— И не делает из него факта.

— Я устал от иносказаний, — огрызнулся Дуглас.

— Я не верю, что вы его убили, — повторил доктор. — А поскольку вы этого не делали, то никто не мог этого и видеть. Из чего следует, что шантажист разыгрывал вас, как доверчивого простака.

— Теперь вы превратились в психиатра, разговаривающего со своим пациентом, — буркнул Марк. — На эту удочку я не поддамся!

— Я просто обыкновенный человек, предпочитающий иметь дело с фактами, а не с туманными предположениями, — пояснил Смит, по-прежнему пристально изучая свои ногти. — Я не верю, что вы убили отца, а значит, никто этого не видел и у шантажиста нет на вас никаких компрометирующих сведений.

— Господи, но вы же только что прочитали его письма! — воскликнул Марк.

— Я не встретил в них ни одного упоминания об отцеубийстве.

— Ему и не нужно было об этом писать. Он это просто знал, как и я. Ему не нужно было рисовать картину моего преступления.

— А если бы он ее нарисовал, то какой бы она была? — поинтересовался доктор.

— Какое это имеет значение?

— Большое. — Смит поднял голову и устремил на Марка открытый взгляд. — Ваш отец умер естественной смертью. Его никто не убивал.

— Я убил его, — мрачно сказал Марк, — и кто-то это видел.

— У вашего отца было больное сердце. Когда он удил рыбу на озере, у него случился сердечный приступ. От этого он и умер, после чего упал с лодки в воду. Его никто не убивал.

— Не обязательно прикасаться к человеку, чтобы его убить, — заявил Марк. — Не обязательно стрелять в него или стукнуть по голове. Есть и другие способы убийства.

— Например?

Марк глубоко вздохнул.

— Ничего не делать, — почти прошептал он.

Доктор собирался что-то сказать, но передумал. Теперь он это увидел — увидел так ясно, как будто сам в тот момент присутствовал. У него глухо стучало сердце, как, вероятно, и у Марка в тот летний день шесть лет назад.

— Лучше вам все рассказать мне, Марк, — мягко предложил Смит. — Вы ничего не выиграете, если теперь станете скрывать все подробности.

— Да, ничего, — машинально согласился тот и надолго замолчал.

Доктор терпеливо ждал, затаив дыхание.

— Это произошло в субботу днем, — наконец заговорил Дуглас. — Вы знаете, что отец организовал тогда встречу всех наших друзей. Он думал, что это понравится мне и Кей. Он не понимал… — Марк умолк, беспомощно глядя на доктора.

«Он не понимал»! Теперь было ясно, что судья прекрасно понимал всю сложность отношений между старыми друзьями и упивался, растравляя их чувства.

— Я… я думал, что он не понимал! — поправил Марк. Происходила переоценка ценностей. — Обед… этот проклятый обед накануне, когда отец пытался всех расшевелить, в то время как большинство из нас внутренне умирали. На следующий день мы все, не сговариваясь, разбрелись кто куда, лишь бы не видеть друг друга. Я просто не мог видеть Лорин вместе с Джорджем; наверное, то же самое испытывали и Джефф, и Кей. Как оказалось, никто из нас не знал, что чувствуют другие, но все равно это было ужасно.

Я… я злился на отца за его глупую затею. Думал… тогда думал, что с его стороны это было просто обыкновенной бестактностью. До сих пор мне и в голову не приходило, что он наблюдал, как мы терзаемся, и наслаждался этим! — Марк задохнулся от негодования. — Господи! И все время он…

Доктор Смит молча ждал, пока это новое открытие не уляжется в голове у Марка. Наконец тот продолжил, часто запинаясь:

— Я считал, что отец сделал глупость, и сердился на него. Мне казалось, что он слишком часто допускает промахи: позволил Ники застать себя в том злачном заведении, а старый Сэм Тэннер его поймал на каких-то махинациях… Его неосмотрительность далеко нас завела. Я так хотел жениться на Лорин! Так страдал без нее. Я всегда мечтал о ней, а его бесконечные безрассудства сделали это невозможным, запретным.

Я… В тот день у меня на душе было очень горько, и я ушел на плотину, потом отправился бродить по лесу. Знаю в этом лесу все места. Ведь в детстве я проводил здесь каждое лето. Поэтому направился туда, где в те времена был счастлив, но с каждым поворотом лесной тропинки чувствовал, как мне становилось все тяжелее. В детстве мы с Лорин бродили по лесу, взявшись за руки, и мечтали о будущем, которое казалось нам таким ясным и безоблачным. Я припоминал, что мы говорили друг другу вот на этой поляне или вот у этого дерева… как Лорин тогда выглядела… наши невинные детские поцелуи, такие чистые и так щедро обещающие счастливое будущее. Помню, я все время думал, что другие люди, когда их брак оказывается неудачным, могут развестись и начать новую жизнь с другим партнером. Я же не мог развестись с Кей, потому что у старого Сэма Тэннера был компромат на моего отца… как я считал. — Вдруг Марк воздел стиснутый кулак и погрозил им небу. — Боже! Подумать только, что все это было лишь выдумкой, что на самом деле все было совершенно иначе! Подумать только, что я отказался от всего, о чем мечтал, чтобы защитить отца от опасности, которой вовсе не существовало!

