Дороти Л. Сэйерс - Неестественная смерть

— Послушайте, — произнес он, — вы ведь даете прихожанам советы морального свойства, не так ли?

— Считается, что мы должны пытаться это делать, — ответил священник. — Вас тревожит что-то конкретное?

— Да-а, — протянул Уимзи. — Это не имеет отношения к религии — ничего вроде непорочности Пресвятой Девы или чего-то в этом роде. Просто кое-что меня смущающее.

Священник — это был тот самый викарий, мистер Тредгоулд — сказал, что он полностью к услугам лорда Питера.

— Очень любезно с вашей стороны. Не могли бы мы перейти куда-нибудь, где не надо шептать? — попросил Уимзи. — Никогда ничего не мог объяснить шепотом. Это меня просто парализует.

— Давайте выйдем на улицу, — предложил мистер Тредгоулд.

Они вышли и присели на плоском надгробии.

— Речь идет о некоем гипотетическом расследовании, — сказал Уимзи. — Предположим, кто-то знает кого-то, кто очень-очень болен и о ком известно, что жить ему осталось совсем недолго. Человек испытывает чудовищные боли, постоянно находится под действием морфия — словом, фактически для окружающего мира он уже мертв. Далее предположим, что, если больной умрет прямо сейчас, может произойти нечто желательное для них обоих, чего не произойдет, если больной немного задержится на этом свете. (Не могу уточнять подробности, чтобы не указывать ни на кого персонально.) Пока все ясно? Так вот, предположим, кто-то, кто в курсе дела, просто чуть-чуть, так сказать, поторопит события. Будет ли это таким уж тяжким преступлением?

— Закон… — начал мистер Тредгоулд.

— О, закон однозначно трактует это как преступление, — перебил Уимзи. — А вы, положа руку на сердце, тоже сочли бы это страшным грехом? Это ведь никакого вреда никому не принесло бы.

— Нам не дано этого знать, — ответил мистер Тредгоулд, — поскольку нам неведомы пути, коими Господь ведет наши души. Возможно, в эти последние недели или даже часы страданий и забытья душа проходит некую необходимую часть своего земного пути. Не нам прерывать его. Кто мы такие, чтобы распоряжаться чужой жизнью и смертью?

— Вообще-то мы каждый день это делаем. Жюри присяжных, солдаты, врачи… Тем не менее мне кажется, что данный случай — нечто другое. И еще, вторгаясь в это дело — пытаясь выяснить факты и так далее, — можно только больше навредить, навлечь новые беды.

— Я думаю, — сказал мистер Тредгоулд, — что грех — хотя здесь было бы уместней другое слово — вред, наносимый обществу, неправедность содеянного пагубно влияет не столько на убитого, сколько на убийцу. Особенно, конечно, если убийство выгодно убийце. Могу я спросить, то «желательное», о чем вы упомянули и что больной в любом случае намеревался сделать, принесло выгоду другому?

— Да. Определенно. Ему… ей… да, принесло.

— Это сразу переводит его поступок в иную плоскость: это не то же самое, что приблизить смерть человека из сострадания. Грех — в намерении, не в деянии. И в этом заключается различие между законом людским и законом Божьим. Пагубно для человека считать, что он имеет право распоряжаться чужой жизнью к собственной выгоде. Это ведет к тому, что он начинает ставить себя над всеми законами, — человек, безнаказанно совершивший намеренное убийство, опасен для общества. Вот почему — или и поэтому тоже — Господь запрещает личную месть.

— Вы хотите сказать, что одно убийство может повлечь за собой и другое?

— Так часто бывает. Во всяком случае, одно убийство ведет к готовности совершать другие.

— Оно и привело. И в этом-то проблема. Других убийств не было бы, не начни я выяснять, что случилось. Может, мне не следовало вмешиваться?

— Понимаю. Это трудный вопрос. А для вас — ужасно мучительный. Вы чувствуете себя ответственным!

— Да.

— Вы сами не преследовали цель личной мести?

— О нет. Ко мне это не имеет никакого отношения. Я, как дурак, ввязался в дело, чтобы помочь человеку, который попал в беду, поскольку на него пало подозрение. Но мое непрошеное вторжение вызвало цепную реакцию новых преступлений.

— Вам не стоит слишком корить себя. Вполне вероятно, что страх разоблачения привел бы убийцу к новым преступлениям и без вашего вмешательства.

— Это правда, — согласился Уимзи, вспомнив мистера Тригга.

— Мой вам совет: делайте то, что считаете правильным согласно законам, в уважении к которым мы воспитаны, а последствия предоставьте Господу. И старайтесь испытывать милосердие даже к порочным людям. Вы ведь понимаете, что я имею в виду. Предайте преступника правосудию, но помните: всем воздастся по справедливости, ни вам, ни мне не избежать Высшего суда.

— Я знаю. Сбив противника с ног, не надо топтать его. Конечно. Простите, что растревожил вас. И извините мое поспешное бегство, но у меня важная встреча с другом. Я вам очень благодарен. Теперь я чувствую себя не так мерзко. Но мне нужно было снять камень с души, — сказал Уимзи.

