Пройдя ярдов триста, я вдруг остановился, и так неожиданно,. что сани, наехав на меня сзади, сшибли меня с ног. Я поднялся смеясь, смеясь в первый раз за все эти дни, и Вед-жеро подошел ко мне вплотную и заглянул в лицо.

— Что случилось, док?

Я снова рассмеялся и хотел было ответить, как вдруг он ударил меня по лицу.

— Прекратите, док! — Голос его прозвучал резко. — От этого лучше не будет.

— Напротив! — Я потер щеку и не мог осуждать его за то, что он сделал. — О Боже мой! Как же я сразу об этом не подумал!

— О чем? — Он все еще не был уверен, что у меня не истерика.

— Пошли обратно к саням, и вы увидите! Смолвуд утверждал, что он всегда все предусматривает, но на этот раз он дал маху. Совершил свою первую большую ошибку! И еще какую ошибку!.. И погода, как нарочно, самая подходящая! — Я повернулся и буквально побежал вверх по склону к брошенным грузовым саням.

Стандартное снаряжение экспедиций Международного Геофизического Года включало много разного. В том числе и магниевые осветительные ракеты, которые впервые стали широко применяться четверть века назад. В долгие полярные ночи они играют очень важную роль, служа своего рода маяками, так же как и радиозонды. Последние мы имели в изобилии, так как без них не могли бы выполнить нашу главную задачу: накопление и сбор информации о плотности, давлении, температуре, влажности и направлении ветра в верхних слоях атмосферы. Эти зонды, упакованные вместе с веревками, топорами и лопатами, которые так и не пришлось применить во время нашего путешествия, представляли собой радиофицированные воздушные шары, или аэростаты, которые поднимаются на высоту ста и полутораста тысяч футов и могут передавать оттуда сигналы. Для нашей цели было достаточно и пяти тысяч футов.

Мы работали при тусклом свете фонаря: Джекстроу и я хорошо знали, как устроены эти зонды. Чтобы соединить аэростат с цилиндром, наполненным водородом, и заменить радиоаппаратуру группой из трех осветительных ракет с подведенными бикфордовыми шнурами, нам понадобилось всего несколько минут.

Мы подожгли шнур, перерезали удерживающую аэростат веревку, и не успел он подняться на высоту пятисот футов, как мы уже запустили второй. А когда мы заканчивали готовить третий, первая осветительная ракета достигла уже примерно четырех тысяч футов высоты, вспыхнула и расцвела сверкающим всплеском живых огней.

Это было лучше, чем я ожидал, а увесистый дружеский шлепок по спине, каким наградил меня Веджеро, показал, что он тоже разделяет мои радостные чувства.

— Доктор Мейсон! — торжественно проговорил он. — Я беру свои слова обратно. Это просто гениально, доктор Мейсон!

— Да, неплохо, — согласился я.

И в самом деле, только слепой не увидел бы в условиях столь совершенной видимости этого ослепительного сияния, будь он на любом расстоянии от нас. Разумеется, если смотреть в нашу сторону. Но я был уверен, что нас заметят, ведь с Хилкрестом были еще пять человек, и они нас искали.

Вторая ракета поднялась еще выше и ожила как раз в тот момент, когда первая, выпустив последние брызги света, угасла, и мне пришло в голову, что, если побережье патрулируют какие-нибудь суда, наша ракета послужит для них сигналом, значение которого, без сомнения, будет им понятно.

И тут я почувствовал, что Джекстроу и Веджеро смотрят на меня, и, хотя в темноте я не мог разглядеть выражение их лиц, по их молчанию я догадался, о чем они думают. И радость моя внезапно померкла.

Весьма вероятно, что Смолвуд и Коразини тоже увидят наши ракеты, ведь нас разделяло всего несколько миль. Они сразу поймут, что это значит: поймут, что это первый сигнал к тому, чтобы на них набросили сеть, которая уже начинает затягиваться. И эти опасные и безжалостные убийцы станут еще опаснее, если ими овладеет страх. А в их руках находятся Маргарет и отец Веджеро. Тем не менее я понимал, что у меня не было выбора. Я попытался выбросить из головы мысль об этих заложниках, повернулся, чтобы взглянуть на третий шар, который мы только что выпустили, вздрогнул и невольно зажмурился, когда третья ракета, то ли из-за какого-то дефекта, то ли из-за нашей неточности в расчетах, вдруг вспыхнула, не поднявшись на высоту пятисот футов, ее голубовато-белый свет слился с ярко-оранжевым пламенем, загоревшимся из воздушного шара, и оба они стали медленно падать на землю.

Прищуренными глазами, не отрываясь, я смотрел на них и не заметил более важного. Но Джекстроу никогда ничего не упускал. Почувствовав на плече его руку, я оглянулся и увидел мерцание его белых зубов: такой улыбки я давно уже не видел. Я посмотрел в том направлении, в котором он указывал: низко над горизонтом, на юго-востоке, в пяти милях от нас, описывала дугу красно-белая сигнальная ракета.

