Я видел, что ничего не достиг. И чувство замешательства и неопределенности стало еще сильнее, чем прежде.

Я подозревал даже женщин. Вот, например, Елена, девушка из Германии. Ее родной город Мюнхен почти в центре Европы, а чего только не бывает в той сложной обстановке, какая создалась в этих местах. Но с другой стороны, предположение, что семнадцатилетняя девушка может быть главарем шайки, специалистом по части преступлений, а мы явно имеем дело с опытными преступниками, нелепо и притянуто за уши. К тому же, сломанная ключица почти неопровержимо доказывает, что авария была для нее неожиданной.

Мисс Денсби-Грегг? Она плоть от плоти того мира, о котором я знаю очень мало, не считая того немногого, что мне довелось слышать от моих собратьев-психиатров, с успехом запускающих свой невод в мутные воды так называемого младшего поколения лондонского светского общества. Однако моральная неустойчивость и неврозы, не говоря уже о частых финансовых затруднениях, сами по себе не порождают преступлений, а главное, в этих кругах не найдешь того, чем в полной мере обладают люди, подобные Веджеро и Коразини, — физической и умственной жестокости и устойчивости, необходимых для преступника и убийцы. Но идти от общего к частному так же опасно и ошибочно, как и обобщать частности: ведь я ничего не знал о мисс Денсби-Грегг как о человеке.

Остается только Мари Ле Гард. Она мой пробный камень, единственная скала, за которую я могу держаться в этом мире неопределенности и неизвестности, и если я ошибся в ней, то так же ошибаются и миллионы людей. Существуют в жизни такие ситуации, которые просто нельзя себе представить, и Мари Ле Гард именно этот случай. Она выше подозрений.

Постепенно до моего сознания дошли глухое дребезжание чашек анемометра на затихающем ветру и шипение нашей лампы, показавшиеся мне вдруг ненормально громкими: я понял, что в помещении воцарилось молчание, и увидел, что все смотрят на меня с недоумением и любопытством. Мои неподвижные черты и кажущееся спокойствие никого не обманули. Напротив, они слишком явно показывали, что что-то неладно, и это заметили все девять человек. Но то, что я стал центром всеобщего внимания, было мне даже на руку: это позволило Джекстроу незаметно вооружиться, и сейчас он появился, держа под мышкой винчестер.

— Прошу прощения! — сказал я. — Я знаю, что глядеть на человека в упор невежливо. Однако сейчас ваша очередь. — Я кивнул в сторону Джекстроу. — В каждой экспедиции есть одна-две винтовки, чтобы отстреливаться от бродящих по побережью медведей и волков и добывать тюленей на корм собакам. Я никогда не думал, что они так пригодятся нам в сердце ледового плато против гораздо более опасной дичи. Мистер Нильсен — необычайно меткий стрелок, так что не думайте выкинуть какой-нибудь трюк: просто сцепите руки над головой. Все до одного!

Как по сигналу, все глаза теперь устремились на меня. Я успел вынуть из кармана автоматический пистолет, который нашел у полковника Гаррисона. На этот раз я уже не забыл снять предохранитель, и в застывшем молчании щелчок прозвучал необычно громко. Но молчание длилось недолго.

— Что за безобразие! — сенатор Брустер выкрикнул эти слова, багровея от ярости. Он вскочил и шагнул было ко мне, но в то же мгновение остановился, словно наткнувшись на каменную стену: выстрел из винчестера Джекстроу прозвучал словно оглушительный удар грома, и, когда замерли его последние отголоски и дым рассеялся, сенатор Брустер с побелевшим лицом уставился на дырку в треснувшей доске пола возле своей ноги. Должно быть, Джекстроу не рассчитал быстроты, с которой Брустер шагнул вперед, и пуля прошла даже по ребру подошвы сенатора. Как бы то ни было, большего эффекта трудно было ожидать: сенатор судорожно отпрянул назад и опустился на ящик, служивший ему стулом, забыв от страха сцепить руки над головой. Но меня это не беспокоило: я знал, что сенатор больше не доставит мне неприятностей.

— О’кей! Значит, вы всерьез. Теперь вы нас убедили. — Это сказал Веджеро, как обычно растягивая слова: руки его были крепко сцеплены над головой. — Мы знаем, что вы ничего не делаете зря, док. Так в чем же дело?

— Дело вот в чем, — жестко ответил я. — Двое из вас убийцы. Двое мужчин, а возможно, мужчина и женщина. Оба, конечно, вооружены. Вот мне и нужно это оружие.

— Коротко и ясно, мой мальчик, — неторопливо произнесла Мари Ле Гард. — Очень лаконично. Вы что, свихнулись?

— Опустите руки, мисс Ле Гард, вы не включены в эту маленькую компанию. Нет, я не свихнулся. Я в таком же здравом уме, как и вы, а если вам нужны доказательства, вы можете найти их в самолете или в ледяной могиле на плато: пилота с пробитым пулей позвоночником, пассажира в последнем ряду с пробитым пулей сердцем и второго пилота, задушенного здесь, в этом помещении. Да-да, задушенного! Я сказал тогда, что он умер от кровоизлияния в мозг, но на самом деле его задушили, когда он спал. Ну как, верите вы мне, мисс Ле Гард? Или нужна экспедиция в самолет? Так сказать, для полной убедительности?

Она медлила с ответом. Все молчали. Каждый был слишком ошеломлен, слишком поглощен тем, чтобы преодолеть недоверие и понять смысл страшного сообщения, которое они услышали, точнее, каждый, кроме двоих. Но хотя я вглядывался во все восемь лиц так пристально, как никогда раньше не вглядывался в человеческие лица, я не заметил ни малейшего движения или дрожи, ни тончайшего признака виновности. Кто бы ни были эти убийцы, они в совершенстве владели собой. Во мне шевельнулось чувство отчаяния, наверное, я проиграл.