Мистер Тредгоулд смотрел, как он торопливо удаляется, обходя надгробия.

— О-хо-хо, — пробормотал священник себе под нос, — какие они все же славные: сколько доброты, щепетильности и сомнений таится под панцирем кодекса выпускника привилегированной школы. Они гораздо более чувствительны и слабонервны, чем принято думать. Трудно понять этих аристократов. Надо будет затронуть поднятый им вопрос во время завтрашней службы.

Будучи человеком практичным, мистер Тредгоулд завязал узелок на носовом платке, чтобы не забыть о своем благочестивом решении.

«Проблема выбора — вмешиваться или не вмешиваться, закона Божьего и закона кесарева. Полицейские. Впрочем, для них тут проблемы нет. Но как же трудно обычному человеку размотать клубок собственных намерений. Интересно, что привело его сюда? Неужели… Нет, — оборвал себя викарий, — я не имею права строить предположения!» Он снова достал платок и завязал на нем еще один узелок на память, чтобы не забыть на следующей исповеди упомянуть, что поддался греху любопытства.

Паркер тоже провел полчаса без желаемого результата. Как выяснилось, мисс Уиттакер не только не любила фотографироваться, но и уничтожила все свои существующие снимки, до которых смогла добраться после смерти мисс Доусон. Конечно, они могли найтись у многих друзей мисс Уиттакер, в первую очередь у мисс Файндлейтер, но Паркер не был уверен, что в данный момент стоит поднимать шумиху. Вероятно, какая-нибудь фотография могла быть у мисс Климпсон. Он пошел на Нельсон-авеню. Мисс Климпсон не оказалось дома, ее уже спрашивал другой джентльмен. У миссис Бадж от любопытства стали округляться глаза — ее явно начали одолевать сомнения насчет «племянника» мисс Климпсон и его друзей. Паркер отправился по местным фотографам. Их было пять. У двух из них он получил несколько групповых фотографий, сделанных во время церковных базаров и домашних спектаклей, на которых мисс Уиттакер присутствовала лишь в виде неузнаваемой фигуры. Она никогда не заказывала в Лихэмптоне своего студийного портрета.

Что касается мисс Файндлейтер, то здесь, напротив, нашлось большое количество превосходных фотографий: невысокая светловолосая девушка с томным взглядом, пухленькая, довольно миловидная. Все фотографии Паркер отправил в Лондон, указав, что они должны быть разосланы по полицейским участкам с описанием одежды, в которой дам видели в последний раз.

Бодрыми и радостными из всей компании к «Джорджу» прибыли только второй полицейский, который вдоволь наслушался местных сплетен от владельцев гаражей и гостиниц, да главный констебль — этот и вовсе имел вид триумфатора. Обзвонив полицейские участки графства, он выяснил, что автомобиль с номером XX9917 в понедельник видел какой-то мальчик-скаут на дороге, ведущей в Краус-Бич. С самого начала уверенный, что девушки действительно отправились в Краус-Бич, констебль радовался тому, что утер нос представителю Скотленд-Ярда. Уимзи и Паркер удрученно признали, что для дальнейшего расследования следует ехать в Краус-Бич.

Тем временем один из фотографов, чей кузен служил в «Лихэмптон меркьюри», связался по телефону с этим идущим в ногу со временем изданием, очередной выпуск которого был готов к печати. Отсылка газеты в типографию была приостановлена, и в срочном порядке подготовлен специальный выпуск; потом кто-то позвонил в лондонскую «Ивнинг вьюз», и та разразилась сенсационной новостью на первой полосе. Лиха беда начало: «Дейли йелл», «Дейли вьюз», «Дейли уайр» и «Дейли тайдингз», испытывавшие нехватку горячих новостей, на следующее утро вышли с крупными заголовками об исчезновении двух молодых женщин.

В Краус-Бич, на этом приятном и респектабельном водном курорте, никто ничего не знал ни про мисс Уиттакер, ни про мисс Файндлейтер, ни про «Остин» с номером XX9917. Ни в одном отеле они не останавливались, ни в одном гараже не заправляли и не чинили свою машину, ни один полицейский их не видел. Главный констебль держался своей версии об аварии, были разосланы поисковые группы. В Скотленд-Ярд отовсюду поступали телеграммы: пропавших видели в Дувре, в Ньюкасле, в Шеффилде, в Винчестере, в Рагби. Две молодые женщины пили чай в Фолкстоуне и вели себя подозрительно; какая-то машина с ревом промчалась через Дорчестер в понедельник поздно вечером; темноволосая девушка, «весьма взволнованная», вошла в паб в Нью-Элресфорде незадолго до закрытия и спросила дорогу в Хейзлмир. Среди всех этих сообщений Паркер отобрал только информацию мальчика-скаута, который в субботу утром рассказал, что в минувший понедельник видел двух дам с машиной, устроивших себе пикник на склоне холма неподалеку от Шелли-Хеда. Машина была «Остин-7» — он это точно знал, потому что был помешан на автомобилях (бесспорное основание верить мальчишке его возраста), и еще паренек заметил, что на машине имелся лондонский номер, хотя цифр не запомнил.