Он присел отдышаться, прийти в себя, тешась убеждением, что, по крайней мере, в одном он преуспел. Свирепого дикаря, чьи глаза изрыгали пламя, а кулак грозил уничтожением, он видел впервые в жизни. Другими словами, это не был человек, который выдавал себя за мужа дамы в гостинице.

В то же время было не менее очевидно, что именно он имел прямое отношение к компрометирующей переписке, коей владел Бишопригс. Но он столь наглядно выставил на обозрение свой кулак, что склонять его к приобретению этого письма было чревато пагубными последствиями для личной безопасности Бишопригса, которая была для него свята. Выбора не оставалось — придется вести переговоры с единственной другой особой, замешанной в этой истории (к счастью, на сей раз представительницей слабого пола) и находившейся поблизости. В Суонхейвене была миссис Гленарм. Ей будет очень интересно выяснить, по праву ли на мистера Джеффри Деламейна претендует другая женщина. А для этого ей нужно завладеть перепиской.

— Возблагодарим небеса за милосердие, — сказал Бишопригс, снова поднимаясь на ноги. — Есть две струны, на которых можно как говорится, сыграть моим смычком. Для этой женщины подойдет та струна, что издает звуки поковарнее.

И он направился в обратный путь — найти среди общества у озера миссис Гленарм.

Когда Бишопригс прибыл к месту, где ему надлежало выполоть свои обязанности, танцы были в самом разгаре; а ряды гостей пополнились в его отсутствие той самой особой, сойтись с которой и было теперь его первостепенной задачей.

С угодливой покорностью получив от дворецкого выволочку за столь долгое отсутствие, Бишопригс — ведя тщательное наблюдение единственным глазом — принялся ретиво обносить гостей льдом и прохладительными напитками.

Он трудился в поте лица, тем не менее от его внимания не укрылись две особы, которые, каждая по своему, но самым решительным образом, выделялись из общей массы гостей.

Первым был жизнерадостный и непоседливый пожилой джентльмен, который настойчиво не желал мириться с неопровержимым фактом своего возраста, полагая, что время оскандалилось и пытается выставить его в ложном свете. Талия его была прекрасно утянута, плечи подбиты. Волосы, зубы и цвет лица являли собой триумф искусственной молодости. Если он не был окружен самыми молоденькими из женщин — что случалось крайне редко, — он пребывал исключительно в обществе самых юных мужчин. Плясал он без устали, не пропуская ни одного танца. Дважды он во весь рост растянулся на траве; но ему все было нипочем. Не успели объявить новый танец, как он уже кружился в вальсе с другой молодкой, будто ничего не случилось. Поинтересовавшись, кто же этот искрометный джентльмен, Бишопригс выяснил — это морской офицер в отставке; среди подчиненных он был известен как «Буян»; в более официальных кругах — как капитан Ньюэнден, последний мужской представитель одной из древнейших фамилий в Англии.

Второй особой, игравшей заметную роль в танцах на поляне, была дама.

На взгляд Бишопригса она была необыкновенно красива, для человека бедного на ней было целое состояние: шелка, кружева, драгоценности. Ни одна женщина на поляне не пользовалась таким безоговорочным вниманием у мужчин, как это очаровательнейшее, бесценное создание. Она сидела, обмахиваясь каким-то диковинным произведением искусства (судя по всему, носовым платком) — островок из батиста среди океана кружев. Ее окружала небольшая свита поклонников, которые подскакивали и срывались с места по ее малейшему кивку, словно хорошо обученные псы. То они приносили по ее просьбе какие-то закуски, но она их капризно отвергала; то приносили сведения о танцующих, которые дама, отправляя воздыхателей, жаждала получить, но к моменту их возвращения теряла к этим новостям всякий интерес. Все испускали вопль, полный страдания, когда на вопрос, почему ее не было на обеде, она отвечала: «У меня расшалились нервы». Все в один голос вскрикивали: «Ах, что бы мы делали без вас!» — когда она выражала сомнение, стоило ли ей вообще здесь появляться. Спросив, кто же эта всеми обожаемая дама, Бишопригс выяснил — это племянница неукротимого пожилого джентльмена и безудержного танцора — другими словами, не кто иная» как предполагаемая покупательница его товара, мисси Гленарм.

При всей свой гигантской самоуверенности Бишопригс слегка стушевался, когда потребовалось отвечать на вопрос — что же делать дальше?

В теперешних обстоятельствах начать переговоры с миссис Гленарм — для человека в его положении это решительно исключалось. Мало того, по меньшей мере сомнительной выглядела перспектива извлечь выгоду из встречи с этой дамой и в будущем.