— Я должна вам поверить. — Мари Ле Гард говорила все так же неторопливо, как и раньше, но теперь голос ее дрожал, и от лица отхлынула вся краска. Она взглянула на Маргарет Росс. — Вы знали об этом, дорогая?

— Узнала полчаса назад, мисс Ле Гард. Доктор Мейсон думал, что это я.

— Боже милосердный! Как... как это ужасно. Просто чудовищно! Двое из нас убийцы! — Со своего места у плиты она оглядела всех восьмерых и быстро отвела глаза. — Может быть... может быть, вы расскажете нам все, доктор Мейсон?

Я рассказал им все. Я уже думал о том, хранить ли все это в тайне или нет, когда возвращался с мисс Росс от самолета, и решился на последнее. Мое молчание все равно не обмануло бы убийц, они ведь знали, что я обо всем догадываюсь, а пассажиры, узнав истину, наверное, станут следить друг за другом, как ястребы, облегчая мне задачу.

— Вставайте по одному, — сказал я, закончив свой рассказ. — Мистер Лондон обыщет вас. Нужно найти оружие. И не забывайте, пожалуйста: имея дело с отчаянными людьми, я готов действовать соответствующим образом. Когда подойдет очередь, стойте спокойно и не позволяйте себе ни одного подозрительного движения. Я с пистолетом не очень-то в ладах, поэтому буду направлять его прямо в живот, чтобы не промахнуться.

— Думаю, все равно промахнетесь, — задумчиво бросил Коразини.

— Меня мало интересует, что вы там думаете, — холодно отпарировал я. — И не советую проверять это на себе.

Джесс начал с Веджеро. Он тщательно обыскал его. Я видел, как лицо Веджеро вспыхнуло от гнева, но глаза его не отрывались от моего пистолета. Джесс ничего у него не нашел. Следующим был Солли Ливии.

— Могу я поинтересоваться, почему для меня сделано исключение? — вдруг спросила Мари Ле Гард.

— Для вас?-— переспросил я, не спуская глаз с Солли.— Для Мари Ле Гард? Не задавайте дурацких вопросов.

— Выбор слов и тон оставляют желать лучшего. — Голос ее звучал мягко и тепло, но все еще дрожал. — Но я еще никогда не получала лучшего комплимента. И все равно, я настаиваю на том, чтобы обыскали и меня: не хочу, чтобы на меня падала малейшая тень, если ни у кого не найдут оружия.

А оружия действительно не было. Джесс осмотрел всех мужчин, Маргарет Росс — женщин. Мисс Денсби-Грегг высказала при этом ледяным тоном свой протест, но ничего не было обнаружено. Джесс бесстрастно посмотрел на меня.

— Обыщите их чемоданы, — резко сказал я. — Те небольшие чемоданчики, что они забрали с собой. Посмотрим, что в них.

— Зря теряете время, доктор Мейсон, — спокойно заметил Ник Коразини. — Любой, кто бы ожидал обыска, предусмотрел бы и обыск вещей. Ребенок и тот бы догадался. Пистолеты, которые вы ищете, убийцы наверняка спрятали где-нибудь в тягаче или санях, а то и зарыли в снегу, дюйма на два-три, чтобы их легко было вытащить в случае необходимости. В вещах вы их не найдете, ставлю сто долларов против одного.

— Возможно, вы и правы, — медленно проговорил я. -— Но с другой стороны, будь я одним из убийц и спрятав пистолет у себя в чемодане, разве я бы не говорил так, как сейчас говорите вы?

— Как вы только что сказали мисс Ле Гард, не задавайте дурацких вопросов! — Он вскочил, под бдительным оком Джекстроу прошел в угол, где были сложены вещи, подхватил несколько небольших чемоданчиков и бросил их передо мной на пол, включая и свой. — С какого начнете? Вот мой, этот — его преподобия, а вот этот... — Он поднял плоский чемоданчик и посмотрел на инициалы. — Этот сенатора. А вот этот не знаю чей.

— Мой, — надменно произнесла мисс Денсби-Грегг.

Коразини усмехнулся.

— Ах да, валенсийское платье. Так вот, док, кто... — Он вдруг запнулся, медленно выпрямился и поднял глаза к слуховым окнам. — Что... что, черт возьми, там происходит?

— Не старайтесь нас провести, Коразини, — быстро проговорил я. — Винчестер Джекстроу...

— Черт с ним, с винчестером Джекстроу! — нетерпеливо отрезал он. — Смотрите сами!

Я жестом велел ему посторониться и посмотрел. Спустя две секунды, сунув свой пистолет Джессу, я уже выбрался из люка наверх.

Самолет, как гигантский факел, пылал в ночи. Даже на расстоянии полумили и несмотря на то, что легкий ветер относил звуки в сторону, я отчетливо слышал яростный треск и гудение пламени. Это было даже не пламя, а огромная колонна огня, которая, казалось, поднимается из крыла и центра фюзеляжа. И поднимается без дыма и без искр, футов на двести в ночное небо, отбрасывая на снег кроваво-красный отблеск. Это было фантастически прекрасное зрелище. Оно длилось всего секунд десять. Радужные переливы вдруг превратились в белое сияние, вырвавшееся из него пламя взметнулось почти в три раза выше, и спустя две-три секунды застывшее молчание плато потряс грохот взорвавшихся бензобаков.