— Небольшой домик с гаражом, — говорил тем временем глухой. — Не обязательно вблизи от паромной переправы, и вообще, мне нужно снять его всего на несколько недель. Гараж, однако, должен быть достаточно вмести тельным, так как содержать в нем нужно будет две автомашины — легковую и небольшой грузовичок.

— Понятно, сэр, — сказал агент. — А как насчет дома? Насколько большим должен быть сам дом?

— Чтобы хватало места для четырех взрослых мужчин, — ответил глухой. Он очень мило улыбнулся и пояснил: — Мы тут с коллегами работаем над созданием сценария фильма, который будет сниматься в этом городе. И нам просто необходимо выкроить хоть две недельки свободного времени — без посетителей и без посторонних телефонных звонков. Вот поэтому мы и остановили свой выбор на Маджесте.

— Понятно, — сказал агент. — Значит, вы — сценарист?

— Совершенно верно.

— Знаете, я с самого начала понял, в чем тут дело. Мне просто чутье подсказало, что имею дело с творческим человеком.

— Ну что вы. А впрочем, благодарю вас, — сказал глухой.

— Чутье никогда меня не подводит. И к тому же, смею предположить, что у меня есть дом, ну, просто специально для вас. — Он сделал небольшую паузу. — А на какую компанию вы работаете?

— Это одна из независимых компаний, — поторопился предупредить дальнейшие расспросы глухой.

— А помимо киносценариев у вас есть и другие произведения?

— О, конечно, у меня напечатано довольно много вещей.

— А может быть, я даже слыхал ваше имя? — спросил агент.

— Очень может быть.

— А как все-таки оно звучит? Мне ведь все равно придется заполнять необходимые документы.

— Томас Вульф, — сказал глухой.

— Да, конечно же, — сказал, улыбаясь, агент. — Совершенно верно, я, знаете, даже читал некоторые ваши книги.

* * *

Сидевший в будке телефона-автомата Рейф отметил маленькой галочкой десятый по порядку номер в своей записной книжке.

Оставалось еще пятнадцать телефонов, и все их абоненты размещались в южной части города, а точнее, на территории, подчиненной Восемьдесят седьмому полицейскому участку. В этом списке фигурировал и телефон Дэйвида Раскина. Как, впрочем, и телефон Джеймса Ломбарде. Дэйв Раскин был хозяином магазина готовой одежды, Джим Ломбарде — владельцем галантерейной лавки. Внешне между ними не было никакой связи. Если только не принимать во внимание то, что гладильная Дэйва располагалась над помещением банка, а магазин Джима соседствовал с ювелирной фирмой. А так больше ничего общего.

Из двадцати пяти номеров, занесенных в записную книжку, было шесть телефонов магазинов одежды, восемь — ресторанов, один был телефоном Раскина, еще один — Ломбарде, три принадлежали владельцам кондитерских, два — владельцам кожгалантереи, один — бюро путешествий, два — обувным магазинам и последний — магазину галстуков.

Одним словом, список этот содержал вполне невинных абонентов.

И все-таки, занимаемое Дэйвидом Раскиным помещение размещалось прямо над банком. Магазин Джима Ломбарде соседствовал с ювелирной фирмой. Еще тридцать магазинов из этого списка примыкали к помещениям банков. Шесть находились рядом с ювелирными магазинами, и один — рядом со ссудной кассой.

Была среди них и захудалая лавчонка, расположенная около магазина, торгующего столовым серебром. Двадцать четвертым в списке стоял китайский ресторан, занимавший второй этаж здания, в то время как на первом приютился неброский антикварный магазинчик, на витрине которого, однако, было выложено на полмиллиона долларов нефритовых фигурок и прочих восточных безделушек. Самым последним, двадцать пятым, в списке значился магазин, соседствующий с компанией по обмену иностранной валюты, в сейфах которого хранились огромные суммы наличных денег.

Рейф набрал номер одиннадцатого по порядку телефона и спокойно дожидался, когда снимут трубку. Когда трубка ожила, он осведомился:

— Это мистер Кармайкл?

— Да, — отозвался мужской голос. — Кармайкл вас слушает.

— Убирайся вон из своего помещения, Кармайкл! — крикнул в трубку Рейф. — И постарайся сделать это до тридцатого апреля, иначе я убью тебя!

Глава 8

— Машина номер двадцать три, машина номер двадцать три, ответьте тринадцатому, ответьте тринадцатому.

— Двадцать третья машина слушает.

— Сигнал тринадцатого. Грэмерси-стрит, жалобу подал Сергей Роснакофф, дымовая бомба в печи для сжигания мусора. Сигнал номер тринадцать. Машина номер тридцать шесть, машина номер тридцать шесть, сигнал номер одиннадцать…

— Говорит тридцать шестая. Тридцать шестая слушает. Что там у вас?

— Говорит двадцать третья. Какой адрес вы называли?

