Здесь он развернулся на сто восемьдесят градусов влево по мощеной площади перед институтом, притормозил на повороте, отчего машину занесло, и остановил ее чуть под углом между широким крыльцом института и фонтаном.
Еще не открыв дверей, еще не покинув машины, оба увидели, что посреди бассейна на ветках и листьях лежит навзничь полицейский в полной форме. Так же мгновенно оба поняли, что полицейский жив и что поблизости есть и другие люди. Причем трое из них лежат на земле, то ли раненые, то ли убитые, то ли просто изготовясь к стрельбе, а остальные стоят неподвижно и скорей всего на тех местах, где их застали первые выстрелы. Со стороны Ваза-парка подъехал и остановился патрульный «крайслер». За рулем его сидел белокурый полицейский. Он еще на ходу начал открывать левую дверцу.
Гюнвальд Ларссон и Колльберг вышли одновременно — первый через левую дверцу, второй — через правую.
Гюнвальд Ларссон не услышал очередного выстрела. Зато он почувствовал, как его китайская меховая шапка соскочила с головы и упала на ступени и как по корням волос, от правого виска до какой-то точки над ухом словно провели огненной кочергой. Он не успел даже выпрямиться, голову его качнуло в сторону, он услышал еще один выстрел, резкий, пронзительный свист пули, затем сухой щелчок и, достигнув двумя огромными прыжками восьмой ступеньки, прижался к каменной стене в левом углу подъезда, разделенного на три части пилонами. Пуля оцарапала кожу головы. Ранка обильно кровоточила, шевровая куртка погибла. Безвозвратно.
Реакция Колльберга была столь же мгновенной. Он нырнул обратно в машину и ловко перекинулся через спинку на заднее сиденье. Одновременно две пули пробили крышу машины и вонзились в обивку переднего сиденья. Со своего места Колльберг мог видеть Гюнвальда Ларссона, как бы распятого на левой стене и явно раненного. Он понял, что должен выскочить из машины и одолеть крыльцо, и поэтому, почти машинально распахнув ногой правую переднюю дверцу, сам одновременно выпрыгнул через левую заднюю. Один за другим прозвучали три выстрела, все по правой стороне, но к этому времени Колльберг уже успел ухватиться за железный столбик перил, перемахнуть через восемь ступенек, даже не коснувшись их, и ткнуться головой и правым плечом Ларссону под ложечку.
Потом он перевел дыхание, выпрямился и застыл в таком положении, прижавшись к стене, возле Ларссона, который как-то странно всхрипывал то ли от удивления, то ли от недостатка воздуха.
Несколько секунд, пять, а может быть, десять, ничего не происходило. Наступило затишье.
Раненый полицейский все еще лежал в бассейне, а его напарник стоял возле «крайслера» с пистолетом в правой руке и растерянно озирался по сторонам. Возможно, он не видел ни Колльберга, ни Ларссона, да и вообще не понимал, что происходит. Но своего товарища метрах в восьми от себя он наверняка увидел и направился к нему все с тем же растерянным видом, все так же сжимая пистолет.
— Интересно, что здесь делают эти оболтусы? — пробормотал Гюнвальд Ларссон.
Но секунду спустя он уже завопил во весь голос:
— Квант! Стой! Стреляют!
«Хорошо бы знать откуда», — подумал Колльберг.
Выстрела не последовало.
Гюнвальд Ларссон тоже это отметил, потому что не сказал больше ни слова. И ничего не произошло, только белокурый полицейский вздрогнул и поглядел на портик, а потом снова двинулся к фонтану. Скорей всего он просто не смог разглядеть Ларссона и Колльберга в тени портика.
Красный двухэтажный автобус проехал мимо по Далагатан в южном направлении. Кто-то истерически взывал о помощи. Полицейский достиг каменной ограды бассейна, опустился на одно колено и склонился над раненым. На внутренней стороне ограды была устроена вроде как приступочка, должно быть, для детей, чтобы они могли летом сидеть там и болтать ногами в воде. Когда полицейский положил на приступочку свой пистолет, желая высвободить руки, кожаная куртка сверкнула на солнце. Его широкая спина была обращена теперь вверх к небу, и две пули меньше чем с секундным промежутком поразили ее. Одна угодила в затылок, другая между лопатками.
Курт Квант ничком упал на тело своего коллеги. Он не издал ни звука. Кристианссон увидел выходное отверстие от первой пули как раз между кадыком и пуговицей воротника.
Еще он успел почувствовать тяжесть навалившегося тела и погрузился в забытье от боли, страха и потери крови. Теперь они лежали крест-накрест на еловом лапнике, один без сознания, а другой — мертвый.
— Черт! — выругался Ларссон. — Тысяча чертей!
Колльбергу вдруг почудилось, что все это происходит не на самом деле и не с ним, а с кем-то другим.
А ведь он ждал каких-то событий. И вот что-то произошло, но словно бы в другом измерении, не в том, где жил и действовал он сам.
События меж тем продолжали развертываться. Какая-то человеческая фигура вдруг вступила в магический квадрат площади — мальчик, малыш в зеленой, как мох, куртке, двухцветных джинсах различных оттенков синего и зеленых резиновых сапогах с люминесцентной полоской. Волосы кудрявые, белокурые. Мальчик медленно, нерешительно двинулся к бассейну.
