ЧЕЛОВЕК, СОВЕРШИВШИЙ ЭТО УБИЙСТВО — НЕ ДУРАК.

ВЕЛДОН — ДУРАК. СЛЕДОВАТЕЛЬНО, ВЕЛДОН НЕ СОВЕРШАЛ ЭТО УБИЙСТВО.

Казалось бы, что все так и было. Но о чем в таком случае беспокоился Велдон? Уимси только мог предположить, что Велдона волновало то, что он не имел прочного алиби на два часа. И действительно, это беспокоило его. Все удачливые убийцы имели алиби на время убийства.

И вдруг все темные места в мозгу Уимси озарились ярким светом, словно вспышкой. И, благословенный Боже! Если вывод правилен, то Велдон был кем угодно, только не дураком. Но тогда он был одним из самых проницательных утонченных преступников, которых когда-либо мог встретить детектив! Уимси внимательно рассматривал упрямый профиль Велдона. Было ли это возможно? Да, это было возможно, и этот план мог удаться совершенно успешно, если бы случайно не подвернулась Гарриэт Вэйн со своими показаниями.

Разработаем его план таким образом: посмотрим, как все выглядело. Допустим, Велдон убил Алексиса на Утюге в два часа дня. Где-то наготове у него была привязана кобылка, и после того, как в 1.30 он уходит из „Перьев“, он спускается с Хинкс-Лэйн и садится на лошадь. Ему приходится скакать на ней во весь опор. Предположим, что каким-то образом ему удалось проделать 4 мили за 25 минут. В 2 часа ему остается до Утюга полмили. Нет, не так… Растянем-ка немного время. Пусть от отъедет от Хинкс-Лэйн в 1.32 и скачет с постоянной скоростью в 9 миль в час. А потом что? За пять минут до пробуждения Гарриэт он Мог отправить кобылку домой галопом по песку. Потом он идет пешком. Доходит до скалы в два часа. Убивает Алексиса. Слышит, как идет Гарриэт. Прячется в расщелине скалы. Тем временем лошадка либо направляется домой, либо, возможно, добирается до тропинки, ведущей к коттеджам, и скачет по ней, или…

Стоит ли беспокоиться, каким образом лошадка добиралась к своему полю и ручью? Все казалось настолько нелепым… что могло быть правдой. Если бы там не было Гарриэт, то что произошло бы тогда. За несколько часов прилив скрыл бы труп. Здесь стоп! Если Велдон убийца, ему нельзя было, чтобы труп пропал. Ему было нужно, чтобы мать знала, что Алексиса нет в живых. Да, при таких обстоятельствах труп скорее всего объявился бы. Стоял резкий юго-западный ветер, море было неспокойно и благодаря 300 соверенам, зашитым в поясе, труп довольно долго скрывался под водой. Но даже несмотря на это, труп нашли. Что ж. Если бы Гарриэт не обнаружила труп тогда, когда обнаружила его, то ничего не показало бы, что смерть произошла раньше, скажем, к примеру, между 11 и 11.30, то есть в тот период, на который и приходилось алиби. Фактическое прибытие жертвы в тот ранний час на полустанок Дарли заставляет подумать, что все произошло намного раньше. Зачем заманивать жертву в уединенное место к 11.30, а потом два с половиной часа ждать, прежде чем расправиться с ней? Если только не для того, чтобы создать впечатление, что убийство произошло раньше по времени? И еще: также имелась эта неприветливая парочка — Поллок и его внук, с их неохотно представленными показаниями, что они видели Алексиса, „лежащим“ на Утюге в 1.45. Это должно означать, что убийство выглядело так, словно произошло утром — и вот почему имел место такой странный упор на это алиби и на поездку в Уилверкомб. „Всегда подозревай человека с железным алиби“ — разве это не первейшая аксиома в книге детективных правил? И оно было — это железное алиби, которое и в самом деле было железным; это означало, что его надо тщательнейшим образом проверить; это означало, что надо устроить любую проверку, правда ли это? Выглядит оно подозрительным потому, что не должно выглядеть подозрительно. Это алиби существовало единственно для того, чтобы отвлечь внимание от критического времени — двух часов дня. И если бы Гарриэт не подошла к покойному, до чего же успешно завершился бы этот план!!! Но Гарриэт, как назло, оказалась там, и все это сооружение рухнуло, подточенное ее показаниями. Конечно, это должно быть ударом. Не удивительно, что Велдон делал все возможное, чтобы дискредитировать эти показания, которые касались времени смерти. Он лучше, чем кто-либо другой, знал, что смерть в два часа не доказывает самоубийства, что бы там ни считало коронерское жюри. Он был далеко не дурак; он прикидывался дураком и делал это чертовски здорово.

Уимси смутно осознавал, что Велдон не попрощается ни под тем, ни под другим предлогом. Он охотно даст ему уйти. Ему необходимо обдумать это дело…

Немного поразмышляв в одиночестве в своей комнате, Уимси подошел к точке, откуда он мог начать работу дальше и уже с некоторой уверенностью. Первоначальный план Велдона был напрочь разбит показаниями Гарриэт. Что же будет делать Велдон дальше?

