У Брауна не было сейчас времени на шутки. Все свое время он посвящал работе с картотекой.

Он знал, что в какой-то из этих многочисленных карточек должно быть имя человека, которого он разыскивает.

* * *

Берт Клинг тем временем был занят совсем иными материалами.

Берт Клинг стоял в настоящий момент перед доской объявлений, помещенной на стене дежурной комнаты детективов. За окном снова моросил мелкий дождик. Капли дождя медленно стекали по оконным стеклам, и поэтому все помещение казалось каким-то расплывчатым и растекающимся.

На доске объявлений был вывешен график отпусков. Клинг внимательно изучал его. Рядом с ним стояли два детектива и тоже внимательно изучали график. Одним из этих детективов был Мейер Мейер. Вторым был Роджер Хэвиленд.

— Ну, и что ты тут высмотрел, сынок? — спросил Хэвиленд.

— С десятого июня, — ответил Клинг.

— Десятое июня? Так, так, так, да это же просто великолепное время для отпуска, правда? — сказал Хэвиленд, подмигивая Мейеру.

— Да уж, куда как прекрасное, — мрачно ответил Клинг.

Честно говоря, он и не рассчитывал на что-нибудь приличное. Он в отделе детективов был новичком, произведенным совсем недавно из обычных патрульных полицейских, и поэтому даже не надеялся на то, что самое удобное время для отпуска может достаться ему в обход детективов с более серьезным стажем. И все-таки он был явно разочарован. Надо же — десятое июня! Это даже нельзя назвать летом!

— А мне нравятся отпуска в первой декаде июня, — продолжал свое Хэвиленд. — Прекрасное время для отпуска. Я, правда, всегда, стараюсь сбежать отсюда в конце апреля. Но это потому, что я более предпочитаю прохладу. Я, например, ни за что не согласился бы покинуть эти уютные и гостеприимные стены нашего участка на период удушающей жары в июле и августе. Я просто обожаю жару, а ты как, Мейер?

Голубые глаза Мейера лукаво заблестели. Он всегда готов был поддержать дружескую шутку или розыгрыш, даже если шутка эта исходила от человека вроде Хэвиленда, которого Мейер вообще-то недолюбливал.

— Да, жара, это прекрасно, — сказал Мейер. — Прошлый год был просто великолепен в этом смысле. Можно сказать, незабываемый выдался год. Какой-то тип носится по улицам, стреляя в полицейских, а тут ещё термометр не падает ниже тридцати пяти градусов. Да, такое лето не скоро забудется.

— Нет, ты только, сам подумай, сынок, — сказал Хэвиленд. — Ведь не исключено, что и это лето будет таким же жарким. И ты тогда будешь себе сидеть здесь, у окна, и наслаждаться прохладным ветерком, дующим из парка. И как тогда тебе будет приятно вспоминать о своем отпуске, который ты провел в прохладе июня.

— Не трави душу, Хэвиленд, — сказал Клинг.

Он отвернулся от доски и хотел направиться на свое место, но Хэвиленд удержал его, опустив свою мясистую лапу ему на плечо.

У Хэвиленда были очень сильные пальцы. И сам он был огромным полицейским с ангельским лицом. На лице этом сейчас блуждала нехорошая ухмылка. Клингу не нравился Хэвиленд. Он не нравился ему ещё тогда, когда Клинг работал патрульным полицейским и достаточно наслышался о тех методах допроса, которые позволяет себе Хэвиленд. А с тех пор, как он и сам стал детективом третьего класса, ему не раз предоставлялась возможность наблюдать Хэвиленда в действии. И надо сказать, что неприязнь эта возрастала пропорционально количеству случаев, когда он видел, как Хэвиленд пускает у ход свои огромные кулаки, расправляясь с беззащитными задержанными.

Дело в том, что если вообще детективов на уличном жаргоне называют “быками”, то Хэвиленд как никто другой соответствовал этому прозвищу — был он самым настоящим быком. Честно говоря, когда-то он был весьма мягким полицейским. Но потом он как-то вмешался в уличную драку, пытаясь разнять дерущихся, однако те, оставив на время свои счеты, общими силами напали на него, отобрали его служебный револьвер, а потом перебили ему руку свинцовой дубинкой. Сложный этот перелом измучил его вконец, когда в больнице его не раз снова ломали и заново сращивали. Рука заживала долго и мучительно. Именно за это время успела выработаться главная, жизненная теория Хэвиленда: сразу бей, поговорить успеешь потом.

Однако, с точки зрения Клинга, сломанная рука не может служить Хэвиленду ни оправданием, ни отпущением грехов. Все равно он не мог его понять. Когда он впервые услышал эту историю, это, конечно, помогло как-то разгадать его натуру, но и тогда он пришел к заключению, что по сути своей Хэвиленд всегда был порядочным подонком.

Клинг был далек от разных там психологических выкладок. Вот и сейчас он просто знал, что ему не нравится эта ухмылка на роже Хэвиленда, да и руку, которая совсем не была дружеской, ему не мешало бы снять с плеча.

— И куда же ты собираешься поехать в отпуск, сынок? — спросил Хэвиленд. — Ведь тебе обязательно следует воспользоваться прохладой июньских деньков, не так ли? И помни, что примерно двадцать первого июня официально наступит лето. Так где же ты собираешься его провести?

