Мари Ле Гард и Маргарет Росс, зная, что они не находятся под подозрением, в основном держались вместе. Так же вели себя Веджеро и Солли Ливии, мисс Денсби-Грегг и Елена. То, что сутки назад казалось бы нелепым и невозможным, стало теперь неизбежностью: виновные или невиновные, они, по крайней мере, точно знали свое положение по отношению друг к другу и могли доверять одна другой. Конечно, они, как и все другие, могли доверять Мари Ле Гард и Маргарет Росс, но того, что Мари Ле Гард и Маргарет, в свою очередь, не могли доверять им, было достаточно, чтобы предотвратить всякие попытки более непринужденного общения.

Что же касается Коразини, преподобного Смолвуда, сенатора и Малера, то каждый держался обособленно.

При таких обстоятельствах было естественным, что все обрадовались появившейся возможности разговаривать о том, что не имело отношения к мучившей всех проблеме и помогало хотя бы слегка облегчить взаимное общение.

Ни за одним моим пациентом не ухаживали так, как собирались ухаживать за Малером.

Едва я успел наладить нашу печку, работающую на жидком топливе, как меня окликнул Веджеро, сидевший у брезентового полога.

— Там происходит что-то очень занятное, док. Посмотрите.

Я подошел и выглянул наружу. Далеко справа, точнее, на северо-западе, высоко над горизонтом начинала пульсировать, то вспыхивая, то бледнея, огромная бесформенная масса света, захватывающая почти четверть небесного купола, усиливаясь, сгущаясь и распространяясь все выше с каждой минутой. Сначала это казалось каким-то свечением в небе, но потом оно приняло более определенные очертания и какой-то повторяющийся рисунок.

— Аврора, — сказал я. — Северное сияние. Никогда не видели, мистер Веджеро?

— Не видел. — Он покачал головой. — Изумительное зрелище, верно?

— Ну, это! Это еще пустяки. Только самое начало. Потом оно станет как занавес. Бывают разные рисунки: лучи, полосы, короны, арки, но это занавес. Самая грандиозная из всех форм.

— И часто это бывает, док?

— При такой погоде, как сейчас, довольно часто. Порой несколько дней подряд. Я имею в виду, когда тихо, холодно и ясно. Хотите верьте, хотите нет, но вы сможете так привыкнуть к этому зрелищу, что перестанете его замечать.

— Не верю! Это изумительно! — повторил он. — Просто изумительно. Не замечать, говорите вы? Я лично надеюсь, что мы будем это видеть каждый день. — Он усмехнулся. — А вы можете не смотреть, док.

— Ради вашего же блага, вы бы лучше надеялись на что-то другое, — угрюмо заметил я.

— То есть?

— А то, что во время северного сияния радиосвязь фактически невозможна.

— Радиосвязь? — Он наморщил лоб. — А что мы теряем? Ведь радиоприемник на станции разбит, а ваши друзья с каждой минутой становятся все дальше. Вы не можете связаться ни с вашей станцией, ни с вашими друзьями?

— Нет. Но мы можем связаться с нашей базой в Аплавнике, когда подойдем ближе к побережью, — сказал я и в следующее же мгновение проклял свой длинный язык. До сих пор я об этом не думал, но, как только слова были произнесены, сообразил, что это надо было держать про себя. Шансы на то, что в Аплавнике будут слушать в нужное время и на нужной волне, были весьма невелики, но все-таки это была какая-то надежда. Мы могли бы послать им предупреждение и попросить о помощи задолго до того, как убийцы нанесут удар. И вот теперь, если Веджеро один из них, он позаботится о том, чтобы вывести радио из строя прежде, чем мы окажемся в зоне радиосвязи с базой в Аплавнике.

Я обругал себя болтливым идиотом и исподтишка взглянул на Веджеро. При свете лампочки над головой и слабых отблесках северного сияния я отчетливо видел его лицо, но оно ничего мне не говорило. Он вел себя так, будто ничего особенного не произошло, и при этом не переигрывал. Легкий кивок головой, движение чуть сжавшихся губ, поднятые брови, даже талантливый профессиональный актер не сыграл бы лучше. Я тут же подумал, что среди нас есть два поистине превосходных актера. Но ведь если бы он вообще никак не среагировал на мои слова, мне бы показалось это вдвойне подозрительным. А может быть, наоборот, естественным? Если Веджеро один из преступников, то наверняка он подготовился к разговору со мной и не мог быть застигнут врасплох. Я решил не ломать над этим голову и отвернулся, но во мне начало все больше укрепляться подозрение насчет Веджеро, правда, в свете моих предыдущих столь «обоснованных» подозрений это скорее гарантировало невиновность последнего. Эта мысль наполняла меня горечью.

Я тронул Маргарет Росс за плечо.

— Я бы хотел вам сказать несколько слов, мисс Росс. Если не боитесь замерзнуть.

