинка лет сорока, с потасканным уже лицом. Недавно тут произошел скандал.

Раньше Берта входила в их компанию и столовалась у Жефа, но однажды завязалась потасовка из-за англичанина, которому Берта рассказала кое-что о своей подружке.

— Деде наглупил…

Деде, Бертин сутенер, из-за этого скандала не мог больше играть в карты у Жефа. Вот почему он вместе с отверженной подругой ужинал сейчас в маленьком ресторанчике у одного немца.

Суп быв отличный, и Дюпюш ел с удовольствием.

— Смотри-ка! — удивился он, — У вас есть даже настоящий швейцарский сыр!

— А ты думал!..

Одна из женщин бросила:

— Вы, вероятно, бельгиец?

— Нет. А почему вы так решили?

— Выговор такой… Но вы, во всяком случае, с севера?

— Да, из Амьена.

— Я знавала одного типа оттуда. Он держал кафе возле канала…

Дюпюш извинился. Он не знал никакого кафе возле канала.

— Правда, что вы занимаетесь пароходами?

— Хочу попробовать.

— Тогда смотрите, не водите клиентов к Берте! Тащите их к Изабелле или ко мне, мы с ней всегда поладим.

Изабелла, брюнетка с длинным острым носом, поддакивала. Время шло незаметно, приятно пахло луковым супом. Дюпюш раскурил сигарету, его сосед зевнул во весь рот.

— Что если пойти поспать?

Они жили не у Жефа, а снимали неподалеку меблированную комнату. Жефу предстояло сидеть в кафе еще целых два часа. Но это не мешало ему утром первым быть на ногах. Все знали, что Жеф спит не больше трех часов. Днем он иногда позволял себе подремать несколько минут, сидя на стуле, и уверял, что этого для него достаточно.

— Твоя комната на втором этаже, третья, — сказал он Дюпюшу. — Уборная в конце коридора.

Дюпюш не знал, следует ли ему жать всем руки на прощание. Он все же пожал. Его проводили взглядами до самой двери.



Что же дальше? «Амьен» медленно идет по каналу, его мощные прожекторы освещают берега, на мостике стоят капитан и лоцман, пассажиры спят в каютах, пьяница-американец — тоже. Интересно, стащил у него водитель моторки триста долларов?..

А почему бы нет?

VII

Лили вернулась очень поздно и не одна. Дюпюш только задремал, как его разбудил солнечный луч, который подкрался к его щеке. В соседней комнате все еще шушукались. На первом этаже пронзительно затрезвонил будильник.

Было шесть часов. Дюпюш лежал с полузакрытыми глазами и думал, что первый поезд из Панамы отходит в семь десять. Успеет ли Вероника на него? А может, Эжен Монти не сумел выполнить его просьбу или Вероника замешкалась со сборами?

Дюпюш встал, побрился, оделся. Как ни странно, бессонная ночь почти не утомила его. Утренний воздух был насыщен непривычными звуками.

По сравнению с Панамой здесь преобладали пароходные гудки и скрежет подъемных кранов. Зато не было слышно трамвая и не гремели конные тележки, направляющиеся к рынку.

Над головой у Дюпюша задрожали половицы под босыми ногами. Когда он спустился вниз, мулат Боб уже заваривал кофе в огромном кофейнике. Ставни были открыты, видимо, специально ради Дюпюша. Улицы оставались еще пустынны, и на всем пути к вокзалу Дюпюш встретил лишь двух американских полицейских.

Вокзальные часы показывали десять минут восьмого, он пришел слишком рано. Дюпюш прогуливался по перрону, поглядывая вдаль, туда, где рельсы сливались в одну черту.

Теперь он мог покляться, что Вероника приедет этим поездом, И все же радость охватила его, когда он увидел Веронику в первом от паровоза вагоне. Это был вагон третьего класса, открытый с обеих сторон. Вероника сидела паинькой с пакетами на коленях.

— Пюш! — закричала она, подняв руку.

Дюпюш с трудом удержался, чтобы не расцеловать ее здесь же, на перроне. Американские чиновники совсем ее затолкали. Дюпюш был доволен, а Вероника хохотала, передавая ему пакеты и чемоданы. Она гордилась, что сумела привезти так много.

— Как ты дотащила все это до вокзала?

— Меня провожали мама с папой.

Это означало, что семейство Космо вышло из домика портного в пять утра. Все трое были нагружены узлами и чемоданами, и Дюпюш представил себе лицо Бонавантюра, когда Космо дважды продефилировали через его мастерскую.