Дороти Л. Сэйерс - Найти мертвеца

— Что?

— Я хотел сказать: потому что он не собирался возвращаться. Но это предположение не срабатывает из-за обратного билета. Если он не приобрел билет по рассеянности, то он НАМЕРЕВАЛСЯ вернуться. Или, возможно, он просто был не уверен в этом. Он мог взять обратный билет как ничтожный шанс — так или иначе речь идет о каких-то нескольких пенсах. Однако он не мог за здорово живешь просто нанять машину и оставить ее там.

— Н-нет… Ладно, допустим, мог, если был не очень-то щепетилен в вопросах, касающихся чужой собственности. Но можно подумать и о другой причине. Он хотел оставить машину на вершине утеса, где ее было бы видно. Может быть, он не хотел, чтобы людям вообще было известно, что кто-то находится внизу Утюга.

— Этого бы он не сделал. Два человека, беседующих на Утюге, бросались бы в глаза с утеса, была бы там машина или нет.

— Да, но если вы спустились бы поближе к ним, то не смогли бы узнать, кто эти люди, тогда как машину всегда можно определить по ее номерным знакам.

— Вы правы, но тем не менее, это кажется мне довольно слабым доводом. Однако давайте здесь остановимся. По какой-то причине Алексис считал, что привлечет меньше внимания, если приедет на поезде. В этом случае, полагаю, он пришел пешком по дороге — ему не хотелось, чтобы кто-то задавал какие бы то ни было вопросы.

— Конечно, нет. Только ведь зачем-то он выбрал для встречи такое открытое место…

— Вы считаете, что они должны были вести беседу за скалой, или под какими-нибудь деревьями, или в заброшенном сарае, известняковой каменоломне или где-нибудь в этом роде?

— Вам не показалось бы это более естественным?

— Нет. Нет, если вы не хотите быть подслушанным. Если вы когда-нибудь захотите завести секретный разговор, то избегайте искореженного дуба, зарослей бирючины и старинного летнего домика в итальянском саду — во все подобные места люди могут пробраться тайком под их укрытие и развесить уши. Выбирайте середину милого открытого поля или середину озера — или скалу, подобную Утюгу — там вы за полчаса сможете заметить чье-либо появление. И это напоминает мне одну из ваших книг, где…

— К черту мои книги! Я отлично понимаю, какую книгу вы имеете в виду. Ну ладно, так или иначе, Брайт приходит на назначенную встречу. Как? И когда?

— Пешком по краю воды из любой точки, какой угодно. Что касается времени, я могу только предположить, что это случилось тогда, когда вы, дитя мое, дремали над «Тристрамом Шенди», и я думаю, он должен был прийти со стороны Уилверкомба, иначе вы увидели бы его. Едва ли он рискнул бы совершить убийство, если бы точно знал, что кто-то отдыхает в пределах пяти ярдов от него.

— Я считаю, что в любом случае это довольно опрометчиво с его стороны — не осмотреть все вокруг.

— Совершенно верно, но, очевидно, он этого не сделал. Так или иначе он совершает убийство, а время мы зафиксировали — два часа. Значит он должен добраться до Утюга где-то между половиной второго и двумя — или возможно между часом и двумя, потому что если вы завтракали и читали в вашем уютном уголке, вы, вероятно, не увидели и не услышали его прихода. Это не могло произойти раньше, поскольку вы до того осматривали берег и были уверены, что поблизости со скалами не было ни одной живой души.

— Совершенно верно.

— Вот и прекрасно. Он совершает убийство. Бедный старина Алексис, увидев бритву, издает пронзительный крик, и вы просыпаетесь. Вы тогда кричали или еще чего-нибудь?

— Нет.

— Или разразились песней?

— Нет.

— Или носились взад и вперед с серебристым заливистым девичьим смехом?

— Нет. Я бегала взад и вперед несколькими минутами позже, однако громких звуков не издавала.

— Интересно, сразу ли ушел убийца. Если так, то вы заметили бы его. Дайте подумать… А, я забыл о документах! Он должен был достать бумаги!

— Какие бумаги?

— Ну я не поклянусь, что это были документы. Это мог оказаться алмаз Раджа или еще что-нибудь. Разумеется, ему нужно было что-то забрать у трупа. И как только он наклонился над жертвой, то услышал, как вы скачете среди валунов. Около воды отличная слышимость. Расстроенный злодей замирает в нерешительности и потом, когда звуки приближаются, он торопится вниз по склону Утюга, расположенного к воде, и прячется там.

— Прямо в одежде?

— Ах, я совсем забыл об этом. Он ведь был бы мокрым, когда вышел оттуда, не так ли? Он был без одежды. Он где-то ее оставил, когда начал свою прогулку вдоль берега. Может быть, он был в купальном костюме для того, что если его кто-то увидит, то подумает, что человек всего-навсего принимает безобидную солнечную ванну, прогуливаясь возле морского прибоя.

— И он положил бритву в карман вышеуказанного костюма?

— Нет, он держал ее в руке, или повесил себе на шею. Не задавайте глупых вопросов. Он ждал в маленькой нише до тех пор, пока вы не уйдете, а затем поспешил обратно вдоль берега.