Она с удивлением посмотрела на меня, мгновение колебалась, а потом кивнула. Я соскочил вниз, подал ей руку, помог ей на ходу взобраться в сани. Некоторое время мы просто сидели рядом на канистре с бензином, наблюдая северное сияние. Я бездумно смотрел на разливающееся сияние: огромный волнующийся занавес то расправлялся, то собирался желто-зелеными складками с красной каймой, которая, казалось, задевает поверхность плато. Я смотрел на этот светящийся прозрачный занавес, сквозь который мерцали звезды. Поэма в пастельных тонах, призрачный мир какой-то невообразимо прекрасной, волшебной страны. Маргарет Росс созерцала это зрелище как завороженная. Но, может быть, она, как и я, думала о другом и была охвачена не изумлением, а воспоминаниями о человеке, навсегда оставшемся во льдах Гренландии? И когда при звуке моего голоса она обернулась и я увидел в отблесках северного сияния грусть в глубине больших темных глаз, я понял, что так оно и было.

— Итак, мисс Росс, что вы думаете о последних событиях?

— О мистере Малере? — Она была в защитной маске, самодельной повязке из марли и ваты, и мне пришлось наклониться, чтобы услышать ее тихий голос. — Какие шансы у этого бедняги выжить, мистер Мейсон?

— Честно говоря, даже не представляю себе. Тут слишком много непредсказуемых факторов... Вы знали, что после того, как я вычеркнул вас из списка подозреваемых, он стал для меня подозреваемым номер один?

— Не может быть!

— Увы, это так. Боюсь, что сыщик я никудышный, мисс Росс. Я действую очень медленно, эмпирическим методом проб и ошибок. Во всяком случае, у нас есть преимущество в том, что подозреваемых стало на два человека меньше. Но я слишком быстро делаю выводы. — Я передал ей разговор с Малером во время нашей короткой остановки.

— И теперь вы знаете столько, сколько и раньше, — сказала она, когда я закончил. — Вероятно, все, что нам осталось, — это сидеть и ждать, что будет дальше.

— То есть ждать, пока не упадет топор, — угрюмо проговорил я. — Не совсем так. Не уверен, получится ли, но я решил для разнообразия испробовать метод логического рассуждения. Но чтобы делать выводы, нужны факты. А у нас очень мало фактов. Вот почему я вытащил вас сюда. Вы мне поможете?

— Я сделаю все, что в моих силах, вы это знаете. — Она подняла голову и сильно вздрогнула, так как в этот момент северное сияние достигло кульминации, и взрыв фантастически прекрасных красок превратил ледяные кристаллы в небе в мириады разноцветных искр: красных, зеленых, желтых, золотых. — Не знаю почему, но от этого сияния кажется еще холодней... Но, по-моему, я рассказала вам все, что знала, доктор Мейсон.

— Не сомневаюсь. Но, может быть, вы что-то упустили, а чему-то не придали значения. Сейчас, как мне кажется, три вопроса требуют ответа. Как произошла авария? Как подмешали в кофе наркотик? И как вышел из строя передатчик? Если мы найдем что-нибудь, что могло бы пролить свет на один из этих вопросов, то мы уже сможем оказаться на пути к решению главной загадки.

Прошло минут десять. Мы замерзли, но были так же далеки от цели, как и вначале. Я заставил Маргарет Росс пройти шаг за шагом весь ее путь от таможни, где она впервые встретила своих пассажиров, до той минуты, когда она привела их в самолет и рассадила по местам. Затем дальше, до посадки в Гандере, где повторилась та же процедура, а потом от вылета из Гандера — до ужина. И все же я не узнал ничего существенного, необычного или подозрительного, что послужило бы намеком на будущую аварию. Однако при подробном описании ужина она вдруг в нерешительности замолчала, медленно произнесла еще несколько слов и умолкла, уставившись на меня.

— В чем дело, мисс Росс?

— Ну конечно, — тихо произнесла она. — Ну конечно! Какая я дура! Теперь я поняла...

— Что вы поняли? — спросил я.

— Кофе... Как в него могли что-то подмешать. Я как раз подала ужин полковнику Гаррисону, он сидел сзади, так что я обслуживала его последним, как вдруг он поморщился и спросил, не чувствую ли я запаха гари. Я ответила, что не чувствую, и еще как-то пошутила на этот счет, и только отошла от него, как вдруг слышу, что он зовет, и, когда обернулась, увидела, что он открыл дверь в туалетную комнату по правому борту и оттуда пошел дым. Не очень сильно, чуть-чуть. Я позвала пилота, и тот сразу же проверил, откуда дым. Оказалось, что ничего серьезного нет, просто горело несколько листов бумаги. Видимо, кто-то по неосторожности бросил горящий окурок.

— И все повскакали со своих мест и столпились у двери в туалетную комнату — посмотреть, что горит, — мрачно закончил я.

— Ну да! Капитан Джонсон приказал всем вернуться на свои места, чтобы самолет не накренился.

— И вы не нашли нужным сказать мне об этом, — с горьким упреком сказал я. — Не сочли важным.

— Простите. Я... я действительно не придала этому значения. Не связала с аварией, так как это произошло за несколько часов до нее, так что...

— Ну хорошо. Кто-то мог в это время оказаться в буфетной? Наверняка из сидящих впереди?

— Да. Все они столпились в центральной части...

— Они? Кто «они»?

— Не помню. А что... почему вы спрашиваете?