— Мы ещё пока не решили, — сказал Клинг.

— Мы? Ты сказал “мы”? Значит, ты собираешься провести его вместе с кем-то?

— Я собираюсь поехать куда-нибудь вместе с моей невестой, — сухо ответил Клинг.

— Значит с девушкой, да? — сказал Хэвиленд. Он заговорщически подмигнул Мейеру, как бы давая тому возможность присоединиться к дружескому розыгрышу, хотя сам Мейер предпочел бы на этот раз воздержаться.

— Да, — ответил Клинг. — Я поеду вместе со своей девушкой.

— Но смотри, что бы вы там ни делали, — сказал Хэвиленд, на этот раз подмигивая уже самому Клингу, — ни в коем случае не пересекай с ней границ штата.

— Почему это? — спросил утративший на мгновение бдительность Клинг.

Спросил и тут же пожалел, об этом, не успел ещё Хэвиленд раскрыть рот для ответа.

— Ну, что ты, не забывай о законе Манна, сынок! — сказал Хэвиленд. — Старайся не пересекать границ своего штата. Помнишь? “Пересечение границ штата с целью вступления во внебрачные связи, предпринятое совместно…”

Клинг яростно уставился на Хэвиленда.

— А не хотелось бы тебе схлопотать по морде, Хэвиленд? — выдавил он из себя.

— О Господи! — заржал Хэвиленд. — Этот мальчишка решил совсем уморить меня. Что ты, дорогой, я ведь совсем не против твоего приобщения к сексуальной жизни. Валяй себе на здоровье, давно пора. Просто я предупреждаю тебя, чтобы ты не пересекал для этого границу штата!

— Отстань от него, Род, — сказал Мейер.

— А в чем дело? — спросил Хэвиленд. — Да я просто завидую мальчишке. Ему и отпуск в июне, и хорошенькая бабенка, с которой…

— Отстань от него! — сказал на этот раз довольно резко Мейер.

Он успел заметить, как сердито сверкнули глаза Клинга и как сжались его кулаки.

Хэвиленд был значительно выше и тяжелее Клинга, а кроме того, в драках Хэвиленд отнюдь не отличался честностью и чистотой приемов. И Мейеру совсем не хотелось пролития крови в помещении участка. И уж во всяком случае ему не хотелось, чтобы это была кровь Клинга.

— Нет, в этой дыре уже ни у кого не сохранилось ни капельки чувства юмора, — мрачно изрек Хэвиленд. — Здесь просто необходимо чувство юмора, иначе мы тут все передохнем.

— Сходи-ка ты лучше в картотеку и помоги Брауну с работой. Он там разбирает карточки мошенников, — сказал Мейер.

— А у вашего Брауна тоже отсутствует чувство юмора, просто начисто отсутствует, — сказал Хэвиленд и направился к выходу.

— Ну что за дубина, — сказал Клинг. — Он когда-нибудь…

— Ну что же — заговорил Мейер, а глаза его при этом подозрительно поблескивали, — в известном смысле он не так-то уж и не прав. Нарушение закона Манна считается серьезным преступлением. И даже очень серьезным.

Клинг внимательно посмотрел на него. Мейер говорил сейчас о том же самом и почти теми же самыми словами, что и Хэвиленд, но звучало это у него как-то совсем по-другому.

— Я понимаю, что это очень серьезно, — сказал он. — И я буду соблюдать предельную осторожность, Мейер.

— Осторожность — это для вас ключевое слово, — сказал, улыбаясь, Мейер.

— Да, собственно, если говорить по правде, — сказал Клинг, — так этот чертов срок — с десятого июня — может вообще все испортить. Клер, как вы, конечно, знаете, учится в колледже. И может оказаться, что на эти дни придется самый разгар её выпускных экзаменов.

— А вы, небось, уже давно планировали эту поездку? — спросил Мейер.

— Да-а, — неуверенно протянул Клинг, все ещё обдумывая эту чертову дату — десятое июня, которая может войти в столкновение с расписанием Клер, и пытался найти хоть какой-нибудь выход, учитывая при этом и тот случай, если такого столкновения не произойдет.

Мейер с сочувствием покивал головой.

— Наверное, для вас это будет целое событие? — спросил он. — Это первая совместная поездка, я так понимаю.

Погруженный в свои размышления и связанные с этим расчеты, Клинг совершенно машинально ответил, правду, снова не думая о том, что разговаривает сейчас с одним из своих коллег — с полицейским.

— Да, — сказал он. — Мы ведь влюблены друг в друга.

* * *

— Самое паршивое в тебе — это то, — сказал Хэвиленд, наблюдая, как Браун сосредоточенно изучает карточки, — так это то, что ты просто влюблен в свою работу.

— Если не считать сна, то большую часть своей жизни я провожу в этом помещении, — сказал Браун. — Черт возьми, было бы, по-видимому, просто ужасно, если бы при этом я не любил того дела, которым занимаюсь.

— Ничего подобного, ничего страшного не было бы, — сказал Хэвиленд. — Я, например, просто ненавижу работу полицейского.

— Так почему же ты в таком случае не уходишь с этой — работы? — прямо спросил Браун.