Допустим, он найдет способ раскрыть ей глаза на положение Джеффри, — как она поступит, получив его предупреждение? Скорее всего, обратится к кому-то из двух кошмарных типов, которым дело это небезынтересно. Если она пойдет прямо к человеку, который претендует на ее руку и сердце, а сам при этом связан брачным обязательством с другой женщиной, — Бишопригсу придется иметь дело с обладателем ужасающего кулака, даже при мимолетном взгляде на который у Бишопригса мурашки побежали по коже. Если же, с другой стороны, она передоверит свои дела на попечение дяде… Бишопригсу достаточно было взглянуть на капитана, чтобы сразу прикинуть, сколь мала вероятность навязать свои условия человеку, который ходит у жизни в должниках вот уже более шестидесяти лет и в открытую заявляет, что его долги оплатит время.

Как же устранить эти весьма серьезные препятствия? Оставалось одно — приблизиться к миссис Гленарм под покровом темноты.

Придя к такому выводу, Бишопригс решил выведать у слуг, куда может отбыть интересующая его особа; потом, вооружившись этими сведениями, припугнуть ее анонимными предупреждениями — по почте — и потребовать ответа через рекламную колонку в газете. Так он и ее наверняка встревожит, и себя наверняка обезопасит! И когда миссис Гленарм капризно остановила слугу, несшего лимонад, она и представить не могла, что этот жалкий старик с подносом через каких-то несколько дней собирается вступить с ней в переписку под личиной «доброжелателя» и «истинною друга».

Подкрадывался вечер. Тени стали длиннее. Воды озера налились густой чернотой. Сказочные лебеди все реже скользили по глади озера. Гости постарше собирались разъезжаться по домам. Молодежь (за исключением капитана Ньюэндена) поостыла к танцам. Постепенно обрели свою притягательность вечерние соблазны дома — чай, кофе, свет свечей в уютных комнатах. Гости покинули поляну, а пальцы и легкие музыкантов наконец-то получили возможность отдохнуть.

Леди Ланди со своей свитой первая вызвала экипаж и начала прощаться; на следующий день предстоял отъезд на юг, в Уиндигейтсе надо было отдать распоряжения по хозяйству — причина вполне уважительная, чтобы показать пример остальным: пора и честь знать. Еще через час в доме остались лишь гости, которым в Суонхейвен-Лодже был предложен ночлег.

Общество разъехалось, слугам, нанятым в Киркандрю, заплатили причитающуюся сумму и отпустили на все четыре стороны.

На обратном пути Бишопригс все больше молчал, чем немало удивил своих товарищей.

— У меня своих забот хватает, дайте подумать, — вот каким ответом он их удостоил, как ни пытались его расшевелить. Среди прочих занимавших его «забот», вызванных переменой планов, был и его отъезд из Киркандрю на следующий день якобы — если кто-то будет наводить справки — к его столь удобному другу в Каугейт, Эдинбург. На самом же деле он собирался — в полной тайне от всех — в Перт. Этот город находился именно в той части Шотландии, куда через два дня, выехав из Суонхейвена, намеревалась отбыть богатая вдова — об этом Бишопригсу авторитетно сообщила ее собственная служанка. В Перте Бишопригс знал несколько мест, где ему предоставят временную работу, — и из Перта он решил начать анонимные нападки на миссис Гленарм.

Остаток вечера в Лодже прошел спокойно. После столь бурного дня на гостей накатила вялость, их клонило ко сну. Миссис Гленарм удалилась на покой довольно рано. К одиннадцати часам во всем доме бодрствовал только Джулиус Деламейн. Считалось, что он сидит в своем кабинете и готовит выступление перед избирателями, просматривая указания, присланные его отцом из Лондона. В действительности он перешел в музыкальную — когда обнаружить его здесь было некому — и тихонько пиликал на своей обожаемой скрипке.

В коттедже тренера той ночью произошло небольшое событие, побудившее Перри сделать запись в своем профессиональном дневнике.

Джеффри перенес последнюю тренировку — ходьба на заданное время и расстояние с максимальной скоростью — безо всяких симптомов усталости, проявившихся после более напряженного спринта. Перри, честно стремившийся — хотя и сделавший втихомолку собственные ставки — привести Джеффри к старту в день забега в наилучшей форме, запретил ему идти с вечерним визитом в дом и послал его спать раньше обычного. Тренер сидел один, он просматривал свои записи, размышлял, какие изменения стоит внести в диету и упражнения на следующий день, как вдруг из комнаты, где спал его наниматель, донесся стон.

Он вошел в спальню: голова Джеффри металась по подушке, лицо было искажено, кулаки стиснуты, на лбу выступили крупные капли пота — очевидно, ему приснился какой-то жуткий сон и растормошил всю нервную систему.

Перри окликнул его, потянул за руку. Джеффри вскрикнул и проснулся. На лице его был написан ужас, он тупо уставился на тренера и вдруг накинулся на него с бранью.

— Что вы вылупили глаза? Куда вы там пялитесь у меня за плечом? — закричал он. — Идите к дьяволу вместе с вашей чертовой грифельной доской.

— Вам кто-то приснился, мистер Деламейн, — успокоил его Перри. — Что это вы сказали насчет грифельной доски?

Джеффри нервно оглядел комнату и с глубоким облегчением перевел дух.