Он мог ничего не делать. Это могло оказаться самым безопасным изо всех путей. Он мог просто положиться на вердикт коронера и надеяться на то, что полиция, Уимси и Гарриэт тоже примут его. Но хватит ли ему такого стойкого мужества на это? Да, он мог ничего не делать, если бы не знал о шифрованном письме, в котором могло находиться подтверждение, что самоубийство было убийством. Если дело обстоит так, или если Велдон потеряет голову, то тогда ему придется прибегнуть ко второму пути. Но если он будет, то какой? Несомненно, это будет алиби на два часа дня, то есть подлинное время убийства.

Что же он говорил по этому поводу? Уимси заглянул в свои записи, которых у него значительно прибавилось за последнее время. Велдон смутно упоминал о возможном свидетеле — неизвестном, который проходил через Дарли и спросил у него время.

Конечно, Уимси уже подозревал этого свидетеля, человека, спрашивающего время — таков уж основной характер детективной литературы. Уимси рассмеялся. Теперь он почувствовал себя уверенным. Все было предусмотрено, и этот способ в случае необходимости устранял опасность свидетельских показаний Гарриэт. Сейчас не хватало алиби на то утро, а оно было нужно для того, чтобы вызвать на себя огонь противника. Алиби на два часа должно быть налицо. Только ведь в действительности не это время будет железным алиби. Это, вероятно, будет фальшивкой. И вполне надежной фальшивкой, однако — несомненной фальшивкой. И тогда к мистеру Генри Велдону начнет зловеще и угрожающе приближаться сумрак темницы.

„Если окажется, что это было совершено тогда, когда совершено, — значит убийца Генри Велдон“, — сказал милорд сам себе. — Если я прав, тогда свидетель на два часа дня объявится быстро.

А если он объявится, я узнаю, что прав».

И это было логичным после действий Велдона.

Глава 22

Свидетельствует манекенщица

Суббота, 27 июня

Воскресенье, 28 июня


В комнате покойного Поля Алексиса Гарриэт Вэйн чувствовала себя вполне удобно. Вежливое письмо от ее литературного агента, в котором спрашивалось, «будет ли осенью готова ее книга для публикации», возвратило ее к проблеме городских часов, но

Гарриэт обнаружила, что отдает этому вопросу слишком много внимания, которое приходится делить с удивительной неразберихой в деле Алексиса, по сравнению с этим делом, интрига в романе Гарриэт казалась ей слабой и слишком очевидной; особенно, когда ее обезьяноподобный Роберт Темплтон начинал проявлять склонность к скучным разговорам, как лорд Питер Уимси. Гарриэт заметила, что откладывает работу в сторону — чтобы как бы «прояснить» ее (хотя в действительности это делалось ради чашечки кофе). Писатели-романисты, наталкивающиеся на препятствия при детальной разработке интриги, быстрее справляются с проблемой «прояснения» влияния и действия подсознания. К несчастью, подсознание Гарриэт приготовило ей еще один кофе, чтобы за ним снова рассеять сомнения и довольно решительно отказаться заниматься вопросом, касающимся городских часов. При подобных обстоятельствах, по общему признанию, бесполезно требовать от своего подсознания каких-либо дальнейших шагов. Вместо того чтобы писать, Гарриэт поудобнее устраивалась в кресле и читала книгу, взятую с полки Поля Алексиса, и единственной ее мыслью было освободиться от подсознания, необходимого для ее работы. На сей раз ее сознание поглощало огромное количество всевозможных сведений о Русском Императорском Дворе и еще более удивительное количество романтических рассказов о любви и войнах в Руританских Государствах. Поля Алексиса, очевидно, привлекал вполне определенный сорт художественной литературы. Ему нравились повести о ловких сильных молодых людях изумительной красоты, которые превращались в безукоризненных джентльменов несмотря на самое отвратительное окружение и впоследствии оказывалось, что они были наследниками монархов, и наконец, в последней главе успешно руководили восстаниями преданных верноподданных, побеждая козни злобных министров, и потом появлялись на балконах, одетые в сине-серебристую форму, чтобы принять овации своего радостного, освобожденного народа. Иногда им помогали храбрые, прекрасные английские или американские наследницы, отдающие свои богатства в распоряжение партии верноподданных; иногда эти молодые люди пребывали в состоянии искреннего искушения презреть невест своей национальности, но в самый последний момент спасали их от неравных браков со зловещими премьер-министрами или еще более зловещими советниками; снова и снова им помогали молодые англичанки, ирландки или американки с точеными профилями и сверхизобилием энергии; и в каждом случае с героями происходило множество ужасающих побегов и приключений на суше, в море и в воздухе. Зловещие президенты ни о чем не думали, кроме добывания денег любыми грязными каналами, чтобы обеспечивать себе политическую карьеру. Они пользовались для своих омерзительных целей любыми интригами; а Величайшие Европейские

Державы или Лига Наций даже ничего не говорили по этому поводу. Взлет и падения правительства, казалось, происходят по частной договоренности, спокойно обсуждаемой в глуши какой-нибудь маленькой Балканской страны, неопределенно расположенной и не признающей никаких связей за пределами своего внутреннего круга. Такая литература как нельзя лучше подходила для высвобождения подсознания; однако оно упорно отказывалось работать. Гарриэт собралась с духом и обратилась к кроссвордам при помощи Чамберского Словаря[65] — этой Библии для фанатиков кроссвордов. Его она нашла втиснутым между какой-то русской книжкой в бумажной обложке и «Претендентством на трон».