— Не в направлении Уилверкомба.

— Черт! Тогда вы бы увидели его. Но не увидели бы, если бы он держался поближе к утесу. Он не стал бы беспокоиться относительно следов ног, когда близился прилив. И был прав. Потом он поднялся на утес в том месте, где первоначально спускался, а затем проследовал на главную дорогу в сторону Уилверкомба, потом повернул в той или иной точке и встретился с вами на обратном пути. Как вам это?

— Очень ловко придумано.

— Чем больше я вдумываюсь, тем все больше мне это нравится. Я склоняюсь к мысли, что Брайт — это Перкинс. Однако послушайте, а как же насчет кривобокости и горбатости. Перкинс ведь был прямой как бейсбольная бита.

— Но я бы не стала его так называть. Скорее я назвала бы его перекошенным и сутулым. К тому же у него на спине был рюкзак и он немного прихрамывал, объяснил, что у него мозоль.

— Наверное, это неплохой способ маскировки — какая-то кривобокость во внешнем облике. И к тому же люди всегда, в некотором роде, сочувствуют увечным. Брайт-Перкинс — это наш человек. Мы должны немедленно поставить об этом в известность полицию. Только мне хотелось бы позавтракать. Который сейчас час? ЧЕТЫРЕ! Я быстро домчусь на машине и позвоню Глейшеру, а потом вернусь. Почему мы должны ради очередного убийцы отказаться от пикника?

Понедельник, 22 июня

— Можете утверждать, что вам угодно, милорд, — сказал инспектор Умпелти, — и я допускаю, что суперинтендант начал склоняться к вашей точке зрения, однако, несмотря на то, что это явное само убийство, я, будучи человеком рисковым, все же присоединяюсь к вам. Будет полезно выследить этого парня Брайта, так как, если идентификация бритвы правильна, то человек, принесший эту бритву, — Алексис, и я не сомневаюсь, что когда бедняга уходил в четверг из дома, он не собирался возвращаться. Вы только взгляните на его квартиру. Все аккуратно прибрано, все счета уплачены, бумаги сожжены в камине — судя по этому, он сказал: «Прощайте» и послал всем воздушный поцелуй.

— Он взял с собой ключ от двери? — осведомился Уимси.

— Да, взял. Но это пустяки. Человек, который постоянно держит свой ключ в кармане, и не должен думать о том, чтобы выложить его. Но Алексис оставил все в полном порядке. Вы бы даже удивились. А что касается письма — его не было. Возможно, он регулярно все сжигал. Не осталось ни фотографий, ни строчки, которые могли бы рассказать нам, кто он был и откуда приехал. Начисто избавился от своего прошлого.

— Есть надежда хоть что-нибудь восстановить из пепла?

— Ни малейшей. Как и следовало ожидать, миссис Лефранс — это квартирная хозяйка — утром в четверг вычистила камин, но мне она сообщила, что все рассыпалось, превратилось в сажу и пыль. Все сожженное и раньше было ветхим. Мне это известно, потому что она показала мне остатки в мусорном ящике. Конечно, там не оказалось ничего, что можно было бы разобрать с помощью микроскопа. Как вам известно, милорд, обычно людям не удается уничтожить все бесследно — иногда остаются несколько полуобгорелых кусочков, но этот малый уничтожил все до основания и, видимо, сознательно. По-видимому, сначала он разорвал все на мелкие кусочки, а потом сжег на сильном огне и кочергой растолок оставшееся на мельчайшие частицы. «Да-а, — сказал я миссис Лефранс, — приятное начало, ничего не скажешь…» Так оно и было.

— А какие-нибудь книги или что-нибудь с надписью на форзаце?

— Только несколько романов с надписью «Поль Алексис» с внутренней стороны обложки и какие-то пустяки — одна или две брошюрки в мягкой обложке, написанные по-китайски.

— По-китайски?

— Ну, похоже… Может быть, по-русски. Во всяком случае, буквы необычные. Вы можете взглянуть на них, когда захотите, но я не рассчитываю, что вы что-нибудь разберете. Еще были одна или две исторических книги, главным образом о России. Но они никак не подписаны.

— Какие-нибудь деньги?

— Нет.

— Имелся у него банковский счет?

— Да, у него был небольшой счет у «Ллойда». Немногим больше трехсот фунтов. Но три недели назад он снял деньги целиком.

— Снял? Все, что было? Н-да, видимо, это было необходимо, чтобы купить бритву…

— Нет, я же уже сказал, что он расплатился с долгами.

— И на них ушли триста фунтов.

— Я так не говорил. Фактически, мы не можем проследить уплату больше, чем на двадцать с лишним фунтов. Но, возможно, он задолжал деньги во многих местах. Видите ли, поскольку он сжег все свои бумаги, затруднительно точно сказать. Естественно, мы наведем справки. Но меня не удивило бы, если эти сотни фунтов ушли к какой-нибудь девушке, той или другой. Есть такая Лейла Гарланд — видавшая виды штучка. Она могла бы многое рассказать, если б захотела, но у нас в эти дни не было возможности задать кому-либо какие-нибудь вопросы. Если люди не хотят говорить, то не захотят и все. Не можем же мы их заставить отвечать.