— Погодите, тридцать шестая. Двадцать третья, я его вам дважды повторял, двадцать третья. Чем вы…

— Говорит тридцать шестая, говорит тридцать шестая, перехожу на прием.

— Адрес семь-три-пять по Грэмерси. Теперь запомните, двадцать третья.

— Семь-три-пять Грэмерси. Вас понял. Прием закончил.

— Машина тридцать шестая, машина тридцать шестая, отзовитесь.

Глава 9

Лейтенант Сэм Гроссман был представителем той редкой ныне породы людей, которые испытывают гордость, занимаясь своим делом. Так что он был не из тех, кто стал бы дожидаться официального запроса об информации, если эта информация уже имелась в его распоряжении. Весь понедельник он упорно трудился над остатками спичечной коробки, которая была обнаружена среди обгоревших ошметков, извлеченных из печи для сжигания мусора. Кроме того, у него была машинописная копия письма Догерти, и поэтому он знал, что Стив Карелла заинтересован в этом деле. Но даже будь это вовсе не давний его приятель, человек, которого он отлично знал и любил, а самый обыкновенный патрульный полицейский, вышагивающий по тротуарам Маджесты, отношение Гроссмана к делу было точно таким же. Сейчас он владел информацией, которая могла оказаться весьма ценной для расследования. И черт побери, он не намерен был дожидаться, пока ему позвонят и попросят ею поделиться.

Следует особо отметить, что Гроссман получил эту информацию не по счастливой случайности и даже не с помощью рутинного набора лабораторных тестов. Вы наверняка и сами понимаете, что есть лабораторные опыты, не требующие ни особого искусства, ни даже терпения. Но восстановление спичечного коробка почти что из ничего, к сожалению, к ним не относится.

Для начала надо сказать, что спичечный коробок вместе с прочими материалами был обнаружен там, где, по предположениям экспертов должен был находиться внутренний боковой карман пиджака, если, конечно, эту груду вонючего тряпья можно было назвать пиджаком. Ни о каком коробке никто даже и не подумал бы, если бы один из наиболее способных ассистентов Гроссмана не обратил внимания на какой-то крохотный металлический предмет, попавшийся в куче обугленного тряпья. В ходе длительного анализа выяснилось, что это была маленькая скрепочка, которой прикрепляют картонные спички к обложке картонной книжечки. Если быть уж совсем точным, то это был не коробок, а книжечка со спичками. И только когда обнаружилась эта маленькая деталь, тут-то и началась настоящая работа.

Есть примерно четыре или пять способов восстановления сгоревшей пачки со спичками, и все они, надо сказать, требуют терпения Нова, постоянства Гибралтарского течения и напористости сенатора Маккарти. Гроссман со своими ассистентами обстоятельно обсудили наиболее подходящий для данного случая метод. Когда наконец согласие было достигнуто, они закатали рукава и принялись за работу.

В первую очередь им пришлось приготовить горячий раствор желатина в воде, в соотношении 1:100. Затем раствор этот был вылит на плоское предметное стекло, и с помощью ассистента, который держал его как можно ближе к сгоревшим остаткам одежды, Гроссман с величайшей осторожностью принялся стряхивать пепел на поверхность застывающего желатина. Проделывалось все это с затаенным дыханием. Наконец, когда пепел оказался на желатине, можно было начать погружать его туда, следя при этом, чтобы ни одна пылинка не слетела с поверхности стекла. Теперь, когда пепел увлажнился, началась кропотливая работа по распределению его в этой массе. По пластинке слегка постукивали, как бы расправляя сгоревшие клочки в желатине. В конце концов, сверху была наложена и прижата еще одна стеклянная пластина с тем, чтобы удалить крохотные пузырьки воздуха. Затем эти пластинки с зажатым между ними пеплом были уложены на специальную подставку и сфотографированы на особую бумагу.

Кажется, все очень просто, но процедура эта заняла не менее пяти часов. Только после того, как работа была закончена, все разошлись по домам.

Во вторник утром Сэм Гроссман позвонил Стиву Карелле.

— Привет, Стив, — сказал он. — Ты знаешь, я не люблю беспокоить людей по пустякам, особенно с утра, но я получил тут кое-какие результаты по обследованию этой спичечной книжицы и решил не дожидаться, пока ты ко мне дозвонишься. Надеюсь, ты не раздосадован?

— Отнюдь. Так что мы имеем, Сэм? Кстати, как ты поживаешь?

— У меня все прекрасно. Но знаешь, Стив, мне очень жаль, что наше заключение об этой присланной тобой форме оказалось таким хилым. Честное слово, Стив, нам просто никак не удалось выжать ничего большего.

— Ну что ты, вполне приличное заключение.

— Где там. И вообще, на кой черт нужно заключение о форменной одежде, если в нем ничего не говорится о том, что это за форма? Кому может быть интересно, что она сшита из нейлона, шерсти или пусть даже из конского волоса? Ведь нужно прежде всего знать, кто ее носил — водитель автобуса, почтальон или еще кто-нибудь, разве я не прав?