Доктор Смит хранил молчание, испытывая горячее сочувствие к этому доведенному до полного отчаяния молодому человеку.

Марк заставил себя говорить спокойно:

— Не поймите меня неправильно. Я не испытывал ненависти к Кей. Я был уверен, что она и понятия не имеет, как и почему я стал ее мужем, — и думаю, она действительно этого не знала.

— Не знала, — подтвердил доктор. — Она и сейчас этого не знает. Кей считает, что судья принудил ее к этому браку, потому что этого пожелали вы, а вы никогда ни в чем не знали отказа. Она ненавидит вашего отца за это, но никогда не считала, что вам известна настоящая причина.

— И я не знал. Я делал все, что в моих силах, — правда! — чтобы сделать ее счастливой. Но в тот раз не мог отделаться от мысли, что другие люди могут оставить позади свои ошибки и начать новую жизнь. А я не могу… до тех пор, пока жив отец! Я обязан защищать отца до конца его дней, а когда стану свободным, будет уже слишком поздно! Слишком поздно. И весь тот день только об этом и думал. — Марк заговорил еще тише и взволнованнее. — Было… около половины четвертого, когда я вышел из леса к озеру… приблизительно за милю от дома, если идти по берегу. День был очень жарким, я решил скинуть одежду и искупаться. От ходьбы по душному лесу и от этих горьких размышлений мне было тяжко. Я уселся на камень вблизи воды, сбросил туфли и носки. Потом встал, чтобы раздеться. И только стянул с себя рубашку, как увидел отца. Он сидел в лодке в паре сотен ярдов от берега и удил.

Я снова опустился на камень, нашарил в кармане сигареты и закурил. Мне не хотелось привлекать его внимания. Я подумал, что отец отложит рыбалку — он уже давно удил — и присоединится ко мне. Мне же было тяжело возвращаться вместе с ним. В тот момент не желал ни видеть его, ни разговаривать с ним.

Я лег спиной на камень, курил и размышлял, как могут оказаться запутанными судьбы людей из-за обыкновенной неосторожности… и вдруг услышал его голос!

— С расстояния в двести ярдов? — недоверчиво спросил доктор.

— Вы знаете, как далеко разносятся голоса над водой. Наверное, ветер дул в мою сторону. Отец звал меня! Очевидно, он меня тоже заметил. Я сел на камне. Видел его. Он стоял во весь рост в лодке, дико покачиваясь и хватаясь за грудь. Отец звал меня: «Марк! Ради бога! Помоги!» — Дуглас тяжело дышал, вцепившись руками в колени, чтобы сдержать их дрожь. Он смотрел куда-то в одну точку, как будто видел там судью, выпрямившегося в опасно кренящейся лодке, зовущего на помощь. — А я… Я буквально замер на месте. Так обычно говорится, но потом понял, что просто не хотел ему помочь. Он звал меня… снова и снова… а затем с отчаянием взмахнул руками… рухнул на бок и упал в воду. Какое-то мгновение отец еще боролся за жизнь. А я… я упал лицом на камень и закрыл голову руками. Помню, впился зубами в кисть… С озера не доносилось ни звука. Наконец я снова сел. На воде была только лодка… и больше ничего. — Марк судорожно стер рукавом пот со лба.

— И это все? — после долгого молчания спросил доктор.

— Все?! — закричал Дуглас. — Вы что, не понимаете? Я мог его спасти! Я был уже раздет — оставалось только нырнуть! Я мог схватить его и вытащить. А вместо этого спрятал лицо и позволил ему утонуть.

— Он не утонул, — спокойно и твердо заявил доктор.

— Я видел! — крикнул Марк. — Он звал меня на помощь, я мог его спасти! А вместо этого дал ему умереть. Я его убил.

— Он не утонул, — по-прежнему бесстрастно проговорил доктор.

— Да я видел, как он молотил по воде руками, повернулся к нему спиной и дал ему умереть!

— Вы пытаетесь доказать мне, что могли покрыть расстояние в двести ярдов и поспеть вовремя, чтобы его спасти?

— Мог. Кто знает, сколько времени он находился на плаву, прежде чем утонул? Я не видел. Я хотел, чтобы он умер! Я хотел стать свободным.

— Он не утонул, — снова повторил Смит. — Ваш отец умер от сердечного приступа. Вскрытие показало, что причиной смерти стал инфаркт. В его легких не было обнаружено достаточного количества воды, чтобы можно было сказать, что он утонул. Вы не могли бы оказаться рядом с ним вовремя даже на реактивном самолете! Вы не имеете никакого отношения к его смерти.

— Я лежал лицом вниз и дал ему утонуть, — угрюмо твердил Марк. Это звучало как монотонный псалом, который он в тысячный раз повторял себе.

— Вы хотели его смерти, и он умер, — констатировал доктор. — Поэтому сочли себя виноватым. Но вы не имеете к этому отношения. Вы не могли бы его спасти, даже если бы находились с ним в лодке.

Марк тупо раскачивал головой.

— Я повернулся к нему спиной и дал ему умереть. Я мог хотя бы держать его голову над водой.