Колльберг почувствовал холодок в спине, инстинктивно готовясь к тому, чтобы выскочить из укрытия и схватить ребенка на руки. Гюнвальд Ларссон понял его состояние, ибо, не отводя глаз от внушающей страх картины, положил крупную окровавленную ладонь на грудь Колльберга и сказал:
— Погоди.
Мальчик стоял перед фонтаном и глядел на скрещенные тела. Потом он сунул в рот большой палец левой руки, правой схватил себя за мочку левого уха и в голос заревел.
Так он стоял, наклонив голову, и слезы текли по его пухлым щекам. Затем он круто повернулся и побежал обратно той же дорогой, которой пришел. По тротуару, по улице. Прочь из мощеного квадрата. Обратно в жизнь.
В него никто не выстрелил.
Гюнвальд Ларссон опять взглянул на свой хронометр.
Двенадцать часов двенадцать минут и двадцать семь секунд.
Он сказал себе самому:
— Две двадцать семь.
И Колльберг подумал о какой-то странной ассоциации: две минуты и двадцать семь секунд. Это вообще-то говоря, небольшой отрезок времени. Но в некоторых случаях он может оказаться большим. Хороший шведский спринтер, как, например, Бьерн Мальмрос, теоретически может за это время четырнадцать раз пробежать стометровку. А это и в самом деле много.
Два полицейских ранены, один наверняка уже мертв. Другой, может быть, тоже.
Гюнвальд Ларссон в пяти миллиметрах от смерти, сам он — в пяти сантиметрах.
Да, еще мальчуган в зеленой курточке.
Тоже немало.
Он поглядел на свои часы.
Те показывали уже двадцать минут.
В некоторых вопросах Колльберг стремился к совершенству, в других — вовсе нет.
Хотя, вообще-то говоря, часы русские, марки «Экзакта»[7], заплатил он за них шестьдесят три кроны. Больше трех лет они ходят очень хорошо, а если заводить их в одно и то же время, они даже не убегают.
Хронометр Гюнвальда Ларссона обошелся в полтораста крон.
Колльберг поднял руки, взглянул на них, сложил рупором и закричал:
— Алло! Алло! Все, кто меня слышит! Здесь опасная зона! Все в укрытие!
Гюнвальд Ларссон повернул голову и поглядел на него. Выражение его голубых глаз трудно было истолковать.
Потом Гюнвальд Ларссон посмотрел на дверь, ведущую в институт. Дверь, разумеется, была заперта, как и положено в субботу. В огромном каменном здании наверняка не было ни души. Он подошел поближе к двери и со всей силой навалился на нее.
И случилось невероятное: дверь открылась. Он вошел в здание, Колльберг за ним. Следующая дверь вообще не была заперта, да и стеклянная к тому же, но он и ее решил высадить.
Посыпались осколки.
Они отыскали телефон.
Гюнвальд Ларссон снял трубку, набрал девятнадцать два нуля — полиция — и сказал:
— Говорит Гюнвальд Ларссон. В доме номер тридцать четыре по Далагатан засел сумасшедший, который стреляет с крыши или верхнего этажа из автомата. Перед истменовским институтом в фонтане лежат два убитых полицейских. Объявите тревогу по всем участкам центральных районов. Перекройте Далагатан и Вестмангатан от Северного вокзала до Карлбергсвеген и Оденгатан от Оденплан до Сант-Эриксплан. И, разумеется, все переулки в этом секторе. Западнее Вестмангатан и южнее Карлбергсвеген. Понятно? Что? Сообщить в высшие инстанции? Конечно, сообщите. Минуточку! Не высылайте по указанному адресу полицейских машин. И никого в форме. Место сбора…
Он опустил трубку и нахмурил лоб.
— Оденплан! — подсказал Колльберг.
— Точно, — подхватил Гюнвальд Ларссон. — Оденплан вполне подходит. Как? Я нахожусь в здании института. Через несколько минут я пойду, попробую его взять.
Он положил трубку и побрел к ближайшему умывальнику. Намочил полотенце и вытер кровь с лица. Намочил второе и обмотал его вокруг головы. Кровь тотчас пропитала и эту повязку.
Потом он расстегнул куртку и пиджак, достал пистолет, который носил на правом бедре, мрачно оглядел его, перевел взгляд на Колльберга.
— А у тебя какая пушка?
Колльберг качнул головой.
— Ах да, — сказал Ларссон, — ты ж у нас пацифист.
Пистолет у него, как и все принадлежавшие ему вещи, был непохож на другие. «Смит и Вессон 38, Мастер» — им он обзавелся, поскольку не одобрял стандартное оружие шведской полиции — 7,65-миллиметровый «Вальтер».
— Знаешь, что я тебе скажу? — спросил Гюнвальд Ларссон. — Я всегда считал тебя форменным идиотом.
Колльберг кивнул. И спросил:
— А ты уже думал о том, что нам предстоит перейти через улицу?
XXV
Домик в Сегельторпе выглядел очень неказисто. Он был маленький, деревянный и, судя по некоторым деталям, был построен как дача не менее пятидесяти лет назад. Первоначальная краска во многих местах сошла, обнажив серые доски, но до сих пор еще можно было догадаться, что когда-то дом был светло-желтый, а оконные рамы — белые. Забор вокруг участка, казавшегося слишком большим по сравнению с домиком, был не так давно выкрашен в розовый цвет, а заодно с ним перила, входная дверь и решетка маленькой веранды.
"Негодяй из Сефлё" отзывы
Отзывы читателей о книге "Негодяй из Сефлё", автор: Пер Валё. Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Негодяй из Сефлё" друзьям в соцсетях.