Невозможно было описать наши чувства, по крайней мере, я сам не мог бы передать, что я почувствовал в эту минуту. Я никогда не видел ничего более удивительного и чудесного за всю свою жизнь. А свет мощных колеблющихся лучей, исходящих из фар «Сноу-Кэт», когда минут двадцать спустя он появился из-за гребня на плато и устремился к нам, привел нас всех в неописуемый восторг. Казалось, прошла целая вечность, хотя на самом деле не прошло и десяти минут, прежде чем огромный, красный с желтым «Сноу-Кэт» остановился рядом с нами и нетерпеливые дружеские руки обхватили нас и перенесли в сказочно теплую и уютную атмосферу великолепно оборудованного кузова.


Хилкрест был крупным и сильным, как бык, человеком. Краснолицый, чернобровый, веселый, самоуверенный, жизнерадостный. Но под этой, на первый взгляд грубоватой, обманчивой внешностью скрывались блестящий ум и поистине незаурядные способности. Для меня было настоящим блаженством сидеть с ним рядом, держа в руке стакан с бренди, расслабившись хоть на мгновение первый раз за пять дней, и смотреть на него. И хотя на него наш вид оказал далеко не благоприятное действие (я сам был потрясен, увидя при ярком свете наши пожелтевшие, обмороженные, изможденные лица, кровоточащие почерневшие ногти, распухшие и беспомощные руки), он ничего не сказал, а занялся нашим устройством.

Нам дали тонизирующие средства, Малера и Мари Ле Гард уложили в глубокие, снабженные грелками койки, и повар уже приготовил горячую пищу. Только после этого Хилкрест счел возможным задавать нам вопросы.

— Итак, — энергично проговорил он. — Сначала самое важное. Где сейчас Смолвуд? Полагаю, секретный механизм все еще в их руках. Дружище, вы даже понятия не имеете, сколько сердечных приступов вызвало его похищение.

— Это не самое важное, — сказал я тихо, кивнув в сторону Теодора Малера, чье хриплое, прерывистое дыхание наполняло кабину. — Он умирает.

— Все в порядке, — прогудел Хилкрест. Он указал на Джесса, который после восторженной встречи снова засел за свой передатчик. — Этот парень не отходил от рации целые сутки и даже больше с тех пор, как мы услышали ваш «майский день». А вы здорово рисковали. Удивляюсь, как они не влепили вам пулю в лоб.

— Чуть не влепили... Но мы говорили о Малере.

— Да, конечно. Мы все время поддерживали связь с двумя кораблями, эсминцем и авианосцем «Тритон». У меня было сильное подозрение, что ваши друзья должны двигаться в этом направлении, так что «Уайкем» шел всю ночь и сейчас находится около побережья. Но вот для «Тритона» разводья и проходы между льдинами слишком узки и не дают ему возможности маневрировать, чтобы послать самолеты. Сейчас он в восьмидесяти милях южнее, в чистых водах.

— В восьмидесяти милях! — Я не старался скрыть разочарования. Это был удар по возникшей во мне, вопреки рассудку, слабой надежде спасти умирающего. — Да, это далековато.

— Но у нас есть для вас хорошие новости, доктор! — весело сказал Хилкрест. — Мы, как-никак, живем в век авиации. — Он повернулся к Джессу и вопросительно поднял бровь.

— С базы только что вылетел истребитель, — ответил тот. Он старался говорить без эмоций, но ему это не удавалось. — Он уже в воздухе. Мы должны запустить нашу первую ракету через тринадцать минут. Потом еще две с интервалом в тридцать секунд. А потом мы должны запустить осветительную ракету медленного сгорания там, где мы хотим, чтобы нам сбросили пакет с аптечкой, но не ближе чем в двухстах ярдах от тягача. — Джесс послушал еще несколько мгновений, потом усмехнулся. — Он говорит, что мы должны удирать со всех ног, как только подожжем ракету, иначе схлопочем головную боль, а то что-нибудь и похуже.

Я не знал, что сказать, куда смотреть. Такие моменты бывают раз в тысячу лет. Только в этот момент я осознал, до какой степени Теодор Малер стал для меня символом, как много значило для меня, чтобы он выжил.

Очевидно, Хилкрест интуитивно понял, что я чувствую, так как он тоже заговорил подчеркнуто деловым тоном.

— Сервис, старина! Жаль, что мы не смогли добиться этого раньше, но «Тритон» отказался рисковать дорогостоящим самолетом, пока не станет известно, что Малер еще жив, и тем более подвергать риску жизнь пилота: ведь ему придется лететь над совершенно неизвестной местностью.

— Они сделали все, что только можно пожелать... — Вдруг мне пришла в голову неожиданная мысль. — Эти самолеты в мирное время не несут боеприпасов, ведь так?

— Не беспокойтесь, — мрачно ответил Хилкрест. — Никто больше не собирается играть в игрушки. С полуночи наготове целая эскадрилья истребителей, и каждый из них вооружен... Ну ладно, доктор, рассказывайте. Теперь ваша очередь.

Я рассказал ему обо всем, что произошло, стараясь изложить как можно короче и точнее. Когда я закончил, он всплеснул руками.

— Всего в пяти милях впереди! — воскликнул он. — В таком случае, заводим мотор и быстро за ними! — Он даже потер руки в предвкушении погони. — Мы в три раза быстроходнее, и у нас в три раза больше оружия.

Я слабо улыбнулся его бурному энтузиазму, но мне совсем не хотелось улыбаться. Теперь, когда тревога за Малера и Мари Ле Гард отошла на второй план, страх за жизнь Маргарет овладел мной с удвоенной силой.